Виталий Владимиров - Колония
От Алениных родителей.
От сына... Вот неожиданность.
От Александра Грабовского.
От Мазурова Бориса.
От Седова Димки, Седого.
От Алениных подруг.
От Никитенко Николая.
От моих родителей.
Поздравления с Новым Годом. Мы им тоже писали, но главное, что откликнулись все мои друзья. Настоящие. Нет, естественно, писем от моих подруг, с которыми я встречался до Алены, - синеглазых, черноглазых, кареглазых, сероглазых... от тех, кто меня тоже спасал, к кому ответно вспыхивало чувство или гасло безответно, но это уже личное, об этом ни с кем...
Позвонил Алене, отдал ей письма, сказал про Любашу Вехову, которая заедет за ней после обеда. Ленка, обрадованная, убежала, а я первым делом распечатал письмо отца.
Эпистолярный жанр родителя строг и официален, он, работая в оборонной промышленности, знал, что переписку нашу читает цензура, и поэтому, поздравляя с Новым Годом, желал успехов и благополучия всему местному народу от нашей дружественной страны.
Письма от Сережки, от сына своего, я не ждал. Уж так сложилось, что после развода с Тамарой наши встречи с сыном происходили только в те моменты его жизни, когда он срочно нуждался в моей помощи - больница и операция на желчном пузыре еще в детстве, первый привод в милицию с самодельным самопалом, поругался с матерью, убежал из дома, эпопея с поступлением в институт, неудачная первая сессия, исключение из института и армия.
Поздравлял, как всегда, с юмором, желал мне, как отцу, чтобы сын мой почаще писал и не забывал предка, а уж сын обещал не забывать деда и бабушку.
Саша Грабовский - мой товарищ по киностудии, ставший профессионалом, кинокритиком, кандидатом искусствоведения, с которым мы встречались от случая к случаю, писал, что может быть поедет на кинофестиваль в Индию, а по пути или обратно заглянет ко мне.
Мой яхтенный капитан Боря Мазуров желал, чтобы корма не зарастала ракушками и пусть мне постоянно дует бакштаг, а галс всегда будет правый. Еще вложил в конверт ксерокопию руководства по определению и оценке драгоценных и полудрагоценных камней.
Дима Седов - единственный друг детства, школьный товарищ размашистым почерком, словно сильно торопясь, коротко извещал, что не забыл и что подробно еще пообщаемся, если сможет передать весточку с оказией. Это значит, с кем-то лично, минуя официальные каналы. Это Дима привел меня на яхту, благодаря ему я перечитал почти весь "самиздат", Александра Солженицына, Владимира Набокова, Льва Копелева, книги-притчи Александра Зиновьева.
Последнее письмо было от Коли Никитенко. Поэт и редактор сделал мне новогодний подарок - вставил мои стихи в сборник "Сердце России".
Вот и размышляй о дружбе, оценивай и переоценивай ее деликатные причуды, верь или не верь, но одиноким я уже себя не чувствовал, больше не хотелось ни удавиться, ни напиться и не вертелось в голове "сыт я по горло..."
Глава двадцать вторая
Мир праздновал приход Нового Года двадцатого века, готовился к ожидаемому целый год мгновению, когда можно себе сказать - пусть останутся в прошлом все беды и болезни и будут только мир, радость и благополучие. И да будет на то воля Божия.
В нашей атеистической, бросившей пить державе пошел отсчет новой эпохи, прозванной позже Смутным Временем.
Здесь же не ощущалось праздника, хотя официально не работали госчиновники. По местным обычаям Новый Год, как и в соседней Индии, справлялся по лунному календарю в тот день октября, когда бог Рама вернулся с острова Цейлон после победы над злыми духами.
В советской колонии ритуал новогоднего торжества отрабатывался поколениями загранруководителей и под неусыпным оком профкома-парткома соблюдался в соответствии с рекомендациями и устными пожеланиями сверху.
Состоялся обязательный предновогодний женский чай. Легкий грипп жены торгпреда чуть не испортил все дело, а без первой дамы чай был невкусен и терял всякий смысл. Но слабый пол на выдумки весьма горазд, и вот электрики протянули провода и установили в зале микрофон, а в спальной динамики. Как рассказывала Ленка, поток лести в "прямом эфире" был неудержим, потому что в глаза жену торгпреда еще как-то стеснялись воспевать, тут же обратной связи не было, никто не перебивал, и к микрофону одна за другой, строго по иерархии, подходили сначала жены заместителей торгпреда, потом жены начальников отделов, затем любимицы и, наконец, те, кто приготовил поздравления в стихах, прозе или в виде тоста. Тексты, конечно, заранее были отредактированы строгим цензором - всем составом женсовета. В конце вечера небольшая делегация была допущена в опочивальню и вернулась с радостным известием, что радиопередача удалась и театр одного слушателя создал удачную премьеру, но уж слишком много славословий, нехорошо так, девочки...
На официальный прием в посольстве мы не были приглашены - зелены еще для встреч на столь высоком уровне.
Тридцать первого декабря часов в девять вечера за нами заехали Веховы. На одной машине ехать было удобнее и безопаснее - на три предпраздничных дня город для жителей совколонии был закрыт. Как всегда в это время ожидались выступления местных экстремистов, устраивающий беспорядки в связи с вводом ограниченного контингента советских войск в Афганистан. Действительно, на базарах на стенах общественных сортиров появились черные размашистые надписи "Долой СССР" и "Русские вон из Афганистана!" В остальном проявлений экстремизма не чувствовалось.
В торгпредстве празднично сиял вход, холлы были украшены гирляндами, серпантинами и блестящей мишурой, на стене висела длинная газета, сверстанная по безотказно действующему шаблону - из рекламных картинок выклеивались коллажи, к которым прилеплялись фотокарточки сотрудников торгпредства. У всех одинаково официальные лица, потому что карточки взяты из отдела кадров и сняты специально на визу или анкету. Дима Ушаков планировал на моноплане, который по карману разве что мультимиллионеру, Вася Кузнецов красовался на этикетке одного из лучших сортов кофе, Женя Гуляев был вклеен в монитор компьютера, Арчил Сохадзе вылезал кудрявой стружкой из станка, Володя Айвазян получил фигуру манекенщицы, закутанной в соболя и горностаи, а вот и я рядом с открытым футляром, в котором лежали авторучка и автокарандаш из настоящего золота, такие, что могут красоваться только на столе плей-боя. Под каждым коллажем нескладные стихи с пожеланиями экспортировать, импортировать и всячески увеличивать товарооборот. Вот.
Рассматривание газеты заняло минут двадцать, а потом пришлось бесцельно слоняться по холлам - антиалкогольная кампания докатилась и до заграницы. Проводилась она со все возрастающей инерцией огромного маховика супердержавной госмашины, невидимыми идеологами через средства массовой информации внедрялась мысль благородной внешности - плохо живем и отстали от цивилизации не потому, что неверно управляем, а потому что народ пьет. Если "на просторах Родины чудесной" рубили виноградную лозу, закрывали магазины и ликеро-водочные заводы, то в системе МИДа и Минвнешторга просто запретили все официальные мероприятия, связанные с алкоголем. Исчезли приемы и коктейли или остались такие, где на столы выставлялись лишь воды и соки. Итальянцы разорвали выгодный для нас контракт, обидевшись на то, что на приеме, который они устроили для советской стороны, наши, все до единого, наотрез отказались пригубить хотя бы сухого вина. На официальном новогоднем приеме в совпосольстве, куда съехались, правда, в основном, "демократы", царила та же трезвая скучища, поэтому иностранцы, отдав дань протоколу, под благовидными предлогами вскоре разлетелись. Остались одни советские, человек сто. Тогда вынесли одну бутылку шампанского, налили послу, торгпреду, экономсоветнику и еще одному, неприметному, но явно очень важному человеку, и посол поздравил народ своей колонии и сказал, что он уполномочен выпить за его, читайте, народа, здоровье. Народ сглотнул набежавшую слюну, бросился к машинам и, запершись по домам, срочно наверстал упущенное.
