Керен Певзнер - Город Ветров
В то время ей было всего двенадцать лет, а мне — восемнадцать, и я уже стала царицей амазонок. Как символ власти — я носила пояс царицы, украшенный рубинами и изумрудами. О боги, какое это было время! Амазонки не воевали, рожденных мальчиков отдавали в семьи отцов, а девочек воспитывали сами. С меня ваяли Фидий и Поликлет, и скажу тебе, Марина, без ложной скромности, со мной мало кто мог сравниться в красоте и стати.
— Да ты и сейчас великолепна, — ничуть не кривя душой, похвалила я Ипполиту.
— Ах, оставь, — махнула она рукой, — этот Тесей мне всю душу вымотал.
— И где же он тебе встретился?
— Я же говорю, что все началось с Меланиппы, будь она неладна. Эта девчонка завидовала мне с того момента, как появилась на свет. Сколько ни упрашивала ее Антиопа, наша мать, образумиться, ничего не помогало. А однажды я застала ее примеряющей мой пояс. Ну и получила она от меня по первое число! Никому, кроме царицы, не разрешено примерять пояс власти.
«Странно, — подумала я про себя. — Ну не убудет же от нее, если ее сестра немного покривляется перед зеркалом…» Но вспомнив, как я сама гоняла свою Стелку, когда та примеряла мои сережки, вполне поняла чувства Ипполиты.
— Однажды к нам забрел Геракл. Никогда не понимала, что находят в этом неотесаном мужлане? Вечно шляется по белому свету, совершает «подвиги», о которых никто не просит, дерется с кентаврами… И тут Меланиппа попалась ему на глаза в моем поясе. Он ее и заграбастал вместе с поясом.
Когда я узнала об этом, у меня потемнело в глазах. Знаешь, Марина, мы, амазонки, очень гордые. Мы сами выбираем себе мужчину, а если которая из нас захочет остаться девой — никто ее не неволит. Но кто поручится, что с Меланиппой этот детина не сотворит плохого?! Ей хоть и двенадцать лет было, а груди уже налились. Пришлось срочно созывать амазонок и скакать вызволять сестру и пояс.
Меланиппу мы отбили. Но оказалось, что в битве меня заприметил Тесей, и я ему сразу понравилась. Не буду кривить душой, Марина, он мне тоже в душу запал.
— А пояс? Ты вернула его обратно?
— Нет, — вздохнула Ипполита, — он так и пропал. Говорят, Геракл продал его царю Эрисфею, а тому, если что в руки попадется, то назад и не жди.
— Насколько я помню, — решила я проявить осведомленность, — Тесей получил от Ариадны клубок, чтобы не потеряться в лабиринте?
— Это было давно. После истории с лабиринтом прошло несколько лет, и Тесей уже давно разошелся с ней. Поэтому нам ничто не мешало. Кроме моей сестрички, разумеется…
— Как это?
— А вот так: однажды мы с Тесеем выехали на прогулку. Меланиппа, эта соплячка, которая, как оказалось, была в него влюблена, наплела амазонкам, что он меня похитил. Те поскакали в Афины, осадили их и ты знаешь, сколько наших полегло? С тех пор я выгнала ее из Фемискира, нашей столицы. Где она — мне неизвестно.
— Может не надо было так резко с ней? — пожалела я Меланиппу. — Все-таки младшая сестра.
— Может ты и права, Марина. Но это не помогло… Тесей не стал любить меня сильнее, а тут, говорят, его с Федрой заметили.
— А кто это? — имя было мне смутно знакомо, но я не знала, какую роль в античной мифологии играет эта Федра.
— Федра? Это младшая сестра Ариадны. Говорят, подросла и стала красавицей. А им, мужикам, что надо? Молодых да красивых. То, что их любит настоящая женщина, им наплевать…
— Да что ты себя хоронишь? — возмутилась я. — Сколько тебе лет? Двадцать четыре? Да у нас это самая молодость!
— Это у вас, а у нас — преддверье старости. Ведь амазонки до сорока не доживают.
Ипполита замолчала. Спустя некоторое время я услышала ровное дыхание амазонка спала.
Утром нас разбудили служанки и принесли кувшины и тазы для умывания. Когда я чистила зубы, Ипполита смотрела на меня со смешанным чувством. Заметив ее пристальный взгляд, я спросила, шамкая сквозь пузырящуюся пасту:
— Шо шлушилошь?
— Марина, — воскликнула она в смятении, — у тебя падучая! Сейчас начнется…
— Что начнется? — не поняла я и прополоскала рот.
— Приступ. Где твоя деревянная палочка? Надо зажать ее между зубов!
— Да с чего ты взяла?
— У тебя пена идет изо рта. А это первый признак падучей.
— Да брось, просто ты никогда не видела зубной пасты.
— А что это?
Пришлось мне объяснить Ипполите, что такое зубная щетка, паста, кариес и сопутствующие ему процессы ничем не лучше падучей, о которой Ипполита меня так настойчиво предупреждала.
Дверь распахнулась, и в комнату влетела Далила. Она была в бешенстве:
— Эта кукла сидит на кровати и рыдает в три ручья! — завопила она. Видите ли, ей не можется. Она будет три дня сидеть в гостинице, пока не выздоровеет, и не может залезть на свою кобылу! — Далила в гневе забыла, какого пола Просперо.
Час от часу не легче.
— Ну что там с ней? — забеспокоилась Ипполита, и мы зашли в соседнюю комнату.
Гиневра лежала на постели бледная и охающая. Руки она приложила к животу и смотрела на нас умоляющими глазами.
— Ты чего? — спросила я ее. — Жаркое не понравилось?
Она отрицательно помотала головой.
— Тогда что?
— Это… — захныкала она. — Всегда в полнолуние… Теперь на коня нельзя садиться и поясницу ломит.
Да что она в самом деле ваньку валяет? Может у них там в шестом веке было принято из обыкновенных месячных устраивать вселенскую трагедию и выражаться цветистым слогом? Но вслух я сказала:
— Подожди, сейчас принесу кое-что.
Сбегать к себе в комнату и принести «Тампекс» было делом одной минуты. А вот объяснение и демонстрация в стиле телевизионных реклам «Друзья удивляются, что я такая веселая и сухая…» заняли около часа. Гиневра упиралась. Она почему-то представила себе, что использование тампона может быть приравнено к измене мужу — все-таки инородное тело внутри.
Первой не выдержала Далила:
— Да хватит тебе ломаться! Значит, шуры-муры с Ланселотом заводить — это пожалуйста, а вот затычку воткнуть — измена, караул! — Видимо, ночью кумушки время не теряли и рассказывали друг дружке о своих возлюбленных. — Дай мне эти штучки, — она потянулась за «Тампексом», — себе заберу. У меня все равно через неделю.
Пришлось поделить аккуратные цилиндрики на четыре части. Мне достались одни слезы. Надо будет еще наколдовать — Гурастун сказала, что это просто, если предмет неодушевленный.
Спустившись вниз, мы застали трактирщика и Сенмурва, продолжавших нескончаемый спор. Они выглядели так, будто ночью вовсе не ложились.
Во время завтрака, когда хозяин постоялого двора нехотя отошел от своего четвероногого собеседника и занялся своими прямыми обязанностями, я спросила его:
