Юрий Нестеренко - Приговор
вчерашняя девка. Вид она имела заспанный и изрядно помятый. Надо
полагать, вечером накануне ей все же удалось кого-то подцепить.
— А, вот ты где, — трактирщик обернулся к ней. — Неси живо две
свежих булочки для наших гостей!
Выходит, она тут работает? Ну вообще трактирные служанки,
совмещающие две профессии — дело не новое. Но не очень-то приятно брать
хлеб из рук такой особы…
— Корзинку возьми, — напутствовал ее хозяин, словно прочитав мои
мысли, и вновь развернулся в мою сторону. — Сейчас, буквально пара
минут, сударь. А пока я в вашем полном распоряжении. Если вы желаете
что-нибудь разузнать…
— Желаю, — кивнул я. — Известно ли вам, где сейчас находится граф
Рануар?
— Папа!
Мы с хозяином синхронно повернули головы. Мари была еще здесь и
требовательно протягивала руку:
— Деньги-то давай.
— Да что ж ты… — трактирщик смутился и принялся торопливо
обшаривать свои карманы. — Сама, что ль, не могла… Вот! — он, наконец,
вручил ей монету, и Мари, невозмутимо опустив ее в карман на переднике,
с демонстративной неспешностью удалилась.
"Папа"?
— Так о чем вы спрашивали? — он явно спешил отвлечь меня от
неудобной темы. — Ах да, о графе Рануаре…
— Стало быть, вы не сами печете булочки, — перебил я. — Вы их
покупаете.
— Ну… да, — вынужден был признаться трактирщик. — Видите ли,
сударь, прежде у нас вся кухня своя была… но нынче такие времена…
проезжих мало, это не окупается… напечешь, а все засохнет… а у
булочника свЕжее… главное ведь, чтоб свежее, а не где испечено, так?
— Так-то оно так. Мне просто интересно, насколько ваша самая низкая
в городе цена выше, чем у булочника.
— Я вам правду сказал! Дешевле не купите! Видите ли, тут такое
дело… мне булочник по местной цене продает, а с вас, как с человека
чужого, он вдвое, а то и втрое запросит…
— Ясно, — протянул я. — Хорошо вы тут устроились, в вашем Пье. А
разве все мы — не один народ единой и неделимой Империи и не братья во
Господе нашем?
— Ну… — снова смешался трактирщик и опасливо покосился на мой
меч. — Так-то оно так… но вы ж понимаете… война…
— Ладно, любезный, — усмехнулся я. — Я пошутил. Так что там насчет
Рануара?
— Нуаррот, родовой замок господина графа, отсюда миль двести на
северо-восток. Из города через северные ворота выезжаете и до сожженного
села, которое справа, не перепутайте, там сначала слева два пепелища
будут, так после второго еще миль шесть, а вот за тем, что справа,
аккурат направо и повернете…
Он рассказал мне дорогу с упоминанием нюансов типа "а дальше можно
через лес, но там опасно, так что лучше вокруг, хотя говорят, что и там
пошаливают…" и прибавил виновато: "Только я так далеко отродясь не
ездил, если что не так, на месте спрашивайте…" Я зарисовал схему
грифелем на клочке пергамента. Мари все не возвращалась, и я со словами
"Пойду проведаю коня" вышел во двор.
Бородатый работник разравнивал свежие опилки на полу конюшни.
Верный радостно закивал головой, приветствуя меня. Конь был сыт и
вычищен; я разрезал старую повязку и осмотрел его ногу. Рана, к моей
радости, заживала хорошо. Я сделал новую перевязку.
— Кто это его так? — осведомился густой бас за моим плечом.
Оказывается, работник все же умел разговаривать.
— Пес, — коротко ответил я.
— Да, их щас в округе полно, — кивнул работник. — Одичалых которые.
У кого хозяев поубивали, у кого сами померли, а которых прогнали, потому
как кормить нечем…
Я выпрямился и увидел наконец-то возвращающуюся в дом Мари с
плетеной корзинкой в руке.
— Скажи, — обратился я к слуге, — она что, действительно дочь
хозяина?
— Ну да.
— А разве она не… ну, судя по ее манерам…
— Шлюха? Ну, ясное дело. Тока с клиентами щас плохо. Проезжих-то
нет почти.
— И ее отец… знает?
— Дак! Он же ее к этому делу и пристроил! А чо делать, деньги-то
нужны. Одной сдачей комнат щас не прокормишься.
— Тогда на что ей проезжие? — ядовито осведомился я. — Почему на
местных не зарабатывает?
— Ну, местным за деньги давать несподручно как-то, — рассудительно
изрек детина. — Судачить будут, ворота дегтем вымажут — кто потом замуж
возьмет? А чужак сегодня здесь, а завтра поминай, как звали. Считай, что
и не было ничего.
— Понятно, — усмехнулся я и вдруг, вспомнив, в каком виде и откуда
явилась утром Мари, догадался: — А ты что же, тоже с ней?…
— А чо? Нешто я не мужик? Да и жалованье мне уж второй месяц не
плочено…
М-да. Если так выглядит порекомендованный портным "приличный
постоялый двор", то каковы же неприличные? Уплаченные накануне деньги
позволяли нам гостить до полудня, но мне захотелось как можно скорее
убраться из этого места.
Я вернулся в дом и, подхватив ожидавшую меня корзинку и плошку с
сиропом, быстро поднялся по лестнице. На хозяина мне не хотелось даже
смотреть.
Эвьет уже не спала, но еще нежилась в постели. Когда я открыл
дверь, ее рука, впрочем, мгновенно схватила арбалет, но тут же
расслабилась.
— Доброе утро, Дольф, — смущенно улыбнулась она. — Извини -
привычка.
— Полезная привычка в наше время, — улыбнулся я в ответ. — Желаете
завтрак в постель, баронесса?
— Желаю! — она села на кровати, подоткнув подушку. — Мм, как
пахнет…
Ну да. Она ведь и хлеба не видела три года. Тот черствый кусок, что
я скормил ей позавчера, не в счет…
Булки оказались и в самом деле очень недурны и даже хранили еще
тепло печи. Пока мы расправлялись с ними, я вдруг заметил маленькие
влажные пятна на ее подушке. В первый момент я даже не понял, что это
такое, но Эвьет проследила направление моего взгляда и потупилась.
— Понимаешь, Дольф… когда я проснулась сегодня — на простыне, на
подушке, под одеялом… совсем как раньше… мне показалось, что все это
был просто страшный сон. Что сейчас войдет мама и… я поверила в это,
на самом деле поверила. А потом все вспомнила. Извини, это слабость. Это
больше не повторится.
— Да я не осуждаю тебя, Эвьет! Плачь, сколько хочешь, если тебе от
этого легче.
— Нет! — в ее голосе зазвенел металл. — Терпимость к слабостям
недопустима. Не хватало еще разреветься, когда Карл будет у меня на
прицеле. И из-за этого промазать.
