Юрий Нестеренко - Приговор
прицеле. И из-за этого промазать.
— Ты все же рассчитываешь застрелить его? Вряд ли тебе дадут
подобраться к нему с арбалетом достаточно близко.
— Не в этом дело. Какой бы способ я ни избрала, хладнокровие
необходимо.
— Это точно. И не только в таких делах, как месть.
— Вот и я о том же.
Я закончил свой завтрак и поднялся.
— Ну ладно, одевайся, я жду тебя снаружи. Мы уезжаем прямо сейчас.
От хозяина не укрылась поспешность, с которой мы покинули его
заведение, но мне не было дела до того, что он об этом подумал. Недалеко
от северных ворот мы наткнулись на лавку скорняка, и я предпринял
попытку продать заячью шкурку (продавать волчью шкуру Эвьет отказалась,
и я согласился, что это резонно: другой теплой одежды у меня для нее
нет, а погода, даже и летом, способна преподносить неприятные сюрпризы).
Скорняк, судя по всему, не до конца еще проснувшийся, вяло вертел в
руках шкурку и говорил, что такое барахло никому и даром не нужно, я был
с ним в душе согласен, но продолжал настаивать. В конце концов
сторговались на пяти сантимах — это была местная, появившаяся уже в ходе
войны мелкая монета, котировавшаяся примерно в полтора имперских хеллера
(платить имперскими деньгами скорняк отказался). Ну что ж, любая мелочь
лучше, чем ничего. Последним приобретением, сделанным мною в Пье, стала
фляга для Эвьет, купленная в лавке напротив.
Мы выехали из города, обогнав скромную похоронную процессию -
дощатый гроб на простой телеге сопровождало пешком около десятка
небогато одетых горожан; как видно, при городских церквях мест уже
решительно не хватало, даже с учетом обычной манеры хоронить новых
покойников в старых могилах, и жителям Пье пришлось-таки устроить новое
кладбище за городом, что, конечно же, следовало бы сделать с самого
начала, если бы их интересовало собственное здоровье, а не религиозные
догматы. Вскоре мы миновали это кладбище, уже довольно обширное (я
обратил внимание на большое количество свежих могил), и поехали дальше
на север. День поначалу был столь же ясным и теплым, как накануне. Мы
ехали без спешки, наслаждаясь погодой; я продолжал просвещать Эвелину в
вопросах медицины, стараясь все же делать акцент на том, как
восстанавливать здоровье, а не на том, как отнимать жизнь. Дорога была
шире, чем та, что привела нас в Пье, но так же безлюдна; мирную красоту
загородных пейзажей периодически нарушали упомянутые хозяином пепелища,
где торчали лишь обугленные печи, да внешне еще целые, но брошенные
жителями дома, стоявшие с распахнутыми дверями и окнами. Как видно, с
тех пор, как война, свирепствовавшая прежде в основном к северу,
добралась и в эти края, жизнь для обитателей маленьких деревушек возле
проезжего тракта сделалась совершенно невыносимой. Но в менее открытых
для солдат и мародеров местах она, очевидно, продолжалась — иначе такие
города, как Пье, уже вымерли бы с голоду. Несколько раз нам попадались
на обочинах проросшие уже травой скелеты коров и лошадей, один раз
пришлось объезжать облепленную мухами полуразложившуюся конскую тушу,
все еще впряженную в лишившуюся заднего колеса телегу.
Часа через два после полудня моя спутница подстрелила взметнувшуюся
из травы куропатку; мы доехали до небольшой рощицы, наломали веток,
развели костер и пообедали. Однако, когда мы выехали из рощицы, я
заметил жирную, похожую на гигантскую гематому тучу, закрывшую южный
край неба. Уцелевшие в этом разоренном краю крестьяне, ждавшие дождя уже
не первую неделю, должно быть, возносили в эти минуты благодарственные
молитвы, но я никак не мог разделить их радости. Тонкие и редкие деревца
только что покинутой рощи не могли служить хорошей защитой от ливня, и
мне оставалось лишь погонять Верного в надежде на то, что мы успеем
отыскать надежное укрытие прежде, чем все это обрушится на землю.
Увы! Как назло, за полчаса весьма резвой скачки (хотя я все же
щадил коня, помня о его пострадавшей ноге) нам не попалось ни одной даже
заброшенной постройки. И вот уже с шумом налетевший сзади порыв ветра
взвихрил пыль и пригнул к земле траву, а следом ударили первые тяжелые
крупные капли, почти моментально обернувшиеся сплошной стеной дождя. Тут
же позади нас сверкнула ослепительная вспышка (я успел заметить резкую
черную тень Верного на дороге) и, почти без паузы, ударил такой грохот,
словно весь мир раскалывался пополам. Конь вздрогнул всем телом (и не он
один) и сиганул вперед чуть ли не с удвоенной прытью.
Разумеется, мы мигом вымокли насквозь, но куда больше меня
беспокоило то, что мы скачем посреди ровного поля, где нет ничего выше
разросшейся травы и кустов, а у меня на боку в ножнах к тому же висит
изрядный кусок железа. Не самая лучшая ситуация во время грозы. Поэтому
я предпочел все же остановить коня, зашвырнуть меч подальше в траву и
спешиться. Быстро расседлав Верного, я положил седло на обочину (дорога
на глазах превращалась в мутный ручей) и уселся боком на него, оставив
место и для Эвьет, не особо понимавшей, что я делаю.
— Почему бы нам не укрыться там? — крикнула она, указывая на
раскидистое дерево (кажется, это был платан), видневшееся сквозь пелену
дождя в паре сотен ярдов впереди слева.
Я объяснил ей, почему в грозу нельзя прятаться под одинокими
деревьями.
— Но оно растет тут уже, наверное, не первое столетие, и за все это
время ни одна молния в него не ударила, — возразила девочка.
— Это характерная ошибка, — охотно пояснил я. — Частный случай так
называемой неполной индукции. Из того, что что-то никогда не происходило
в прошлом, люди часто делают вывод, что оно не произойдет и в будущем.
Но на самом деле второе вовсе не следует из первого.
— Хм, верно, — согласилась Эвьет. — Например, Карл Лангедарг еще ни
разу не умирал. А что такое "индукция"?
— Индукция есть рассуждение от частного к общему…
Забавное это, должно быть, было зрелище — мы сидели под проливным
дождем, мокрые до нитки, прижимаясь друг к другу, чтобы хоть как-то
согреться, и беседовали о законах формальной логики (Эвьет, надобно
заметить, схватывала на лету). Эффектным завершением беседы была бы
молния, ударившая в платан, но жизнь не так щедра на впечатляющие
совпадения, как сочинители историй, так что дерево пережило эту грозу
