Юрий Нестеренко - Приговор
человеческого детеныша есть бОльшая трагедия, чем смерть уже
сформировавшейся личности со всеми ее знаниями и опытом! Правда,
применительно к большинству людей следует говорить не о знании, а о
невежестве, и опыт у них такой, что лучше бы его вовсе не иметь… но
это уже отдельная тема. Дети — это отнюдь не маленькие ангелы, которых
впоследствии портит жестокий взрослый мир. Откуда бы взялась эта
жестокость, если бы она не шла прямиком из детства? Дети обладают всеми
пороками взрослых, за исключением похоти. Это — существенное исключение,
зато взрослые хоть как-то сдерживают и маскируют свои пороки нормами
приличий — к этому, собственно, и сводится воспитание — дети же не
делают даже этого. Что такое палач, истязающий жертву? Это просто
ребенок, которому наконец позволили быть собой. Которого больше никто не
будет ругать за то, что он мучает кошку или обижает младшего братика.
Это не дети играют в войну потому, что подражают взрослым. Это взрослые
воюют потому, что, наконец, дорвались до возможности воплотить свои
детские мечты по-настоящему. С железными, а не с деревянными мечами.
Все ли? Нет, не все. Было время, когда я никого не хотел убивать. И
Эвелина, очевидно, тоже. Но потом с нами случилось то, что случилось. Я
заковал себя в броню равнодушия, чтобы избавиться от испепеляющей, но
бессильной ненависти. Она — хочет отомстить. Потому что ее не лишили
этого права. И я почувствовал, что завидую ей.
Вот в чем было дело. Эвьет была не такой, как другие. Несмотря на
свой юный возраст, она не была заготовкой, тем более — заготовкой
очередного двуногого без перьев, как выражался мой учитель. Она уже была
личностью — и личностью, достойной уважения. Подобно одинокой розе среди
чертополоха… слишком пошлая метафора? Тогда — подобно драгоценному
камню среди грязи. Грязь может заляпать его грани, но не проникнуть
внутрь. Уже та сила духа, которая позволила ей выжить в течение этих
трех лет, заслуживала восхищения. И ее ум, ее смелость, ее
независимость, ее твердость и целеустремленность. Ее готовность брать
ответственность на себя…
Ну вот, приехали. Значит, ее готовность к ответственности я уважаю,
но при этом сам лишней ответственности не хочу? Ключевое слово -
"лишней". Где кончается разумная осторожность и начинается недостойная
трусость? Наверное, Эвьет права — там, где вместо того, чтобы избегать
лишних опасностей на пути к цели, отказываешься от цели как таковой. При
том важном условии, однако, что эта цель у тебя действительно была, а не
навязывается тебе извне, на чем так любят играть всякие агитаторы и
любители брать "на слабо"… А какова моя цель? Ответить "никакой" -
конечно, лукавство. Цель у меня есть, просто она едва ли достижима.
Найти тихое, спокойное, безлюдное место, куда не доберутся ни солдаты,
ни церковники, ни прочие двуногие без перьев. Построить там уютный дом с
библиотекой и лабораторией. И просто жить, изучать природу, читать,
ставить опыты. Так просто? Да. Самую малость проще, чем слетать на луну.
Но есть ли у меня цель приобретать друзей, кого-то спасать, кому-то
помогать? Нет. Нету. Дело даже не в том, что однажды я уже потерял
дорогого мне человека и не хочу, чтобы это повторилось. А в том, что
одиночество — это вовсе не проклятье. Одиночество — это роскошь,
которую, подобно изысканному яству, не все способны оценить. Я -
способен. А значит, нечего забивать себе голову. Я доставлю Эвелину к ее
сеньору, а дальнейшее меня не касается.
Приняв это твердое решение, я заснул.
Когда путешествуешь один, особенно в такое время, как наше, то или
быстро приобретаешь умение просыпаться от малейшего шороха, или однажды
не проснешься вообще. Поэтому, открыв глаза и обнаружив, что в комнате
уже светло, я понял, что ночью нас никто не беспокоил. Действительно,
крючок был на месте; если бы кто-то по-тихому поднял его и попытался
открыть дверь, крючок остался бы висеть в качестве улики. Ну что ж,
значит, грабительские наклонности здешнего хозяина ограничиваются только
обменным курсом медных денег. Вот и славно. Когда тебя пытаются убить
более одного раза на дню — это все-таки перебор.
Эвьет еще спала, и я не стал ее будить. Как-никак, девочка впервые
за три года получила возможность выспаться в нормальной постели!
Одевшись, я отодвинул свою кровать от двери, постаравшись сделать это
как можно тише. Конечно, совсем без шума у меня не вышло, и Эвьет
беспокойно зашевелилась во сне, покрепче ухватив свой арбалет, но так и
не проснулась. Я на миг задумался, безопасно ли оставлять ее здесь без
присмотра. Вздор, конечно, она больше тысячи ночей спала одна посреди
дикого леса, и ничего… Да, но одно дело — дикий лес, и совсем другое -
человеческий город.
Все же я рассудил, что, раз ночью на нас не покушались, то и утром
угрозы не будет, и, не забыв подвесить к поясу меч, спустился вниз.
Хозяин был уже на своем месте за стойкой, хотя зала была пуста — на сей
раз совершенно.
— Желаете позавтракать, сударь? — с надеждой приветствовал он меня.
— Ну… — с сомнением протянул я. В принципе, завтрак бы не
помешал, а наши собственные запасы иссякли. С другой стороны, местные
цены… наверняка на рыночной площади можно отовариться дешевле.
— Свежие теплые булочки, — искушал трактирщик. — С хрустящей
корочкой. А?
Я потянул носом. Свежей выпечкой определенно не пахло. Уж не от
черствости ли хрустят эти его корочки?
— По самой низкой цене в городе, — интимно добавил он. — Дешевле не
найдете, клянусь милосердием господним.
Я хмыкнул. Вот уж под такую клятву можно посулить что угодно!
— Всего пятачок…
— Пять хеллеров?! За булку? — его наглость меня скорее позабавила,
чем возмутила.
— За две! — поспешно отступился трактирщик. — И кленовый сироп
бесплатно! Для вас и вашей очаровательной… э…
— Ладно, — решил я, оставив его в неведении, кем мне приходится
Эвьет. — Если только они и в самом деле свежие.
— Мари! — закричал он. — Сейчас, сударь. Мари! Да где ж эта дрянная
девчонка… Не извольте беспокоиться, сударь… Мари!!!
Он повернулся, намереваясь, видимо, идти вглубь дома, но тут,
звякнув колокольчиком, открылась дверь на улицу, и со двора вошла
вчерашняя девка. Вид она имела заспанный и изрядно помятый. Надо
