Ирина Ванка - Секториум
— Не он меня. Я его угробила.
— Перестань, он нас всех готов был постелить на камнях, ради своих бредовых амбиций. Ради них он и жил, и жертвовал кем угодно.
— А ты? Ради чего живешь ты?
— Не воткнулась, старуха, — огорчился Миша и налил себе новую рюмку. — Я ей пришел рассказывать, а она… Я, может, открытие сделал. Я, может, сделал то, ради чего существует сама наука. Открытие, до которого сигирийская физика не дорастет. И ты намекаешь, что в моей жизни нет смысла? Нет, о чем с глупой женщиной разговаривать?..
— Говори, — попросила я и взяла рюмку.
— Нет.
— Немедленно говори!
— Теперь ни за что! — он проглотил коньяк, а я с ужасом поняла, что скоро он не в состоянии будет шевелить языком. Еще чуть-чуть и занятая креокамера станет последним шансом сигирийской науки. В лучшем случае, он просто освинеет от выпитого, а когда проспится, забудет, о чем речь. На трезвую голову Миша никогда ни с кем своих открытий не обсуждал.
— Признавайся сейчас же! — потребовала я и конфисковала графин. Миша схватился за узкое хрустальное горлышко и чуть не разлил остатки. — Детей позову! — пригрозила я.
Сначала Миша выдержал паузу, потом его мысли опять погрязли в расчетах силы нажима на рычаг крыла в плотной атмосфере Флио. Миша понес полную чепуху, из которой следовало, что он, здоровый и сильный мужик, никогда не сможет поднять флион, как моя бестолковая Макака, вся заслуга которой только в том, что у него тяжелее кости и крепче мускулы. Это обстоятельство Мишу бесило. В его замутненном сознании опять включился калькулятор и стал обсчитывать геометрию крыла, доступную сильным землянам, к которым он себя относил, и не без оснований. Миша действительно был гораздо сильнее среднестатистического мужчины своего возраста, гордился этим и не слезал с тренажеров даже в космосе, но расчет обнаружил его полную несостоятельность пилотировать флион. Миша совсем расстроился, а я предположила, что следующая рюмка свалит его на пол и лишит возможности мериться силой с Макакой даже в математике. Но Миша, выпив еще, пошел на новый круг ада. Он выдвинул тезис о своем интеллектуальном ничтожестве и стал его аргументировать, сравнивая свои возможности с возможностями бортового компьютера корабля. Должно быть, корабельные уже хохотали, а я теряла последнюю надежду… Как вдруг, неожиданно для себя, Миша подобрался к самой сути:
— Я понял, как работает движок, — сказал он и попробовал наполнить рюмку. — Только обещай, что кроме нас с тобой… Во всей Галактике… Во всей Вселенной… Поклянись!
— Клянусь.
— Ты думаешь, это движок? И я так думал. А оно ни фига… Ничего подобного, — он забросил в себя еще одну дозу коньяка и постарался сфокусировать взгляд на кончике ботинка. Ботинок двоился. Матрас под Мишей плавал, стены разъезжались. Чтобы усмирить стихию, он схватился двумя руками за графин. — Это самый настоящий парус, — шепотом произнес Миша. — Парус, идущий в потоке времени. Ты веришь, что паруса могут толкать яхту против ветра?
— Верю.
— Так вот, этот парус может идти против временного потока. Представь, «кастрюля» прет сквозь Вселенную на банальной скорости миллиарды лет, а парус пожирает время. Мы проходим чудовищные расстояния, а время стоит. Ясно? Это тебе не Кольцо… Это принципиальное решение проблемы предела скоростей, поняла? С парусом времени предела нет.
— Поняла.
— Предел не существует, как физическая проблема. Время нас тормозит, потому что мы в потоке, нам не хватает ума выйти и него. Нам, дуракам, в голову не придет, что потоком можно управлять. Хочешь знать, кто тебя попер из Хартии?
— Кто?
— Не знаю. Но тот, кто это сделал, откатил время на пятьдесят лет назад. Переборщил, блин… включил тебе чужую память. Тебя-то еще на свете не было. Вот почему шеф тогда не нашел… Блин, Ирка тот, кто это сделал, полный «чайник» в управлении парусом. Отвечаю! Флионер бы не облажался, фрон — тем более… — Миша нахмурился.
— Думаешь?
— Черт его знает… Не, ламер, сто процентов… Ламер в космосе хуже аборигена.
— Что будем делать?
— Молчать. Вернусь домой, займусь математикой. Я же математик по природе души, а чем приходится заниматься… Спорю на что угодно, что можно доказать это чистым расчетом.
— Временной поток?
— …Что время — не философия, что оно имеет реальные параметры, на которые можно реально влиять.
— Правильно, — согласилась я, — математика объясняет природу времени, физика — природу пространства. Философия объясняет то и другое тем, кто не знает физику с математикой.
Миша переварил информацию и ухмыльнулся.
— Кто-то из древних? — спросил он.
В его абсолютно пьяной голове, где флионы смешались с парусами, вдруг наступило просветление. Последнее… перед полным погружением во мрак.
— Сириус, — ответила я. — Цитата из неопубликованной книги, которую ты все равно бы никогда не прочел.
— Сириус, — удрученно повторил Миша. — Что он делал, твой Сириус, кроме того, что болтал языком? Он хоть раз в жизни сделал что-нибудь реальное? Существенное? То, что можно употребить с пользой для человечества, о котором он так печется?
— А ты?
— А что я? Я не знаменитость криминальных масштабов. Я скромный хакер, который халтурит на инопланетян. Кто я для его человечества? Почему я должен для него что-то делать? Не… Я не по этой части. Мы сюда приперлись зачем? — спросил он и посмотрел на меня блуждающим взглядом. Наверно я плавала с приличной амплитудой, потому что Мишу повело вбок.
— Что с тобой? Сердце?..
Таким пьяным я не видела его никогда.
— Зачем я здесь? — повторил он. — Чтобы найти чертовых фронов? Так вот, теперь я знаю, как их найти.
— Как?
Миша не ответил. Он упал на матрас и закрыл глаза. Откровение от Михаила закончилось. Мы возвращались в Галактику.
Глава 14. КСЮШИНА ТАЙНА
«Математика объясняет природу времени, физика — природу пространства. Между этими полюсами — остальные науки. Чем больше их придумает человечество, тем дальше разойдутся полюса. Чем больше наук сольется воедино, тем ближе они сойдутся. Это есть дыхание разумного космоса, сообразующее и соединяющее в себе сущее, потому что в природе нет хаоса. Есть порядок вещей, для которого мы не изобрели наук, потому что не нуждались в них, потому что имели в душе своей веру, связующую полюса абсолютным смыслом, который есть само бытие. Веру, которая позволяет нам постичь истину сердцем своим раньше, чем ученые вычислят ее суть. И если б это было не так, мы бы не видели вокруг себя ничего, кроме хаоса».
