Ирина Ванка - Секториум
— Дай поговорить с Сиром, — умоляла я.
Отрубленная кисть манипулятора упала на камень. У меня потемнело в глазах.
— Миша! Джон! Дай мне связь!
— Разве не видишь, он обезумел! — рассердился Джон. — Не мешай им сейчас.
Сириус поднялся навстречу преследователям. Машина замерла. Имо загерметизировал шлем.
— Что он хочет делать? — спросила я. — У Сира лазер. Он что, собирается выходить? Джон, он хочет выйти на грунт?
Джон свернул изображение и повесил на глаз очковый монитор.
— Ты не будешь смотреть! Или я не смогу работать! — заявил он вперемежку с сигрийскими междометьями, без которых в минуты стресса не обходился.
Я вышла в коридор, и Джон немедленно запер арку непроницаемой завесой.
— Джон! Скажи ему, что у Сира лазер! — кричала я из-за двери. — Джон, скажи ему! — и успокаивала сама себя. — Все будет хорошо. Он скажет. Даже если Имо не послушает, скафандр защит его от луча. Разумеется, защитит, — убеждала я себя, но вдруг вспомнила, как отлетела рука манипулятора, одетая в чехол из точно такого материала.
Вероятно, я перебрала с дозировкой успокоительного и перестала соображать. На пол коридора упало тело Сириуса с глубокой вмятиной в шлеме. Крепление заклинило. Сир был еще в сознании. Кто его так приложил, — можно было догадаться. Имо кинул рядом свой защитный костюм, переступил через это все, как через мусорную кучу и прошел мимо меня. Миша встал рядом, церемонно раздевался и пытался шутить, но шутки до меня не доходили. Все плавало вокруг, все кружилось: вмятина на шлеме, Мишина довольная улыбка над неподвижным телом. Миша пытался вскрыть покареженный замок шлема, а из разбитой челюсти Сира тонкой струйкой сочилась кровь. Мне запомнился взгляд, дикий и странный. Все это время я смотрела на Сириуса, он — на меня. Потом его глаза закрылись, а мои накрыли одеялом.
О том, сколько времени прошло, можно было судить лишь по степени Мишиного опьянения. Нализаться коньяком до красных глаз и шаткой походки он умел за час. В том, что он сел пить сразу, можно было не сомневаться. Как и в том, что у него вот-вот «схватит» сердце, потому что выглядел Миша из рук вон плохо.
— Слышишь, старуха… Ты это… Ну… прости меня, если я того… Ну, и все такое… — сказал он.
— За что?
— За «жопу с ушами» или как я тебя обозвал?
— Не помню.
— И я не помню. Надо что ли на трезвую голову запись прослушать. Я перед пацанами твоими извинился, так Финч сказал… Слушай, ты видела, да? Летальный нокаут. Прикинь силу удара! Я этот пластик кувалдой погнуть не могу. Ты видела? Ладно, пластик… амортизационное поле пробить, это как?..
— Он жив?
— Финч сказал, не смертельно. Был бы без шлема, мозги бы разбрызгал…
— Что еще сказал Джон?
Миша вздохнул.
— Я ж перед ним, блин, сам извинился, сопляком таким. Сам! Что ж я, не понимаю? Так он сказал, если я не извинюсь перед тобой, на моей челюсти будет такая же вмятина.
— Ну, и правильно. Ты бы позволил так обращаться со своей матерью?
— Да я ж его не заметил, черт меня дери! Если бы я видел, что он там. Я ж за тебя испугался…
— Ты всю жизнь его в упор не замечал.
— Вот ведь… — жалел себя Миша. — Зачем я только с вами связался?
— Не волнуйся, Имо не позволит вам драться на корабле.
— Имо? Ты знаешь, что он заявил? Что, если ты меня не простишь, он добавит симметричную вмятину от себя лично. Нет, ты поняла? Ты почувствовала, какие гады выросли? Неблагодарные! Я с ними как с родными…
— Будешь обзывать гадами моих детей, получишь и от меня… в нос.
— Ирка, но ты-то знаешь, что я не со зла! Ты же знаешь, как я тебя люблю! Кого я еще так люблю? Кроме тебя и Ксюхи у меня никого… — плакался Миша. — А если я кого люблю, так я себя не контролирую.
— Миша, — утешала его я, — ты же знаешь, что я люблю тебя не меньше, поэтому не обращаю внимания на твои припадки.
— Да, елы зеленые… — убивался Миша, — да кто же я такой, в самом деле? Неужели ж я совсем… Чтоб уж сразу по морде… Не, ты оценила удар? Блин, дожил! Что ж мне теперь по коридору в шлеме ходить? Прощай меня сейчас же, если не хочешь соскребать с потолка фарш! Ну, ни фига себе… Слышишь, какая у них сила нажима на крыло при взлете? Хотя бы примерно?
Миша стал вычислять на пьяную голову и отвлекся, а я пошла взглянуть на Сириуса. Он лежал без сознания в закрытом скафандре на полу, коричневая струйка крови засохла на его подбородке. Под ним разрасталось излучение. Джон с Имо самозабвенно играли за компьютером, оккупировав Мишино рабочее место. Единственное, что они догадались сделать, это запустить подготовку креокамеры, которая стояла наготове.
— Что с ним? — спросила я.
Дети нехотя отвлеклись от игры, чтобы посмотреть на Сира, но, вероятно, перемен не увидели и снова уставились в монитор.
— Что с ним, я спрашиваю?
— Овощ, — доложил Имо.
— То, что я тебе говорил, — пояснил Джон.
— Подойди сюда, пожалуйста, — рассердилась я.
Джон лениво оторвался от стула и склонился над неподвижным телом.
— Слэп отбился, — сказал он, — совсем не вижу ауры.
— А это ты видишь? — спросила я, указывая на тонкие нити паутины, которые отделялись от лучей и налипали на оболочку скафандра. — Вы уверены, что он жив?
— Быстро в камеру! — воскликнул Джон.
Миша выбежал на крик.
— Скорее! — торопила я. — Снимите скафандр!
— Не снимать! — возразил Миша. — Так пакуем! Отвезем Индеру эскимо в глазури!
Мишин цинизм иногда приводил меня в отчаяние. Чтобы снова не ругаться с ним в присутствии детей, я ушла к себе и спряталась под одеялом, чтобы не видеть омерзительной процедуры консервации. Перед глазами опять возник взгляд Сириуса. Спокойный, ничего не выражающий взгляд то ли зверя, то ли человека. Мне захотелось выпрыгнуть за борт. Я так бы и сделала, если бы не вернулся пьяный Миша и опять не пристал ко мне с разговором.
— Ты чо? — удивился он. — Из-за Сира что ли? Да, починят его. Не таких поднимали. Кончай киснуть.
— Уйди.
Миша ушел, но тут же вернулся с недопитым графином и парой рюмок. Он запер сегмент и устроился рядом.
— Я чего напился-то… — сказал Миша шепотом, и, наполнив рюмку, протянул ее мне. — Давай, легче станет… На вот тебе зажрать, — он вынул из кармана замусоленную пилюлю. — Кислая, как лимон, — сообщил Миша. — Пей, я тебе сейчас такое расскажу… забудешь про Сира и про все на свете. Это на трезвую голову нельзя. Пей, кому говорю, — приказал он. — Этот кретин тебя чуть не угробил. Она рыдать будет…
— Не он меня. Я его угробила.
— Перестань, он нас всех готов был постелить на камнях, ради своих бредовых амбиций. Ради них он и жил, и жертвовал кем угодно.
