Евгений Пинаев - Поиск-88: Приключения. Фантастика
Он не спешил, но время от времени зажигал фонарик, улыбался гелиографу и прикладывался к бутыли. Когда произносил тост во здравие Лопеса и Бонифация, слегка посветлело — высокое небо вызвездило, и черные волны колыхались отчетливо и резко на фоне мерцающих глубин верхнего океана. Арлекин (а он сейчас «назло врагу» ощущал себя прежним Арлекином) выпил за звезды — верных подруг судоводителей, всех, начиная от... от... Во всяком случае, даже не от Магелланов и Колумбов, а от безвестных кормчих, которые, подобно ему, вот так же, в одиночку, болтались среди волн.
Бдение продолжалось до утра.
Владимир пил вонючее виски, грыз каменные безвкусные галеты и не хмелел. Лишь однажды затуманилось в голове — никак не припоминалось, пил ли уже за здоровье и счастье Роберта Скотта? Для верности повторил и решил все-таки вздремнуть. Роберт привиделся в пурге, под всполохами полярного сияния, укутанный в меха и принявший обличье знаменитого тезки, замерзшего в Антарктиде. Замерзшего... Но в Антарктиде не бывает сияний. Или бывают? Так и не припомнив, вздрогнул от озноба и передернул плечами: и без Антарктиды недолго окоченеть... А за шотландца, вдруг припомнилось, когда отлетел сон, прикладывался раз пять.
Наконец в бутылке осталось всего лишь на последний глоток. Взболтнув остатки, снова посмотрел в зеркало: «Боже, что за синяя харя!.. — сморщился и скорчил рожу, которой и подмигнул отяжелевшим веком: — Так выпьем, мой друг, за синих людей на голубой планете!» Глоток этот оказался последним в буквальном смысле: в голову ударило резко, сокрушительно и моментально сморило. Сонными уже пальцами отстегнул фонарик и кинул в отсек, запихал следом бутылку, гелиограф. Даже крышку ввернул, после чего повалился, сунул ладони в скрюченные колени и сразу уснул.
...Далекий стук дизелей. Такой далекий, каким он может быть только во сне. И снова забытье. Не слышал и не видел, как подошел фрегат, как его взяли на борт.
— Джек, взгляни на этого парня. Он жив?
— Похоже, он мертвый, сэр!
— А ты взгляни получше.
— Сэр, да от него несет виски, как от сотни кабаков!
Над ним разговаривали, и это казалось продолжением сна. Казалось потому, что английская речь, воспринимавшаяся естественно и свободно, без напряжения памяти и воображения, теперь входила в мозг чужеродными-чужеземными, хотя и понятными звуками.
Фразы скользнули, царапнув сознание, и пропали. В следующий момент пришло ощущение, что его поднимают, ставят на ноги, придерживают за плечи и локти, пытаются распрямить скрюченные, закоченевшие члены. Но голова отказывалась просыпаться, хотя уши слышали, как мимо волокут плотик, как скребут и гремят в его разоренном отсеке, как весело смеются, перебрасывая друг другу пустую бутыль. Впрочем, к этому времени он наконец сумел прогнать тяжкую дремоту, но окончательно пришел в себя, услышав высокий петушиный голос, весело крикнувший после удивленного присвиста: «А парень и впрямь опростал бутылку!»
Редкостным голосом обладал коренастый рыжеволосый офицер. Широкие плечи делали его, казалось, еще приземистее, а толстая куртка-канадка, небрежно наброшенная на эти самые плечи, и вовсе превращала фигуру в некий человекообразный квадрат.
Несмотря на похмелье и тупую боль в темени и надбровьях, Владимир теперь соображал уже достаточно быстро и четко. Понял, что находится на «Черуэлле», а перед ним — лейтенант-коммандер О’Греди собственной персоной.
— Так это вы меня искупали?.. — сипло пробормотал, начиная вдруг ощущать себя Владимиром Алексеевичем, военмором и капитан-лейтенантом и потому бесконечно злясь на себя за то, что был найден и поднят на борт в таком непотребном виде. Стыд! Вдобавок за ночь голос сел, и, хотя горло не болело, что-то мешало говорить в полную силу, как привык и с матросами и с начальством.
— Мы?!. — О’Греди оттопырил нижнюю губу. — А может, «Абердин» и ваш личный друг коммодор Маскем?
— Вы оба! — отрезал, но... — Простите, я продрог, окоченел и... Спасибо за плотик, сэр. Приношу извинения за свой вид, однако... Однако тому есть веская причина — круглая дата. Я ровно тридцать лет прожил на этом свете и, не будь вашего плотика, прямиком бы отправился на тот.
О’Греди, склонив голову, поморгал. И вдруг захохотал. Заржали и моряки за спиной командира. Владимир маялся, морщился, встряхивал головой: «Проклятый самогон!.. Из какой дряни гонят его англичане?»
— Веская причина! — фыркнул О’Греди. — Куча веских причин! — Лейтенант-коммандер был в восторге. — День рождения! Каково? — Он хлопал себя по ляжкам и привставал на цыпочки. — Веская! Веская причина! Вы слышали, парни? Именинник в одиночку посреди океана разделался с бутылью, рассчитанной на пятерых. Веская причина! Куча, куча веских причин! Да-да-да! И такого парня коммодор чуть не шлепнул?! Конечно, ты — русский. Разве тевтон способен на такой подвиг?! Такой парень! Чудо! Да-да-да!
Признание покоробило: что это — пренебрежение к русским, желание показать, что они не способны ни на что другое, кроме как на выпивку? Или этот О’Греди — просто бесхитростная душа?
— Конечно, вам лучше знать, на что способны немцы, — вставил не без ехидства. — Как же, почти родственники вам, англосаксам. Вы — Европа, мы — азиаты.
— А — вот!!! — Конопатый кулак, поросший блестящей рыжей шерстью, взметнулся ему под нос. — А вот что приготовлено у меня для этих родственников! Я не Маскем, которого адмиралтейские заплесневелые клерки вытащили из нафталина! Да-да-да! Я не коммодор, чтобы подставлять задницу вместо груди! Да-да! Я умею воевать!
— Сэр, мне говорили о вас на «Абердине»... — Владимир кивнул, соглашаясь, принимая к сведению услышанное (ишь, разошелся карапет английский!) и пытаясь вставить слово в темпераментный монолог. — Если угодно, сэр, могу помочь, по мере сил, разумеется, громить тевтонов.
— Помочь?! — О’Греди подпрыгнул. — В таком деле?! Это не с виски воевать. Да-да-да! — Лейтенант-коммандер еще петушился, но больше Маскема не вспоминал, сообразив, видимо, что наговорил лишнего при подчиненных. Успокоившись, заложил руки за спину и качнулся на каблуках. — Вот что, парень... В метрополии, конечно, разберутся, кто ты такой. Скорее всего, и впрямь русский капитан, но... — лейтенант-коммандер О’Греди обернулся, словно призывая в свидетели стоявших вокруг. — Мне не нужны капитаны! Мне нужны рулевые! У меня нехватка рулевых! Да-да!
— Согласен рулевым, сэр, согласен работать за харч.
О’Греди не понял иронии, но взглянул на него с веселым изумлением. Внимательнее и гораздо теплее.
— О-о, харч — непременно! И портер каждый день. Да-да!
— Портер оставьте любителям. Я пью в случае крайней необходимости. Как на плоту, к примеру. Чтобы не замерзнуть.
