Леонид Юзефович - Поиск-83: Приключения. Фантастика
Леонид Юзефович - Поиск-83: Приключения. Фантастика краткое содержание
Поиск-83: Приключения. Фантастика
«Поиск» — сборник приключений и фантастики, выпускаемый поочередно тремя уральскими издательствами, — начинает новый «круг». Напомним: «Поиск-80», первенец серии, вышел в Свердловске, за ним последовал пермский «Поиск-81», затем — челябинский «Поиск-82». И вот эстафета снова у свердловчан.
Впрочем, в «команде» авторов «Поиска-83» есть и гость — писатель из Перми Леонид Юзефович, его остросюжетной повестью «Клуб «Эсперо» открывается сборник. Действие ее развертывается в двух пластах времени — летом 1920 года и в наши дни. Вспоминая события, связанные с расследованием загадочного убийства в клубе эсперантистов уральского города, герои мысленно переносятся в свою юность, когда они дышали грозовым воздухом революции…
В разделе фантастики центральное место занимает повесть Семена Слепынина «Мальчик из саванны». Перешагнув через бездны времени, встречаются здесь звездопроходец далекого грядущего и мальчишка из каменного века, спасенный от неминуемой гибели. Гуманистический пафос повести — в утверждении огромных возможностей человеческой личности, даже если она формировалась на заре времен и многим казалась «необратимо недоразвитой».
Приятно отметить, что половина участников сборника — дебютанты, чьи имена мы впервые встречаем на книжных страницах. Это автор фантастической повести «Племя Мудрого Ро» электромонтажник Евгений Наумов, окончивший несколько лет назад Литинститут; работник свердловского Дворца молодежи Виктор Катаев (рассказ «Захотеть…»); водитель грузовика и молодой поэт Александр Чуманов из Арамили. Если персонажи фантастических миниатюр Чуманова «Горыня» и «Коленчатый вал» живут на Земле, то «Астра» — рассказ самой молодой участницы сборника, выпускницы филфака Уральского университета 23-летней Ирины Кобловой — переносит нас в дебри далекой планеты, где героя на каждом шагу подстерегает опасность.
Впервые печатается в «Поиске» и свердловский геолог, книголюб Игорь Халымбаджа, совместно с Виталием Бугровым составивший биобиблиографию старой русской фантастики — ею завершается сборник.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ
ЛЕОНИД ЮЗЕФОВИЧ
Клуб «Эсперо»
Повесть
Памяти моего деда
Владимира Георгиевича ШЕНШЕВА
1
Во сне был девятнадцатый год, лето. Мимо кинематографа «Лоранж» шла к вокзалу пехота, и, обгоняя колонну, прижимая ее к заборам, проезжал в автомобиле генерал Укко-Уговец с плоским и невозмутимым лицом лапландского охотника.
Сон был мгновенный, предутренний. Вадим Аркадьевич открыл глаза и потянулся к тумбочке за часами. Двадцать минут шестого. Он всегда просыпался в это время, когда из парка рядом с домом выходили на маршрут первые трамваи. Хотя рамы были плотно закрыты, стекла все равно начинали дребезжать, высоким зудящим звоном откликаясь на грохот колес. Потом этот звук сливался с другими звуками просыпающейся улицы, переставал быть таким одиноко мучительным, но едва Вадим Аркадьевич вновь погружался в зыбкую утреннюю дремоту, как вставал сын. Он вставал рано, за полтора часа до того срока, когда ему нужно было выходить из дому, собирался обстоятельно и неторопливо, словно не на завод, а в долгую командировку, где нужно быть готовым к любой неожиданности. Это Вадима Аркадьевича раздражало.
Он лежал на старом продавленном диване, который невестка давно порывалась выбросить под тем предлогом, будто в нем водятся клопы, и слушал утренние звуки дома. Брякалась на стол крышка чайника, сын открывал кран на полную струю, но не сразу подставлял под нее чайник, пропускал застоявшуюся в трубах воду. С полминуты она хлестала в раковину. Такую воду невестка считала вредной для здоровья. Наверное, она была права, но Вадим Аркадьевич уже не мог избыть раздражения против домашних, против их пустячных забот, привычек, так и не ставших его привычками. Припоминались всякие обидные мелочи, и каждый новый звук — звяканье посуды в кухне, хрип динамика, гудение электробритвы — все воспринималось обостренно, словно единственным назначением этих звуков было не дать ему уснуть. Он понимал, что так нельзя, что это несправедливо, недостойно, наконец, семидесяти с лишним лет его жизни, но ничего не мог с собой поделать, лежал в своей комнате и злился.
Он их всех любил — и сына, и внука Петьку, и даже невестку. И они его любили. Но это нескончаемое раздражение, эти цепляющие одна другую обиды, тщательно скрываемые от знакомых, тянулись вот уже второй год, с тех пор как у Вадима Аркадьевича умерла жена и они с сыном съехались в трехкомнатной квартире.
Чтобы отвлечься, Вадим Аркадьевич стал думать о лете, о том, как поедет на дачу, будет возиться в огороде и рыбачить в Ойве со своей надувной лодки, склеенной из автомобильных камер.
Он лежал на спине, свесив голову с подушки, хотя при его больном сердце полагалось спать как можно выше. В мыслях о рыбалке было такое, что позволяло ненадолго пренебречь этими предосторожностями. И от самого факта пренебрежения ими пришло вдруг ощущение здоровья, уверенности в своих силах. Он вспомнил, что давно хотел зайти в школу посмотреть Петькины оценки, и решил не откладывать — середина мая, экзамены на носу.
Петькина школа, экспериментальная, базовая и еще какая-то, помещалась в старом здании Стефановского училища, в центре города. Вадим Аркадьевич миновал вестибюль, поднялся на второй этаж.
Майя Антоновна, Петькина классная руководительница, сидела в учительской с каким-то стариком. Старик был в расстегнутом плаще из мягкой серой ткани, в белом офицерском кашне. Держался он величаво, сцепив руки на поставленной между колен палке, — большеносый, совершенно лысый, с бескровными тонкими губами, придававшими его лицу выражение высокомерной брезгливости. Вадим Аркадьевич хорошо знал это выражение, одно время у него самого появилось было такое. Оно возникало у стариков с плохо подогнанными челюстными протезами, но постепенно прирастало к лицу, становилось вечной, хотя и нечаянной гримасой, обманчивой и потому вдвойне неприятной.
Вадим Аркадьевич издали поздоровался с Майей Антоновной, всем своим видом показывая, что не собирается ей надоедать.
— Я только Петины оценки посмотрю…
Он взял журнал, нашел в столбике фамилий свою — Кабаков, повел от нее пальцем вправо, замедляя движение перед каждой оценкой.
