Глеб Голубев - Сын неба
Скорчинский. Ладно.
Званцев. А мне тут, чтобы не скучать, дай еще черепков из твоих коллекций.
Скорчинский. Можешь ты, наконец, сказать, зачем они тебе нужны?
Званцев. Я же тебе говорил: совершенствуем метод палеомагнетизма. Ясно? А подробнее объяснять — все равно не поймешь, голова у тебя слишком гуманитарная.
Скорчинский. Ладно, ладно… А ты не мог бы экспериментировать с какими-нибудь другими материалами? Зачем тебе нужны образцы именно из наших коллекций? Они же наперечет.
Званцев. Слушай, не будь таким Плюшкиным в квадрате. И это после того, как мы помогли тебе расшифровать столь уникальную рукопись. О чёрная неблагодарность!
2
С Михаилом я не особенно делился одолевавшими меня раздумьями, опасаясь его насмешек: «Ага, ты отказываешься от своих прежних возражений? А так яро спорил! Где же твоя принципиальность, ученый крот?»
Неужели это был небесный пришелец? Чем больше я вчитывался в рукопись жреца и размышлял над ней, тем чаще возвращался к мысли, казавшейся поначалу совершенно невероятной.
В самом деле: чудесное появление чужеземца, как его описал жрец, весьма напоминало картину приземления какого-то космического корабля. Он сел благополучно, высадил разведчиков. И надо же было случиться этому злополучному землетрясению: конечно, корабль был вынужден в аварийном порядке стремительно взлететь снова, оставив на произвол судьбы своего отважного и любознательного разведчика, ставшего из-за этого вдруг одиноким пленником на чужой планете и без всякой надежды на возвращение домой!
Можно себе представить, какую бурю чувств пережил в этот поистине трагический момент Сын Неба, когда под ногами у него внезапно заходила ходуном земля, он услышал вдруг рев заработавших двигателей и увидел, как родной корабль, пронесший его невредимым среди звезд, все увеличивая скорость, взмывает без него в голубое небо…
Какая поразительная, нелепейшая, если вдуматься, случайность: благополучно преодолеть миллионы километров межпланетных просторов, где, казалось бы, на каждом шагу подстерегает куда больше всяких опасностей — и метеоры, и космическое излучение, и поля радиации, — и выбрать для посадки роковой момент землетрясения! Едва не погибнуть в самый волнующий и торжественный момент встречи с неведомой цивилизацией!
Конечно, Сын Неба вполне мог оказаться в одиночестве. И какая поразительная, поистине трагическая судьба, если вдуматься, выпала на его долю! Промчаться меж звезд — и очутиться одному на неведомой планете. Обладать удивительными способностями — и быть принятым за волшебника, проходимца, каких немало было в те времена. Страстно хотеть помочь людям — и натолкнуться на полное, абсолютное непонимание.
Вот какое соображение особенно укрепляло меня в этих мыслях. На первый взгляд оно может показаться парадоксальным, но, если вдуматься, очень важно: именно то, что Сын Неба оставил так мало заметных следов своего пребывания на Земле, и убеждало меня в возможности его высадки с космического корабля. Ведь что утверждали авторы всяких гипотез о космических пришельцах, которые я всегда начисто отвергал и высмеивал? Что эти небесные гости, пожаловав на нашу планету, моментально переворачивали тут всю историю, одним махом создавали новые цивилизации, становились даже чуть ли не основателями всего рода человеческого. С точки зрения серьезной науки, это, конечно, чепуха.
Но вот так — без особого шума, без каких-нибудь заметных перемен в давно устоявшемся быте местных народов, обладавших своей древней культурой, — так, пожалуй, вполне мог совершиться эпизодический визит на Землю гостей из других миров. И не многих гостей, а всего лишь одного, — в том-то и дело!
Мне пришли на память заключительные строки лермонтовской чудесной «Тамани». Помните, как размышлял Печорин о своем приключении среди «честных контрабандистов»: «Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие, и как камень, едва сам не пошел ко дну!» Так и с Сыном Неба: круги быстро разошлись, и вода опять стала спокойной и гладкой. Как теперь в ее глубине отыскать его следы?
Я думал об этом по дороге в Крым, а добравшись до базы, вопреки всем своим давним привычкам, не пошел на раскопки, первым делом отправился в милицию.
— Хорошо, что вы приехали, — сказал мне следователь, доставая из шкафа довольно тощую папку. — Уж несколько повесток вам посылали. Надо вам протокол подписать, вы же первый обнаружили этот скелет и сообщили о нем. А из-за этого я никак дело закрыть не могу.
— Ну, а что-нибудь выяснить удалось?
Лейтенант меланхолически пожал плечами.
— Судя по обызвествлению остеологического материала, человек погиб никак не меньше десяти лет тому назад. Может быть, еще во время Отечественной войны, тогда многие скрывались в пещерах. Теперь за давностью лет не узнаешь.
— Вы его там и оставили?
— Кого?
— Да скелет.
— Нет. Скелет прямо рассыпался в руках. Пришлось укреплять кости особым составом. После исследования экспертом остеологический материал захоронили как положено.
Так, значит, от странного скелета с уродливым черепом теперь ничего не осталось, кроме этих фотографий…
Мне стало тревожно и горько.
Я бегло пробежал глазами протокол: «18 сентября сего года в РО милиции явился гр. Скорчинский А Н., назвавшийся начальником археологической экспедиции Института археологии Академии наук, и сделал следующее заявление:
Накануне, то есть 17 сентября сего года, при осмотре с научными целями одной из пещер на берегу моря к юго-западу, неподалеку от поселка, им был обнаружен скелет неизвестного человека. Тут же был обнаружен металлический стержень, напоминающий ручку самодельного ножа, обмотанный проволокой…»
— Кстати, а где эта проволока? — спросил я.
— У меня, среди вещественных доказательств.
— Меня просили выслать ее в Москву для анализа в один научный институт.
— Криминалистический?
— Да, они занимаются и криминалистикой, — туманно ответил я.
— От них должен быть запрос.
— Ну, не будем такими формалистами. Они запрос потом пришлют, я же не знал, что так полагается.
Лейтенант порылся в шкафу, достал большую картонную коробку, а из нее проволоку на металлическом стержне и, завернув в бумажку, передал мне. Я написал расписку, подмахнул протокол и отправился прямо на почту, чтобы сразу же отправить проволоку Мишке в Москву.
