Глеб Голубев - Сын неба
16. Так мы решили, и я уже торжествовал полную победу. Но боги — или злые силы, помогавшие колдуну, — снова расстроили наши планы. Я приказал заковать его покрепче и бросить в самую надежную темницу. А ключ от нее для предосторожности отдал тайком своим друзьям, наказав при этом, чтобы они не отдавали мне его, как бы я ни просил. Ведь, пользуясь своей могучей колдовской силой, он мог внушить мне мысль, чтобы я открыл темницу и выпустил его на свободу. Друзей же я выбрал нарочно таких, которых он не знал в лицо и не мог поэтому внушить им свои мысли.
Мои опасения оправдались. Вот уже третий день он искушает меня, и под натиском внушенных им мыслей, постоянно толкающих меня на самые неожиданные поступки, я все больше прихожу в ужас. Кто у кого в плену? Да, он сидит на цепи в темнице. Но моя воля скована им, я его раб, я больше не принадлежу себе. Сегодня утром он снова заставил меня прийти к окошку в дверце темницы и заявил, что имеет очень важное сообщение для экклесии. Мне он его сообщить отказался — только народному собранию. Я опять почувствовал, что испытываю непреодолимое желание тотчас же выпустить его и привести на агору, и в панике убежал подальше от храма, чтобы не поддаться этому желанию. Я знаю, что он хочет. Он сумеет подчинить своей ужасной воле все народное собрание, и его не только освободят, но и сделают главным жрецом. Выпустить его на волю с такими могущественными способностями?
О нет! Моя рука их похоронит…
…На этой цитате из трагедии Еврипида «Медея» (стих 1619-й) обрывается найденная нами рукопись, хотя дальше еще идет довольно большой кусок чистого, неисписанного папируса.
Огонь-хранитель
В трудных обстоятельствах сохраняй рассудок.
Гораций1
Званцев. Ну, мой почтенный крот, что ты скажешь об этом любопытном документике?
Скорчинский. Документике! Ты даже отдаленно постигнуть не можешь, какую ценность он для нас представляет!
Званцев. Подумаешь, занимательная байка о склоках двух древних жуликов!
Скорчинский. Вот, вот! Многие, не занимающиеся специально античной историей, наверное, так его и расценят: «Занимательный документик, довольно занятный, знаете ли, рассказ о кознях хитрого жреца, пытавшегося выжить из города своего соперника две тысячи лет назад…» А для нас это просто клад. Сколько тут интереснейших сведений, тонких деталей, которые просто недоступны твоему пониманию!
Званцев. Ладно, не будем переходить на личности. Вернемся к нашим древним героям. Откуда же он все-таки взялся, этот загадочный Сын Неба?
Скорчинский. Это меня тоже больше всего интересует.
Званцев. А почему? Что в нем такого особо удивительного? Ловкий фокусник и обманщик, больше ничего! Ты ведь, помнится, говорил мне, что в те суеверные времена таких проходимцев немало бродило по свету. Еще приводил мне в пример легендарного Аполлония Тианского с его липовыми чудесами: поразительные пророчества, воскрешение мертвых, способность переноситься по воздуху в любое место, — да он сто очков вперед даст нашему Сыну Неба! Почему ты молчишь?
Скорчинский. Слушаю и восхищаюсь твоими быстрыми успехами в античной истории.
Званцев. Ну а честно — о чем ты думаешь?
Скорчинский. Не забывай, что жрец писал только для себя, зашифровывал свои записи. Значит, он был искренен и вовсе не склонен сочинять какие-то пустые байки о вымышленных чудесах. Верно? И напрасно ты называешь этого странного пришельца ловким обманщиком. Есть в его поведении немало загадочного, заставляющего серьезно задуматься. Зачем, например, ему понадобилось создавать какой-то новый язык для укрепления дружеских связей между греками и соседними племенами?..
Званцев. Ты даже не поверил в возможность этого, а я оказался прав насчет этого древнего языка.
Скорчинский. Я потому и не мог поверить, что такая идея казалась мне совершенно невероятной для тех времен. Но ведь это факт. И другие его поступки заставляют крепко задуматься. Большой интерес к технике, попытки создать какие-то машины, чтобы облегчить труд рабов. И в то же время высмеивает суеверия, разоблачает всякие проделки жреца. Как хочешь, а круг его интересов показывает, что это был вовсе не какой-то шарлатан, а пытливый исследователь.
Званцев. Не забывай еще о том, как он пытался создать какую-то летательную машину, обломок которой нашел Алик Рогов! Жалко, что от нее так мало осталось, невозможно представить конструкцию. Вряд ли это был планер — скорее нечто вроде орнитоптера. Но все равно: человек, задумавший две тысячи лет назад создать орнитоптер, имел гениальную голову на плечах. Это ему, конечно, не удалось бы — над подобной задачей до сих пор бьются инженеры. Но размах его мне по душе, настоящий изобретатель. Ты прав: это была какая-то незаурядная личность. И какой поразительный дар гипнотического внушения, телепатии! Слушай, я бы не удивился, если бы он в самом деле оказался Сыном Неба.
Скорчинский. Космическим гостем?
Званцев. Да! Вспомни, как описывает жрец его появление: страшный грохот и вспышка на безоблачном небе, словно промчалась колесница легендарного Фаэтона. Очень похоже на приземление космического корабля!
Скорчинский. Но не мог же он высадиться один. Куда же делись остальные?
Званцев. Погибли, попали в плен к таврам, улетели в аварийном порядке, позабыв про него, когда началось землетрясение, — почем я знаю? Надо искать, копать дальше, идти по его следам! Где, кстати, проволока, которую ты нашел в пещере?
Скорчинский. Ты же знаешь: отдал в милицию.
Званцев. Молодец! Надо ее немедленно оттуда вызволить. Мне почему-то кажется, что она как-то связана с этим Сыном Неба…
Скорчинский. Мне тоже. Я же тебе рассказывал, что у этого скелета была какая-то необычная, лобастая голова. Да вот тебе фотография, посмотри сам.
Званцев. Вполне подходит под описание жреца. И помнишь: жрец пишет, что Уранид уединяется для размышлений в пещерах? Может, это ты его череп нашел в пещере и из-за тебя он превратился в кучу пыли, растяпа?! Теперь проволоку не погуби. Как только приедешь, забери её из милиции и высылай мне. Мы тут проведем анализы. А сам не трогай, упаси тебя бог!..
Скорчинский. Ладно.
Званцев. А мне тут, чтобы не скучать, дай еще черепков из твоих коллекций.
