Касание пустоты - Волков Игорь Владимирович

Про жирок, конечно, ложь. За последнее время я, наоборот, похудел, и футболка болталась на мне, как на вешалке. Но я подыграл, и мы спустились в реабилитационный центр. Виктор выставил меня на дорожку и откалибровал параметры бега. Сам сел рядом на высокий, похожий на барный, стул, чтобы иметь возможность одним движением руки поддержать меня, в случае если я надумаю упасть.

Бег доставил удовольствие. Я зацепился за него, как утопающий за соломинку, и стал бегать два раза в сутки по полтора часа, наматывая хорошее количество километров. Приходилось быть аккуратным, рука все еще довольно сильно сковывала мою подвижность.

Пальцев на ней я по-прежнему не чувствовал. И опасался, что это уже навсегда, что она так и останется висеть бесполезной плетью. Но Виктор оптимистично заявил, что впереди нас ждет физиотерапия и лечебная физкультура.

Как же я орал на первом сеансе ЛФК, во время которого окончательно разобрали конструкцию, сковывающую руку, и доктор начал крутить ее в локтевом и плечевом суставах! Да ей-богу, проще было уже реально сдохнуть, чем пережить вот это все.

Вечером того же дня Виктор притащил в палату две бутылки чешской бехеровки и огромный пакет с банками пива.

– Проводим прошлое, встретим будущее, – весело сообщил он, запирая дверь изнутри.

Алкоголь подарил мне странную легкость. Сковывающие меня тоска и боль немного отступили, и через час я поймал себя на том, что весело – действительно весело! – ржу над шутками Виктора, который, сидя напротив моей кровати в кресле, по-свойски снял обувь и закинул ноги на одеяло.

С непривычки мы напились до натуральных полосатых чертей. Я, кажется, вообще еще ни разу в жизни не позволял себе дойти до такого состояния.

– У тебя, Лёха, все будет ха-ра-шо, – говорил мне Виктор, пытаясь собрать в пакет пустые банки и бутылки.

– Оставь. – Я толкнул его в плечо, и он упал точнехонько в кресло, в котором провел вечер.

Добравшись до окна, я распахнул его настежь. Улица бросила в лицо снегом. По щекам и губам хлестнул ледяной ветер, он же прокрался за ворот одежды и словно проник глубоко внутрь меня.

У меня все будет хорошо. Да.

Я собрал снег с подоконника и вытер им лицо.

Утром пожилая медсестра костерила нас обоих таким отборным матом, какого я в жизни не слышал.

А дальше потянулись однообразные дни. Через неделю пришло покалывание в пальцы. Я плакал в туалете, пытаясь сжать, а потом разогнуть кулак. Мне казалось, эта боль никогда уже не уйдет.

А в обед внезапно запищал браслет, предупреждая о начале распада. С чего вдруг – было непонятно. Виктор влетел, как сумасшедший, со шприцем и вырубил меня максимальной дозой, даже не разбираясь, что происходит.

И так мы жили дальше.

Когда мое состояние перешло в фазу «стандартно-паршивое», Виктор начал позволять себе на день-два отлучаться из больницы, оставляя меня на попечение больничного персонала.

В один из таких дней, после тяжелых занятий ЛФК, я без сил лежал на кровати и, забывшись, потянулся к бутылке с водой не рукой, а через разрыв пространства. Больная рука отозвалась мгновенно. Пока я собирался в себя, все приборы, которые до сих пор меня контролировали, сорвались на истеричный писк. Из коридора вбежала медсестра, а за ней сразу несколько врачей. На тумбочке зазвонил телефон, я мельком отметил, что звонит Виктор. Но мне было не до них, я снова не мог дышать, и, пока пытался ухватить ртом хоть каплю воздуха, пришел распад.

Он начинался где-то глубоко внутри и расходился по организму, как большой взрыв. Первой завизжала медсестра. Навязчиво трезвонил телефон, я его ощущал сейчас по-другому: не слышал, а чувствовал звонок. Сознание практически покинуло меня, буквально какими-то жалкими его остатками я уцепился за мысль, что мне никто не поможет. Виктор еще мог сориентироваться, а эти люди, даже проинструктированные, даже старательные и умные, не сделают ни-че-го.

Я закрыл глаза.

Во всех случаях до этого найти себя, собраться мне помогал вдох. Это действовало и при остановке начала распада, и когда нужно было сделать пространственный переход. Но сейчас я не мог дышать! Огромным усилием сконцентрировался на границах своего тела. Заставил себя почувствовать их. Не такими, какими они становились, а такими, какими должны были быть. Очертив их, с огромным усилием я собрал себя. Частичку к частичке.

Открыл глаза. Увидел ужас на лицах стоящих вокруг медиков. Понял, что все еще не дышу. И тут в помещение ворвался Виктор, распихал всех локтями, открыл шкафчик, достал целую связку шприцев. Первые два вогнал мне в грудную клетку, еще один – в плечо.

Через пару секунд я смог сделать первый вдох. Мониторы начали успокаиваться. Медики все еще стояли в шоке, не понимая, что им делать. Я сфокусировался на Викторе и с удивлением заметил, как сильно у него трясутся руки.

– Какого черта тут произошло? – Увидев мой взгляд, он спрятал их за спину и обернулся к персоналу.

– Не знаю, – ответил за всех один из докторов, видимо, оставленный за старшего. – Мы ничего не успели сделать.

– Я заметил, что вы ничего не сделали, – резко отозвался Виктор.

Я переборол свою слабость и, привстав, ухватил его за руку.

– Вить, они не виноваты… Это я сам…

Я чувствовал, как Виктора до сих пор трясло.

– Все в порядке, слышишь? – Я дернул его за руку еще раз.

– Нет, не в порядке! – истерично выкрикнул он. – Вот это все, – он обвел рукой комнату, – совершенно не в порядке!

Я кивком указал медикам на выход, с трудом встал и, схватив Виктора за плечи, хорошенько тряхнул.

– Прекрати истерику. – Дотянувшись до тумбочки, я сунул ему в руки несчастную бутылку воды, до которой так и не добрался. – Я же сказал, что сам виноват. Забылся и пытался взять воду нетрадиционным способом.

Виктор выругался, упал в кресло и приложил бутылку себе ко лбу.

– Извини. – Я смотрел, как бледность постепенно уходит с его лица. – Когда придешь в себя, пошли руку просветим. Я не очень уверен, что она уцелела после всего этого.

Оказалось, я прав – мы потеряли все наноагенты.

Виктор матерился, просматривая данные на компьютере.

– Лёх, ты думать-то начнешь когда-нибудь? – спросил он в конце концов.

– Извини, что так сильно тебя напугал. – Я примирительно улыбнулся.

– Может, и извиню. Дня через два, – проворчал Виктор, – но растить свои кости тебе придется теперь без нанчиков. Повторно за такой короткий период времени эту процедуру делать нельзя.

Откуда-то издалека к нам кралась весна. Впереди ожидались березовые сережки, слезами падающие на землю. Клейкие листочки, появляющиеся из тугих почек. Романтичная сирень и ароматная черемуха. Пока же только сходил снег, озорным ручьем покидая крышу через водосток.

Как и зиму, первые шаги весны я продолжал наблюдать из больничного окна.

Сообщения от участников экспедиции приходили все реже. Я не отвечал, мне было нечего сказать. Они все собрались в Лондоне. Бились над разгадкой природы нашего феномена. А что было у меня? Четыре больничных стены. Постоянная изматывающая боль. И эта робкая весна.

Время шло. Пропасть, разделяющая меня и ребят, росла с каждым днем все сильнее и сильнее. И я понял, что пришло время строить собственные планы. Пути назад уже нет и не будет, а чего ждать впереди – зависит только от меня.

Глава вторая

Из больницы меня выписали в конце мая. К этому времени рука уже двигалась. Я мог ее поднять. Не до конца. Согнуть. Не до конца. И, собственно, все. Хуже всего было с кистью и запястьем. В пальцы вернулась чувствительность, но никакие предметы держать я все еще не мог.

Выйдя за ворота ЦИТО, я обнаружил рядом с больницей парк, каким-то чудом переживший бурный рост Москвы. Еще лет тридцать назад из столицы исчезла вся зелень, каменные джунгли разрослись вширь и ввысь. Москва стала одним из самых модных и успешных деловых центров. И одним из самых непригодных для жизни.