Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского
— Нет, не могу допустить» [10, 9, 308].
Алеша не допускает, что кто-то согласится жить в таком здании. Он ошибся, переоценил личностное в людях. История человечества показывает, что соглашаются. И живут самым развеселым образом. Да еще поют хвалу архитектору. Страдания тех, кого люди сами не знали, легко забываются. Чужие раны не болят. Или болят неощутимо. Люди - живут спокойно и в довольстве. Возвращают билеты очень немногие.
Иван возвращает. Он прямо ставит вопрос о цене и издержках строительства гармонии. И сомневается в могуществе илк гуманности бога, допускающего такое. На слова Алеши, что простить всех и за всех может Христос, Иван и рассказал изложенную выше легенду о Великом инквизиторе.
Сам Иван идет дальше инквизитора. Он не только не верит в личностность людей, но и отрицает христианский взгляд на мир даже в том случае, если он правилен. И фактически Иван отрицает не только мир, богом созданный, но и самого бога. И провозглашает свой принцип «все позволено».
Иван хотел бы ориентироваться на «быть». Но кругом — живущие ради «иметь». И нет просвета. Что может удержать человека в жизни при таких условиях? Только природа, человеческая алогичность: «Жить хочется, и я живу, хотя бы и вопреки логике. Пусть я не верю в порядок вещей, но дороги мне клейкие, распускающиеся весной листочки, дорого голубое небо, дорог иной человек, которого иной раз, поверишь ли, не знаешь за что» и любишь, дорог иной подвиг человеческий, в который давно уже, может быть, перестал и верить, а все-таки по старой памяти чтишь его сердцем» [10, 9, 288 — 289]. Но этому есть предел. Иван считает, что «клейкие листочки» и алогичность могут удержать его в жизни лишь до тридцати. Не больше. И — «все позволено».
Иван приходит к большому противоречию. За «слезинку» ребенка он отрицал бога и делателей гармонии. Но пришел к принципу «все позволено». К принципу, влекущему за собой не «слезинку», а море слез и крови.
Таким образом, как инквизитор, так и Иван не верят в гармонию, исходя из низкой природы человека. Но оба эти учителя серьезны и искренни. Достоевский оставил за скобками бесчестных учителей этого толка, типа Петра Верховенского. Он хотел показать, к чему приведут людей даже честные учителя, упрощающие и унижающие человека.
Помимо Христа, который своим поступком опроверг взгляды инквизитора, инквизиторство опровергается учениками Христа Алешей и Зосимой.
Первым опроверг Алеша. Он непосредственно, из уст Ивана, слышал и учение. инквизитора, и учение Ивана, включающее в себя инквизиторское. В споре с Христом победил как будто инквизитор. Победил, тем самым, Иван. Но лишь как будто. С их точки зрения. Но с точки зрения Алеши — иначе. Победил Христос. Выслушав легенду, Алеша говорит, что она есть не хула, а хвала Христу. Исход у Алеши иной — личностный подход к человеку. И Алеша рассматривает- инквизиторство как прямую измену христианству. Более того, он не допускает мысли о бескорыстности инквизиторства, о честных инквизиторах, как бы взявших чужие грехи на себя. «Они просто римская армия для будущего всемирного земного царства, с императором — римским первосвященником во главе... вот их идеал, но безо всяких тайн и возвышенной грусти... Самое простое желание власти, земных грязных благ, порабощения... вроде будущего крепостного права, с тем, что они станут помещиками... вот и все у них. Они и в бога не веруют, может быть. Твой страдающий инквизитор одна фантазия...» [10, 9, 327].
Алеша верно ухватил суть инквизиторства как явления. Хотя не суть данного инквизитора. Он ошибся, увидя в нем нечто подобное Петруше Верховенскому. Но ошибся в конкретике. Инквизитор — не Петруша. Это учитель честный, но заблуждающийся, принимающий сущее в человеке за должное в нем. Но прав Алеша, видя в этом честном инквизиторе возможность эзолюции к бесчестности. К инквизиторству, ни о чем кроме себя не думающему, никакими угрызениями совести не страдающему, да и совести совсем не имеющему.
Алеша показывает бесчестность инквизитора, который праг-матистски использует имя Христа. Хотя является антихристом. «Никакого у них нет такого ума и никаких таких тайн и секретов... Одно только разве безбожие, вот и весь их секрет. Инквизитор твой не верует в бога, вот и весь его секрет!» [10,9,328].
К неверящим в бога Алеша относит и Ивана. Он" говорит ему, что с таким пониманием миропорядка жить в мире нельзя. «С таким адом в груди и в голове разве это возможно? Нет, именно ты едешь, чтобы к ним примкнуть... а если нет, то убьешь себя сам, а не выдержишь!» [10, 9, 330]. Последнее высказано в ответ на слова Ивана, что сам он не поедет к иезуитам творить их инквизиторское дело.
После слов Ивана: «От формулы «все позволено» я не отрекусь...» [10, 9, 331], Алеша целует его. Иван резонно замечает, что это литературное воровство. Алеша повторил действия Христа. Да и вся-то сцена «беседы» Ивана и Алеши напоминала сцену «беседы» инквизитора и Христа. И тут и там говорили один «инквизиторы» — «христы» больше молчали. И лишь в конце дали ответ. Ответ в своем духе: прощаю тебя, мне тебя жаль. Но прощаю. И тем подаю тебе пример. Оглянись на себя. Сойди с ложной дороги. Иди по другой. По какой? Я тебе показал. Своим примером. Показал, что исходная твоя посылка ложна. Не таков человек. Он сложнее и лучше.
Они, инквизиторы, искали бога, предъявляли ему счет, отвергали его, забывали. Не поняли лишь одного: бог внутри их самих. Отрицая бога, они тем самым показывали не то, что его нет, а то, что в них его нет.
Учителем, продолжающим линию Христа, является старец Зоеима. Он не слушал Ивана и его легенду. Он не спорит с Иваном прямо. Спорит своей жизнью и своей теорией, по которой живет. А жизнь его — это те же поцелуи заблудших, что были у Христа и Алеши.
Иван и инквизитор трезво смотрели на существующего человека. Не приукрашали его. Более того, увиденного человека они приняли за единственно возможного. Зосима тоже видит недостатки в человеке и в человечестве. И говорит о них с меньшим жаром, но с не меньшей правотой. Но замечает, что мыслящие инквизиторски, опираясь на науку, видят не всего человека. «Мир же духовный, высшая половина существа человеческого отвергнута вовсе, изгнана с некиим торжеством, даже с ненавистью. Провозгласил мир свободу, в последнее время особенно, и что же видим в этой свободе ихней: одно лишь рабство и самоубийство!» [ 10, 9, 392].
Личностность уходит из мира. Инквизиторство торжествует. И говорят о какой-то гармонии. Зосима не верит в гармонию на безличностной основе. «Уверяют, что мир чем далее, тем более единится, слагается в братское общение тем, что сокращает расстояния, передает по воздуху мысли. Увы, не верьте таковому единению людей. Понимая свободу, как приумножение и скорое утоление потребностей, искажают природу свою, ибо зарождают в себе много бессмысленных и глупых желаний, привычек и нелепейших выдумок. Живут лишь для зависти друг к другу, для плотоугодия и чванства» [10, 9, 392 — 393].
