Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского
Самовыражение художника Достоевский никогда не противопоставлял реализму. Напротив, истинный реализм, с его точки зрения, включает в себя отражение всей глубины человека, в том числе и самого художника. Писатель много говорил о недостатках распространенного понимания реализма. Вот заметки из двух записных тетрадей: «Весь реализм Писемского сводится на знание, куда какую просьбу нужно подать» [ЛН, 83, 284]. Или: «Он будет описывать каждый гвоздик каблука, через четверть часа, как солнце взойдет, он будет опять описывать этот гвоздик при другом освещении. Это не искусство» [ЛН, 83, 619].
Самый главный недостаток такого рода реализма — скольжение по поверхности. В действительности берется лишь вещное, исключается же из нее главное — человек. Иногда в центре творчества стоит человек, но в нем обращается внимание лишь на внешнее, а не глубинное. Это тоже не реализм.
Достоевский четко отделяет свой реализм от подобия реализма: «У меня свой особенный взгляд на действительность (в искусстве) и то, что большинство называет фантастическим и исключительным, то для меня иногда составляет самую сущность действительного. Обыденность явлений и казенный взгляд на них, по-моему, не есть еще реализм, а даже напротив» [П, 2,169]. Его реализм не боится неправдоподобного, фантастического, связанного с человеком. И неправдоподобное может выражать глубокую правду жизни. А глубокая правда жизни требует от художника углубления во все уголки действительности, во все без исключения. Псевдореализм берет из действительности не главное и отражает не правду, а правдоподобие. Он отражает «какой-то уголок жизни, с намеренным игнорированием самого главного, самого тревожного в этой же жизни» [1895, 11, 59]. Эта же, по существу, мысль будет высказана в последнем выпуске «Дневника писателя»: «Много чего не затронула еще наша художественная литература из современного и текущего, много совсем проглядела и страшно отстала. Все больше типами сороковых годов пробиваются, много что пятидесятых. Даже в исторический-то роман может потому ударилась, что смысл текущего потеряла» [1895, 11, 508].
Большой упрек литературе. Той литературе, при чтении которой создается впечатление, что автор поставил своей целью не сказать о главном ни слова.
Реализм самого Достоевского не есть слепое копирование действительности внешней, не фотография, являющаяся прямой копией, но не всегда выражающая суть. Интересны в этом отношении размышления автора в «Подростке» о преимуществах портрета перед фотографией. Фото схватывает момент из жизни человека. Поэтому на фото Наполеон может выглядеть глупым, а Бисмарк нежным. В портрете художник отражает не. просто мгновение, а «главное мгновение».
Реализм Достоевского это прежде всего глубокое проникновение в главную реальность — в человека. В его психологию. Выражение глубины самого художника, его самовыражение тоже есть реализм.
Достоевский не игнорирует изучение внешнего для человека мира. Но художник, ставший рабом внешнего, — не художник. В «Дневнике писателя» говорится о литераторах, записывающих народные словечки и дающих их в большом количестве своим героям. Все списано с действительности. А результат? Негативный. «Читатели хохочут и хвалят и уж кажется бы верно: дословно с натуры записано, но оказывается, что хуже лжи, именно потому, что купец или солдат в романе говорят эссенциями, т. е. как никогда ни один купец и ни один солдат не говорит в натуре» [1895, 9, 278].
Сам Достоевский не увлекается стилизацией языка под народный, но произведения его глубоко народны. Народны они не по чему-то внешнему, а по глубине проникновения в проблемы, народ волнующие. И саму-то народность, гражданственность Достоевский видел не в том, чтоб как-то откликнуться на торжественную дату, а в пристальном внимании к нуждам народа.
Писатель считает, что действительность неисчерпаема, она богаче искусства. Но она и беднее его. Ибо в искусстве действительность укрупнена. Факты, встречающиеся в действительности в их рассыпанности, в искусстве сфокусированы.
Но фокусировать способно лишь искусство, далекое от лакировки действительности. Близкое к ней, наоборот, рассеивает и то, что в жизни более или менее сфокусировано. А последнее бывает не так уж редко. «Ну вот и от литературы требуют плюсового последнего слова — счастья. Требуют изображения тех людей, которые счастливы и довольны воистину без бога и во имя науки и прекрасны, — и тех условий, при которых все это может быть, т. е. положительных изобр(ажений)» [ЛН, 83, 442], — писал Достоевский в одной из записных книжек.
Сам он такой подход к жизни не принимает. Отсюда, однако, не следует, что писатель отрицает необходимость нахождения чего-либо положительного. Наоборот, он считает, что в искусстве необходим «положительный идеал».
Но в его произведениях не так уж много положительных героев. И те, что там есть, не совсем безупречны. Почему так получилось? Видимо, потому, что он стремился к «положительному идеалу» не героя, а писателя. А идеал писателя может быть выражен совсем не однозначно. Его можно выразить через положительного героя, через героя отрицательного, через отражение всей сложности общественной жизни.
Достоевский прибегал ко всем этим способам выражения положительного идеала. Но не злоупотреблял положительным героем. Делал это, видимо, по двум основным причинам.
Первая — боязнь лакировки действительности. Автор опасался, что чрезмерное изображение положительного демобилизует людей, убаюкивает их: зачем стремиться к каким-то изменениям, если и так все хорошо?
Вторая — боязнь воспитания безличности. Известно стремление людей вести воспитательную работу на положительных примерах. Оно основано, как правило, на принципе подражания. Достоевский не отрицал принципа подражания вообще, но понимал, что превращение его в универсальное средство воспитания не способствует развитию в человеке личности. Человек, следующий этому принципу, всегда находится под властью того, кто на него в большей степени способен повлиять. Человек становится марионеткой каких-то внешних для него сил. Безличность — это совсем не то, к чему стремился писатель.
Положительный идеал не в меньшей мере может быть обнажен через героев отрицательных. Важно не то, каковы основные герои произведения, более важно отношение к ним автора. В «Бесах» почти нет положительных героев. Однако своим резко отрицательным отношением к этим героям писатель выражает свой положительный идеал. И не в меньшей мере, чем через образ положительного героя Мышкина.
