Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского
Всю сложность человеческого существования Достоевский обнажает в своем последнем романе. Здесь раскрыто и положительное и отрицательное. Но полярность отчасти сбита. Герои этого романа люди живые, не написаны лишь черными или белыми красками (хотя есть и такие). Им трудно подражать, положим, Мите. Они учат не подражать, а жить самому, думать, ошибаться, действовать. Они способствуют формированию личности, в то время как положительный герой работает чаще всего на безличность.
Для Достоевского однозначно решен вопрос стратегический — необходимость положительного идеала писателя. Вопросы тактические — как выразить этот идеал — решаются многообразно.
Преувеличение положительного в герое или в действительности, по Достоевскому, искажает положительный идеал истинного художника, уводит последнего в сторону от народности его творчества. Уводит через уход от тех отрицательных сторон действительности, которые негативно и каждодневно оказывают свое влияние на народ. На тот народ, для которого творит или должен творить художник, не ушедший в искусство «чистое» или утилитарное.
Достоевский показал причины ухода художника в «чистое» или утилитарное искусство. В «чистое» уходят «или вследствие непонимания своих гражданских обязанностей, или вследствие неимения общественного чутья, или от разрозненности общественных интересов, от несозрелости, от непонимания действительности, от некоторых исторических причин, от не совсем еще сформировавшегося общества...» [1895, 9, 81]. Причины ухода в утилитарное: непонимание законов искусства и стремление из всего получить непосредственную пользу.
Этим теориям Достоевский противопоставил свою, воплощенную в практике художественного творчества. Для его теории характерно признание эстетического как главного в искусстве, включающего в себя и познавательное и воспитательное.
Если что-то спасет мир, то спасет его красота как единство истинности и нравственности. Единство не искусственно создан-» ное, а органическое.
Но создавать красоту в искусстве и в жизни способны лишь личности. И сама-то способность к эстетической деятельности в полном смысле этого слова есть признак личности. Псевдоэстети ческая деятельность, наоборот, говорит о безличности.
Итак, личность человека проявляется через стиль мышления, ценностную ориентацию, практическую и теоретическую деятельность. Если у человека нет личности, то «спасти мир» он явно не сможет. Сможет лишь его ухудшить. Для имеющего личность необходима, однако, определенная свобода деятельности, хотя, конечно, личность должна действовать в любых условиях. Будущее общества зависит от того, победит ли начало личностное или безличностное.
Люди неодинаковы — есть личности, есть безличности, есть находящиеся в каких-то промежуточных состояниях. Все эти люди не изолированы друг от друга, они влияют друг на друга. Одни в большей мере влияют, другие испытывают влияние. В этом смысле в человечестве всегда существовали, существуют и будут существовать учителя и ученики. В самом широком смысле этого слова.
Есть люди, стремящиеся быть учителями. Не все из них, однако, способны на это. Но учат. Есть люди, неспособные жить без учителя. И нередко в качестве учителей они выбирают неспособных чему-либо научить. Но при всех случаях ученик, если он признает учителя, считает его лучшим человеком, авторитетом. А иногда и создает культ учителя. Причем одно правило здесь несомненно: неспособные самостоятельно мыслить нередко слепо ве рят в своего учителя. В непогрешимость его суждений.
Достоевский ставил вопрос: ошибаются ли авторитеты? Ставил не потому, что хотел в этом плане для себя «мысль разрешить». Самому все было ясно, разрешать нечего. Ставил по той причине, что встречался с мыслями о непогрешимости авторитетов. В своих статьях Достоевский спорит с теми, кто считает, что у борца за правое дело не может быть ошибочных суждений.
В таком подходе писатель видит проявление догматического стиля мышления. И замечает: «Все дело в том, что вы никак не можете себе представить, чтоб человек, «глубоко убежденный, проникнутый святою, праведной мыслью, великий борец за правду», мог хоть когда-нибудь ошибиться и наврать вздору. Помилуйте, да это случается на каждом шагу, каждый день. Оглянитесь кругом» [1930, 13, 300].
Авторитеты могут ошибаться, учителя могут ошибаться. Более того, Достоевский убежден, что чем крупнее человек, чем он деятельнее, тем больше он может ошибаться. Не ошибаются лишь те, кто избегает всякой деятельности. «Разве умные люди не могут ошибаться? Да гениальные-то люди и ошибаются чаще всего в средствах к проведению своих мыслей, и часто чем гениальнее они, тем и крупнее ошибаются. Вот рутина, так та реже ошибается» [1930, 13, 301].
Слепое преклонение перед авторитетом, вознесение авторитета на уровень бога было для Достоевского явно ненормальным явлением. Он далее писал: «Вся штука вышла из того, что вы не хотели даже и предположить, что умный и свято-проникнутый любовью к правде человек мог ошибаться! Да что это за безграничное поклонение перед авторитетами! Что за служебность (мы нарочно выбираем словцо помягче) перед человеком, которого почитаем и уважаем. По нашему мнению, можно уважать безо всякой служебности» [1930, 13, 302]. Здесь критикуется стиль мышления, создающий самый настоящий культ учителя. Критикуемый автор считает себя прогрессивным, своего учителя тоже прогрессивным и убежден при этом, что прогрессивные не ошибаются никогда. Если же такой человек убедится когда-то в ошибке учителя, убедится прочно, то он скорее отлучит учителя от прогресса, чем признает, что прогрессивные могут ошибаться. Такой прием Достоевский не понимает и не принимает. Он замечает: «Точно прогрессивный и гуманный человек не может ошибаться? Сошлись, положим, г. Родевич и г. Сокальский. Оба они и прогрессивны и гуманны; оба стремятся к той же цели. Но во взгляде на дело, но в средствах достижения цели они расходятся радикально и вот — заспорили. Неужели один из них должен уж непременно сейчас же сделаться и не прогрессивным и не гуманным?..» [1930, 13, 303].
Взгляд на авторитеты, как никогда не ошибающиеся, Достоевский отметает в корне. Он говорит ученикам, возводящим учителя к богу: «Он был без ошибок, он не мог ошибаться. Но в том-то мы с вами и разнимся, милостивый государь; такого детского и смешного поклонения мы не можем иметь» [1930, 13, 301].
Преклонение перед учителем Достоевский воспринимал как незрелость, безличностность ученика. Сам он считал, что человек, проповедующий хорошие цели, не застрахован от ошибок в выборе средств для их достижения. «Цели и средства — это разница, милостивый государь. Белинский был благороднейший из благороднейших деятелей русских, но раза три в жизни основным образом менял свои убеждения. Одной правде он не изменял никогда» [1930, 13, 302].
