Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского
Преклонение перед учителем Достоевский воспринимал как незрелость, безличностность ученика. Сам он считал, что человек, проповедующий хорошие цели, не застрахован от ошибок в выборе средств для их достижения. «Цели и средства — это разница, милостивый государь. Белинский был благороднейший из благороднейших деятелей русских, но раза три в жизни основным образом менял свои убеждения. Одной правде он не изменял никогда» [1930, 13, 302].
Здесь попутно отвергается и такое убеждение учеников, что учение учителя должно быть монолитным и неизменным. Все монолитное Достоевский не любил. Он любил. способное к изменениям, к жизни.
В создании культа того или иного человека Достоевский ви- нил не столько возведенного в культ учителя, сколько создающих культ учеников. Касаясь конкретного культа, культа Петра, писатель замечал: «Не столь Петр Великий виноват, сколько его хвалители, следуя взгляду Петра Великого на русский простой народ, как матерьял, платящий деньги и не более» [ЛН, 83, 313].
Вред преклонения перед учителем не только в закрепощении мысли. Этот вред может проявиться и в деятельности. Примером такого явления был для Достоевского воспитанный на преклонении перед авторитетом старших дагестанский татарин Алей. Он слепо пошел за авторитетными для него людьми на разбой. Добрый человек совершил дело злое.
Достоевский показал, что люди сами создают себе великих. Создают, взяв за точку отсчета себя. Создают по разным признакам. Велик, так как наш, за нас, прогрессивен. Есть и такой довод.
Велик, так как занимает большой пост. Должность человека подменяет его личность. И высота занимаемого человеком поста преломляется в сознании людей в высоту и величие его личности. При этом то показательно, что, потеряв пост, человек этот выветривается из сознания людей моментально, становится незаметным, если только он не оставил какой-то геростратовского типа след. Велик при жизни и мал после смерти. Даже и не физической, а должностной. При потере не жизни, а всего лишь должности.
Достоевский показал, что учителя по должности не всегда способны научить чему-либо положительному. И в этом случае, по сути, учителями, великими не являются.
Сошлюсь на один пример. Достоевский много внимания уделял русскому духовенству как идеологическому учителю народа. По должности это были большие люди, учителя. Но по сути совсем не таковы. В одном из писем, характеризуя висбаденского русского священника Тачалова, Достоевский писал: «Интриган и мерзавец. Сейчас- и Христа и все продаст» [П, 3, 116]. А ведь он по должности призван Христа защищать. По личности он прямо противоположен своей должности.
Здесь речь шла об одном, конкретном представителе русского духовенства. Не знаю, его ли имел в виду Достоевский, когда в одной из последних записных тетрадей отмечал: «Это была натура русского священника в полном смысле, т. е. матерьяльная выгода на первом плане и за сим — уклончивость и осторожность» [ЛН, 83, 623]. Тачалова или другого священника имеет в виду писатель — не так важно. Важно, что здесь намечено обобщение.
Обобщение было проведено и раньше. Его можно видеть в словах: «Народ у нас еще верует в истину... если только наши «батюшки» не ухлопают нашу веру окончательно» [ЛН, 83, 394].
Личность и должность у «батюшек» в полном разладе. Личность работает против должности. Вернее, должность идеолога требует личности, а ее у человека, занимающего должность, нет. И вот несоответствие. Учитель учит совсем не тому, чему он должен учить.
Записи в тетрадях и мысли, высказанные в письмах, нашли свое отражение и в опубликованном Достоевским. Так, в «Дневнике писателя» он заметил, что у народа нет истинных учителей, на вопросы народа ответить некому. «Духовенство? Но духовенство наше не отвечает на вопросы народа давно уже. Кроме иных, еще горящих огнем ревности о Христе священников, часто незаметных, никому неизвестных, именно потому, что ничего не ищут для себя, а живут лишь для паствы, — кроме этих, и увы, весьма, кажется, немногих, остальные, если уж очень потребуется от них ответа — ответят на вопросы, пожалуй, еще доносом на них» [1895, 11, 212 — 213].
Учитель, способный на донос, — это уже не учитель. Учитель, способный донести на своего ученика, — это вообще аномалия.
Какова бы ни была должность этих людей, учителями какого бы ранга они ни считались, фактически они не учителя. Лишь по какой-то злой иронии они отнесены к людям, возвышающимся над другими. Это безличности.
А учитель, по Достоевскому, не может быть безличностью. Безличностным простительно быть лишь ученику. Ему-то и должен привить личностность учитель. Если, конечно, ее можно привить.
У Достоевского совсем иное понятие величия учителя, чем широко распространенное. Он исходит из личности, а не из должности. Он в основе своей не принимает мысль, что должность к чему-то обязывает личность. К чему-то в смысле уступок, компромиссов, сделок со своей совестью. Писатель не принимает размышлений вроде того, что высказал его герой Лембке: « ... градоначальник даже обязан верить в бога» [10, 339]. Ни к чему в этом плане должность не обязывает. Никакая должность не обязывает человека поступать противоположно своим убеждениям. Обязывает только личность. Учитель, если он истинный учитель, не личность подгоняет под должность, а наоборот, накладывает на должность отпечаток своей личности. К этому обязывает личность. В то же время должность не снимает с личности нравственной ответственности за свои поступки, ибо личность всегда в состоянии, если не изменить суть должности, то добровольно покинуть ее.
Должность не есть личность, не есть символ величия, не есть символ личности. Как не являются этим символом ни происхождение, ни кровь, якобы благородная.
Достоевский пристально вглядывается в людей, пытаясь отыскать среди них лучших. Лучшие люди — это и есть великие, учителя. Независимо от того места, которое они в обществе занимают. Место в обществе часто зависит не от них, а от обстоятельств. Но лучший человек, учитель всегда найдет возможность проявить себя. При любых обстоятельствах. При любой должности.
Достоевский в основе своей не принимает мысль о величии людей, совершивших какие-либо преступления. Какие бы высокие посты в обществе эти люди ни занимали. Жестокость, человеконенавистничество — признак отсутствия величия, неспособности быть учителем. Его герой, Родион Раскольников, считал, что все великие являются преступниками, так как они переходили за грань дозволенного, лили кровь других людей. Достоевский вполне допускает, что это так и есть. Но в отличие от своего героя он не считает таких людей великими, как бы высоко они ни были вознесены в обществе. Все, считающие себя «вправе» пролить чужую кровь, по Достоевскому, ничего общего с величием, с учителями, с лучшими не имеют. В обществе действительно часто не судят победителей. Но, с точки зрения писателя, это ненормально.
