Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых
«Откуда он знает? — подумали несколько мужчин. — Это было так давно. Кто рассказал ему? Это получилось случайно. Мы не хотели этого, а когда он начал махать руками, этими огромными кулаками (как будто кабра лягнула) — он хотел сделать мне больно».
— Любой из вас мог быть тем, кто упал на землю. Вы поняли, что он еще сильнее, чем вы опасались. Но напугало вас то, что точно знали, какой мести вы заслуживаете. Поэтому вы позвали на помощь. И когда учителя пришли, что же они увидели? Маленький мальчик лежит на земле в крови и плачет. Большой мальчик с несколькими царапинами говорит: «Я не хотел, извините». А другие говорят: «Он просто ударил его. Начал избивать без причины. Мы хотели остановить его, но Као такой большой. Он всегда обижает маленьких детей».
Маленький Грего не выдержал. «Обманщики!» — закричал он. Несколько человек, сидевших рядом с ним, улыбнулись. Куара успокоила его.
— Столько свидетелей, — говорил Глашатай. — Учителя не могли не поверить этому обвинению. Но тут одна девочка вышла вперед и холодно сообщила им, что она все видела. Маркос защищался от неоправданного, жестокого, болезненного нападения стаи мальчишек, которые гораздо больше были похожи на собак, чем Маркос Рибейра. И ее истории сразу поверили. В конце концов, она была дочерью Ос Венерадос.
Грего сияющими глазами посмотрел на мать и объявил людям, сидевшим рядом:
— Мама спасла его!
Люди смеялись, оборачивались, смотрели на Новинью. Но лицо ее по-прежнему было застывшим. Она никак не отвечала на эту симпатию людей к ее сыну. И они отворачивались, обиженные.
— Новинья, — сказал Глашатай. — Ее холодность и блестящий ум сделали ее столь же чужой, как и Маркао. Никто из вас не может вспомнить случая, когда бы она отнеслась к вам дружелюбно. И пожалуйста, она спасала Маркао. Впрочем, вы знали правду. Она не спасала его, она просто не давала вам возможности избежать ответственности за то, что вы сделали.
Они кивнули и понимающе улыбнулись — эти люди, чьи попытки подружиться она только что отвергла. Да, эта дона Новинья, Biologista, слишком хороша для нас.
— Маркос это понял не так. Его слишком часто называли животным, он почти поверил в это. Новинья проявила сострадание к нему, как к человеку. Красивая девочка, гениальный ребенок, дочь святых Венерадос, всегда надменная, как богиня, она снизошла и благословила его, ответила на его молитвы. Он боготворил ее. Через шесть лет они поженились. Красивая история, не правда ли?
Эла посмотрела на Миро, он поднял бровь.
— Просто можно полюбить старого негодяя, правда? — сухо сказал Миро.
Вдруг, после долгой паузы, голос Глашатая окреп, стал громче. Они вздрогнули от неожиданности, проснулись.
— Почему же он стал ее ненавидеть, избивать, презирать ее детей? И почему она терпела это, эта блестящая и сильная женщина? Она могла прекратить этот брак в любой момент. Церковь не допускает разводов, но можно жить отдельно, и она была бы не первой женщиной в Милагре, которая оставила своего мужа. Она могла бы забрать страдающих детей и уйти от него. Но она оставалась. Мэр и епископ предлагали ей покинуть мужа. Она послала их к черту.
Многие засмеялись: они представили себе, как Новинья, поджав губы, разговаривает с самим епископом, как ставит на место Боскинью. Они недолюбливали Новинью, но она была единственным человеком в Милагре, кто мог позволить себе неучтиво разговаривать с представителями власти.
Епископ вспомнил эту сцену в его апартаментах больше десяти лет назад. Она не говорила тех слов, которые процитировал Глашатай, но смысл был таков. Но он был один, и никому этого не рассказывал. Кто был этот Глашатай, откуда он знал так много о том, о чем он не мог знать?
Когда смех стих, Глашатай продолжал:
— Была нить, связывавшая их в браке, который оба ненавидели. Этой нитью была болезнь Маркао.
Его голос стал тише. Лузитанцы напряженно слушали.
— Она определяла его жизнь с момента зачатия. Гены, доставшиеся ему от родителей, соединились так, что после наступления зрелости клетки его желез начали медленно, но неумолимо превращаться в жировые. Доктор Навио может рассказать вам о том, как это происходило, лучше меня. Маркао с детства знал, что с ним; его родители знали это до того, как они умерли от десколады. Густо и Сида знали это, потому что все люди Лузитании проходят генетическое обследование. Все они умерли. Лишь еще один человек знал это — тот, кто унаследовал все данные по ксенобиологии. Новинья.
Доктор Навио был озадачен. «Если она знала это до того, как они поженились, то она знала и то, что все люди с этой болезнью были стерильными. Зачем выходить за него замуж, если она знала, что он не мог стать отцом?». Затем он понял то, что должен был понять раньше: Маркао не был редким исключением из правила. Исключений не было совсем. Лицо Навио побагровело. Глашатай собирался рассказать о том, о чем в приличном обществе не говорят.
— Новинья знала, что Маркао умирает, — говорил Глашатай. — Кроме того, она знала еще до замужества, что он был совершенно стерилен.
Прошла секунда, прежде чем смысл сказанного дошел до всех. Эла почувствовала, что все ее органы как бы плавятся внутри ее тела. Не поворачивая головы, она видела, что Миро застыл, что щеки его побледнели.
Глашатай продолжал, несмотря на усиливающийся шепот:
— Я видел результаты генетического обследования. Маркос Мария Рибейра не был отцом. У его жены были дети, но не его, и он знал это, и она знала, что он это знает. Это было частью договора, который они заключили после свадьбы.
Шепот превратился в негромкий гул, ворчание — в жалобы, и когда шум достиг максимума, Ким вскочил на ноги и завопил, закричал на Глашатая:
— Моя мама не была неверной женой! Я убью тебя за то, что ты назвал ее шлюхой!
Его последние слова повисли в тишине. Глашатай не ответил. Он просто ждал, не сводя глаз с горящего лица Кима. В конце концов Ким понял, что он, а не Глашатай, произнес слово, которое до сих пор звенело в его ушах. Он вздрогнул. Он посмотрел на мать, которая сидела рядом с ним, теперь уже не напряженно, слегка сгорбившись, посмотрел на ее руки, дрожавшие на коленях.
— Скажи им, мама! — сказал Ким. В его голосе прозвучало больше мольбы, чем он хотел.
Она не ответила. Не сказала ни слова, даже не посмотрела на него. Если бы он не знал, он подумал бы, что ее дрожащие руки были признанием того, что она стыдится, как будто то, что говорил Глашатай, было правдой, которую бы рассказал Бог, если бы Ким спросил его. Он вспомнил, что отец Матео говорил про адские муки: «Бог плюет на прелюбодеев, они издеваются над силой созидания, которой Он поделился с ними, в них не больше благости, чем в амебах». Ким почувствовал во рту вкус желчи. То, что сказал Глашатай, было правдой.
— Mamae, — громко и насмешливо проговорил он, — Quem fode р’ra fazer-me?
Люди затаили дыхание. Ольгадо вскочил, сжав кулаки. Только тогда Новинья шевельнулась, подняла руку, словно желая предостеречь Ольгадо от драки. Ким даже не заметил, что Ольгадо бросился на защиту матери; он думал только о том, что Миро этого не сделал. Миро тоже знал, что это правда.
Ким глубоко вздохнул, повернулся, на мгновение показавшись потерянным; затем вышел сквозь толпу. Никто не заговорил с ним, хотя все смотрели, как он уходит. Если бы Новинья отвергла обвинение, они бы поверили ей, побили бы Глашатая за то, что он обвинил дочь Ос Венерадос в таком грехе. Но она промолчала. Она выслушала непристойные слова от своего сына и ничего не ответила. Это было правдой. И теперь они слушали, как зачарованные. Мало кого из них это беспокоило. Они просто хотели знать, кто был отцом детей Новиньи.
Глашатай негромко продолжил свой рассказ о судьбе Новиньи:
— После того, как ее родители умерли, и до того, как родились ее дети, Новинья любила только двух людей. Пипо был ее вторым отцом. Вся ее жизнь держалась на нем; несколько лет она знала, что такое семья. Потом он умер, и Новинья считала, что это она убила его.
Люди, сидевшие рядом с Новиньей, увидели, как Куара села рядом с Элой и спросила ее:
— Почему Ким так рассердился?
Эла тихо ответила:
— Потому что папа не был на самом деле нашим отцом.
— О, — сказала Куара. — А кто теперь наш отец, Глашатай? — спросила она с надеждой в голосе. Эла велела ей замолчать.
— В ту ночь, когда умер Пипо, — продолжал Глашатай, — Новинья показала ему что-то, что она обнаружила, что-то имевшее отношение к десколаде, к тому, как она влияет на местную флору и фауну. Пипо увидел в ее работе больше, чем она сама. Он бросился в лес, где жили свинки. Может быть, он рассказал им о том, что узнал. Может быть, они догадались сами. Но Новинья винила себя за то, что показала ему этот секрет, — такой важный, что свинки готовы были убить, чтобы сохранить его.
Было слишком поздно для того, чтобы исправить то, что она сделала. Но она могла сделать все, чтобы это не повторилось. Поэтому она запечатала все файлы, которые имели отношение к десколаде и к тому, что она показала Пипо в тот вечер. Она знала, кто захочет увидеть эти файлы, — Либо, новый зенадор. Если Пипо был ее отцом, то Либо был ее братом, и даже больше. Если смерть Пипо было трудно перенести, то смерть Либо была бы еще больнее. Он спросил о файлах. Он потребовал показать их. Она сказала, что никогда не покажет их ему.
