Евгений Вецель - Социальная сеть "Ковчег"
– Можешь. Мы дадим тебе шанс, – спокойно сказала Тринити.
– Какой шанс? – спросил я.
Штерн встал со своего кресла. Сначала подошёл к окну, посмотрев вниз, потом вернулся и, подойдя ко мне и наклонившись, сказал мне на ухо:
– Ты сможешь прожить ещё одну жизнь.
– В каком смысле? На том свете? – ещё не осознавая сказанного, спросил я.
– Можно и так сказать, – улыбнулся Штерн.
– Но это если повезёт, – поправила Тринити, глядя на Штерна.
В это время, послышались приближающиеся шаги и лёгкий дребезг посуды. Возвращался Михаил Петрович. Он очень долго пересекал эту огромную комнату. Всё это время, мы трое смотрели на него и молчали. Он нёс четыре дымящиеся чашки на огромном подносе. Я пытался думать над сказанным, но не мог, меня отвлекло то, что произошло.
Когда оставалось всего несколько метров, Коровьев споткнулся. Поднос же по инерции полетел в нашу сторону. Я уже сморщил лицо, приготовившись к дребезгу разбиваемой посуды, но в последний момент Тринити быстро провела рукой. Поднос замедлил своё падение и завис в воздухе, ровно между нашими креслами.
Тринити спокойно взяла свою чашку чая и отпила глоток. Штерн рассмеялся и взял кофе. Я встал с кресла, чтобы тоже взять свою чашку и заодно провёл ногой под подносом, проверяя, на чём он держится. Поднос, как по волшебству, висел в воздухе. Возвращаясь с чашкой, полной горячего ароматного кофе, я несколько раз моргнул, пытаясь проснуться. Потом сел в своё кресло и решил ни чему не удивляться.
– Миша, будь любезен, оставь нас, нам нужно поговорить, – учтиво сказал Штерн, не обращая внимания на то, что Коровьев смотрел на оставшуюся на подносе чашку, которую приготовил себе. – Лучше отгони флип там внизу, имей уважение к истории.
Михаил Петрович видимо был вышколен Штерном и, не задумываясь, развернулся и быстрым шагом побежал к лифту. Когда двери лифта закрылись, Штерн, вдыхая аромат кофе, продолжил:
– Владимир, ты сможешь прожить ещё одну жизнь.
– И за что мне такая милость? – спросил я, меняя руку, которая держала горячую чашку.
– Ты избранный, – повторила Тринити.
– А можно поподробнее? – спросил я.
– Хорошо, я объясню, – начал Штерн, откладывая чашку на плавающий в воздухе поднос. – Если не подталкивать человечество, то эволюция людей будет очень медленной. А нам нужно, чтобы люди развивались намного быстрее. Нам невозможно ждать, когда они наиграются в свои бессмысленные игры. Нам нужна быстрая и безоговорочная эволюция.
– Какие игры? – спросил я.
– Войны, беспорядки, смены правительства, – загибая пальцы, говорил Штерн, – смены экономического курса, революции, разводы, кризисы, депрессии, болезни и так далее. Всё, что замедляет ваше развитие.
– Вы так говорите, как будто вы сами не люди, – немного обиженно сказал я.
– Я думал ты об этом, сразу догадаешься, – улыбнулся Штерн.
– Видимо у нас недостаточно рекламы, – весело рассмеялась Тринити.
– Догадаюсь о чём? – непонимающе спросил я.
– Давай намекну тебе, – сказал Штерн, и расстегнул свою рубашку. Под ней был медальон с перевёрнутой пятиконечной звездой, как у Аполлиона. Я хорошо знал значение этого знака.
– А ты, Тринити, кто? – спросил я, кивнув Штерну.
– Вот смотри, – сказала Тринити, протягивая мне лист, – вводи там моё имя на английском.
В листе была знакомая страница обычного англо-русского словаря. Я вызвал клавиатуру и стал вводить Trinity. После того, как я нажал Enter, я мгновенно получил перевод: «Троица».
Я посмотрел на эту парочку и стал догадываться, кто они.
Рекурсия
– Ты только не бойся, – сказала Тринити, – мы не сильно отличаемся от людей. Общайся с нами на равных.
– А что с Юлей? – спросил я.
– Ей сейчас примерно 69 лет, – сказал Штерн, – она прожила хорошую жизнь. Если ты согласишься, то ты, возможно, её увидишь.
– Соглашусь на что? – спросил я.
– На вторую жизнь, – сказала Тринити.
– Это будет первый человек, которого ты увидишь при возвращении, – улыбнулся Штерн.
– Вы предлагаете мне вернуться? – спросил я.
– Да, – ответил Штерн, – но мы вернёмся к этому вопросу позднее. Ты ещё ничего не понял.
– А что мне ещё нужно понять? – спросил я, быстро выпивая свой остывший кофе и ставя кружку на поднос.
– Мы так будем двигаться в час по чайной ложке, – задумчиво сказал Штерн, ставя свою кружку рядом с моей. – Давай я лучше сам буду задавать тебе вопросы. Они выведут тебя в нужное русло.
– Давайте, – приготовившись к интервью, сказал я.
– В каком возрасте пропал твой отец? – спросил Штерн.
– Когда мне было три года, – ответил я с непониманием.
– В каком возрасте тебя переместили в будущее? – спросил Штерн.
– В 33 года, – ответил я.
– Символично, – улыбнулась Тринити, – это возраст Христа.
– А что значит возраст Христа? – спросил я.
– В этом возрасте он умер и потом воскрес, – загадочно сказала Тринити.
– Это я знаю, я читал Библию, – быстро сказал я, – а я тут причём?
– Пока ни при чём, – улыбнулась Тринити.
– Ты помнишь Всеволода Владимировича? – продолжил спрашивать Штерн.
– Конечно, он мне очень помог обустроиться в будущем, – уважительно отметил я.
– Ты помнишь, как он пропал? – спросила Тринити.
– Это нужно спросить вашего Михаила Петровича Коровина, – сказал я.
– Не Коровина, а Коровьева! – поправил меня Штерн.
– В каком возрасте пропал Всеволод Владимирович? – намекая на что-то, спросила Тринити.
– На вид ему было около 60-70 лет, – ответил я.
– Когда мы тебя забрали из прошлого, сколько лет было твоему сыну? – спросила Тринити.
– Примерно три года, – ответил я, вконец запутавшись в их вопросах.
– Когда мы вернули тебе сына, сколько ему было лет? – продолжила допрос Тринити.
– Около тридцати, – ответил я, задумавшись.
– Вопросов больше нет, ваша честь, – смеясь, сказала Тринити и посмотрела на Штерна.
– Может, тебе дать листочек и ты запишешь все эти цифры? – издеваясь, спросил Штерн.
– Не надо, я вконец запутался, – сказал я, – может, вы мне объясните без вступлений и допросов?
– Хорошо, давай я тебе намекну, – улыбаясь и наклонившись вперёд, говорил Штерн.
– Давайте, – с раздражением попросил я.
– Тринити, допей, пожалуйста, свой чай, – попросил её Штерн.
Пока Тринити пила свой чай, Штерн взял кружку Коровьева и сам залпом выпил остывший кофе. Когда кружка освободилась, он перевернул все их вверх дном и расставил на подносе. Когда четыре чашки стояли в ряд, он сказал:
