Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых
— Она стала очень сухой и деловой. Она писала доклады о работе по адаптации местных растений для употребления людьми или земных растений к жизни на Лузитании. Она всегда весело и легко отвечала на все вопросы. Но для нас она умерла, у нее не было друзей. Мы даже спросили Либо, упокой, Господи, его душу, и он сказал нам, что хотя он был раньше ее другом, для него у нее не было даже пустого веселья, которым она встречала всех остальных. Вместо этого она кричала на него и запрещала задавать ей вопросы, — Сэфейро сорвал травинку и лизнул ее. — Попробуйте, Глашатай Эндрю, интересный вкус и совершенно безвредно, потому что ваше тело не может переварить это совсем.
— Ты бы предупредил его, что края могут порезать губы и язык, словно бритва.
— Я как раз собирался.
Эндер засмеялся, сорвал травинку и попробовал. Кислота корицы, немного лимона — вкус напоминал о многих вещах, в основном неприятных, но был интенсивным.
— К этому легко пристраститься.
— Хочу предупредить вас, Глашатай Эндрю, что мой муж собирается выразиться иносказательно.
Сэфейро сухо усмехнулся.
— Разве Сан Анжело не говорил, что Христос научил нас поступать правильно, уподобляя новое старому?
— Вкус травы, — сказал Эндер. — Какое отношение он имеет к Новинье?
— Очень косвенное. Но я думаю, что Новинья попробовала что-то неприятное, но такое сильное, что не смогла устоять и отказаться.
— Что же?
— В теологических терминах? Гордость всеобщей вины. Это форма тщеславия. Она считает себя ответственной за то, в чем ее вины не могло и быть. Будто она контролировала все, будто страдания других были наказанием за ее грехи.
— Она винит себя, — сказала Арадора, — в смерти Пипо.
— Она не такая глупая, — сказал Эндер. — Она знает, что это сделали свинки и что Пипо пошел к ним один. В чем она может быть виноватой?
— Когда это пришло мне в голову, у меня были те же возражения. Потом я перечитал записи событий, происшедших в тот вечер, когда погиб Пипо. Либо попросил Новинью показать ему то, над чем Пипо и она работали перед тем, как Пипо пошел к свинкам. Она сказала «нет». И все — кто-то прервал их, и они никогда не возвращались к этому вопросу, по крайней мере на станции зенадора, где их можно было записать.
— И мы задумались, Глашатай Эндрю, что же произошло перед смертью Пипо? — сказала Арадора. — Почему Пипо так торопился? Может быть, они поссорились? Он был сердит? Если кто-то близкий умирает, и вы поссорились с ним перед смертью, вы начинаете винить себя в этом: «Если бы я не сказала это, если бы я не сказала то».
— Мы пытались восстановить события, которые могли случиться. Мы обратились к компьютерам — они автоматически регистрируют все, что происходит, над чем люди работают. И все, что относилось к ней, было закрыто. Не только файлы, с которыми она работала. Мы даже не могли посмотреть журнал, где регистрируется время, когда она работала с компьютером. Мы не могли узнать, какие файлы она прячет от нас. Никто не мог. Даже мэр, хотя у нее есть определенные полномочия.
Арадора кивнула.
— Впервые кто-то вот так закрыл доступ к общественной информации — ведь это рабочие записи, часть труда колонии. Это было неслыханно с ее стороны. Конечно, можно было получить чрезвычайные полномочия доступа, но в чем чрезвычайность? Надо было провести публичные слушания, а у нас не было законного оправдания. Просто беспокойство за нее, а закон не уважает любопытства в интересах кого-то другого. Когда-нибудь мы узнаем, что в этих файлах, что случилось перед тем, как умер Пипо. По крайней мере, она не может стереть их.
Эндер не подумал о том, что Джейн не слушает, что он выключил ее. Он считал, что услышав об этом, она немедленно займется файлами Новиньи.
— И ее брак с Маркосом, — продолжала Арадора. — Все знали, что это бред. Либо хотел жениться на ней, он не скрывал этого. Но она отказала.
— Как будто она говорила: «Я недостойна мужчины, который может сделать меня счастливой. Я выйду замуж за злобного и жестокого человека, который даст мне наказание, которое я заслужила», — вздохнул Сэфейро. — Ее стремление к самоистязанию навсегда разделило их.
Он протянул руку и коснулся руки жены.
Эндер ожидал, что Джейн ехидно прокомментирует то, что Либо и Новинья не были совсем разделены, чему доказательство — шесть детей. И когда она не сказала этого, он наконец вспомнил, что отключил интерфейс. Но теперь, когда Сэфейро и Арадора смотрели на него, он уже не мог включить его.
Он знал, что Либо и Новинья были любовниками, и поэтому Сэфейро и Арадора ошибались. Может быть, Новинья и чувствовала вину — это объяснило бы, почему она вышла замуж за Маркоса, почему она отдалилась от остальных. Но не потому она не вышла замуж за Либо.
Она отказалась от брака с Либо, но не от самого Либо. И сделать это в такой маленькой, тем более католической, колонии было нелегко. Так чего же она избегала?
— Видите, для нас это все еще загадка. Если вы действительно хотите Говорить о смерти Маркоса Рибейра, вам придется как-то ответить на этот вопрос — почему она вышла за него? Но тогда нужно будет понять, почему умер Пипо. А над этим уже двадцать лет работают десять тысяч самых блестящих умов в Ста Мирах.
— У меня есть преимущество перед ними, — сказал Эндер.
— И какое же? — спросил Сэфейро.
— Помощь людей, которые любят Новинью.
— Мы не смогли помочь себе, — сказала Арадора. — Не смогли помочь и ей.
— Может быть, мы поможем друг другу, — сказал Эндер.
Сэфейро посмотрел на него, положил руку на его плечо.
— Если вы действительно так думаете, Глашатай Эндрю, то вы будете честным с нами, как мы с вами. Расскажите, какая мысль пришла вам в голову десять секунд назад?
Эндер задумался, затем согласно кивнул.
— Я не думаю, что Новинья отказала Либо из чувства вины. Я думаю, что она отказала ему, потому что не хотела, чтобы он получил доступ к этим секретным файлам.
— Почему? — спросил Сэфейро. — Она боялась, что он узнает, что она поссорилась с Пипо?
— Не думаю, что это произошло, — сказал Эндер. — Думаю, она и Пипо что-то обнаружили, и знание об этом привело к смерти Пипо. Поэтому она и закрыла доступ к файлам. Каким-то образом эта информация несет смерть.
Сэфейро покачал головой.
— Нет, Глашатай Эндрю. Вы недооцениваете силу чувства вины. Люди не станут портить себе жизнь из-за нескольких битов информации, но сделают это из-за незначительных самообвинений. Все-таки она вышла замуж за Маркоса Рибейра. И это было самонаказанием.
Эндер не стал спорить. Они были правы в том, что касалось чувства вины; иначе почему она позволяла Маркосу Рибейра бить себя и никогда не жаловалась? Но кроме чувства вины, была и другая причина того, что она вышла замуж за Маркао. Он был бесплоден и стыдился этого; и для того, чтобы скрыть это от города, он готов был стерпеть брак, в котором он был вечным рогоносцем. Новинья была готова страдать, но не могла жить без тела Либо и детей Либо. Нет, она не вышла за него, чтобы скрыть от него секреты, потому что из-за них свинки могли бы убить его.
Какая ирония. Ведь все равно они его убили.
Вернувшись в свой маленький дом, Эндер сидел за терминалом и снова и снова вызывал Джейн. Она не говорила с ним по дороге домой, хотя он сразу включил серьгу и пространно извинился. Она не ответила и на вызовы с терминала.
Только теперь он понял, что серьга была для нее намного важнее, чем для него. Он всего лишь отмахнулся от назойливого ребенка. Но для нее это был единственный контакт с единственным человеком, которого она знала. И раньше этот контакт прерывался — когда он путешествовал или спал; но впервые он отключил ее сам. Словно единственный человек, знавший ее, отказался признавать, что она существует.
Он представлял ее себе как Куару, как она плачет в постели и хочет, чтобы ее взяли на руки и успокоили. Только она не была живым ребенком. Он не мог пойти искать ее. Он мог только ждать и надеяться, что она вернется.
Что он знал о ней? Он не мог даже догадываться, насколько глубоки ее чувства. Может быть даже, она считала, что она и есть эта серьга и, выключив серьгу, он убил ее.
«Нет, — сказал он себе. — Она где-то там, в филотических соединениях между сотнями ансиблов, разбросанных по звездным системам Ста Миров».
— Прости меня, — набрал он на клавиатуре терминала, — ты мне нужна.
Но серьга в его ухе молчала, терминал был неподвижным и холодным. Он не понимал раньше, как сильно он зависит от ее постоянного присутствия рядом с ним. Он считал, что ценит свое одиночество; теперь же, когда одиночество стало вынужденным, ему нужно было поговорить, чтобы кто-то услышал его, будто он не был уверен, что вообще существует, если не мог поговорить с кем-нибудь.
