Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых
— Да, я Жнец. А кто вы — сорная трава?
— Скорее жук-вредитель.
— Тогда берегитесь, чтобы вас не сожгли ядами!
— Я знаю, что вот-вот буду проклят, без надежды на покаяние.
— Покаянием занимаются священники. Наша работа — просвещение разума. Спасибо, что вы пришли.
— Спасибо, что вы пригласили меня сюда. Мне пришлось опуститься до грубого размахивания дубинкой, чтобы со мной хотя бы разговаривали.
Конечно, Сэфейро понял, что Глашатай понимает: приглашение было лишь результатом его угрозы. Но брат Аман предпочитал поддерживать приятную беседу.
— Так скажите, правда ли, что вы знали Сан Анжело? Что именно вы Говорили о его смерти?
Эндер показал на заросли сорняков, выглядывавших из-за стены.
— Он одобрил бы этот беспорядок в вашем саду. Он любил поддразнивать кардинала Акила, и я не сомневаюсь, что епископ Перегрино тоже воротит нос от работы ваших садовников.
Дон Кристао подмигнул.
— Вы знаете слишком много наших секретов. Если мы поможем вам найти ответы на ваши вопросы, вы уедете?
— Можно надеяться. С тех пор, как я стал Глашатаем, дольше всего я прожил в Рейкьявике, на Тронхейме, — полтора года.
— Хорошо бы вы пообещали нам, что и здесь не задержитесь дольше. Я прошу не ради себя, а ради спокойствия тех, чьи одежды намного тяжелее моих.
Эндер дал единственный искренний ответ, который мог бы успокоить епископа:
— Я обещаю, что как только я найду место, где смогу прижиться, я откажусь от звания Глашатая и стану обычным гражданином.
— В нашем случае потребуется еще и принять католическую веру.
— Много лет назад я пообещал Сан Анжело, что если я стану религиозным, то это будет его религия.
— Не похоже на искреннее признание веры.
— Поэтому я до сих пор не сделал выбора.
Сэфейро рассмеялся, будто он-то знал правду, и предложил Эндеру показать ему монастырь и школы, прежде чем приступить к вопросам. Эндер не возражал — он хотел посмотреть, во что превратились идеи Сан Анжело за столетия, которые прошли после его смерти. Школы выглядели хорошо, и качество преподавания было на высоте; но уже наступил вечер, когда Сэфейро привел его обратно в монастырь, в маленькую келью, где жили он и его жена Арадора.
Дона Криста уже была там; она сочиняла на терминале, стоявшем между кроватями, упражнения по грамматике. Они подождали, пока она не остановится.
Сэфейро представил Глашатая Эндрю.
— Но, похоже, ему трудно называть меня дон Кристао.
— Как и епископу, — сказала его жена. — Мое истинное имя — Detestai о Pecado е Fazei о Direito.
«Ненавидь грехи и живи праведно», — перевел мысленно Эндер.
— Имя моего мужа так чудесно сокращается — Аман, возлюби. А мое? Как можно крикнуть другу: «Эй, Детестаи!»?
Все рассмеялись.
— Так мы и живем, Любовь и Ненависть, муж и жена. Как же вы назовете меня, если считаете, что «Христианка» — слишком хорошо?
Эндер посмотрел на ее лицо — на нем было достаточно морщинок, чтобы кто-то другой мог назвать ее старой. И все же в ее улыбке таился смех, а в ее глазах лучилась такая энергия, что она выглядела намного моложе, даже моложе, чем он сам.
— Я бы назвал вас Белеза — прекрасная, но боюсь, что ваш муж расценит это как флирт.
— Ну нет, он назвал бы меня Белладонна — красота и яд в одной противной шутке. Так ведь, дон Кристао?
— Моя работа — держать тебя в смирении.
— А моя — хранить твое целомудрие, — ответила она.
Эндер не удержался от того, чтобы не посмотреть на обе кровати.
— Ага, еще один интересуется нашим браком, — сказал Сэфейро.
— Вовсе нет, — сказал Эндер. — Просто я вспомнил, что говорил Сан Анжело: «Муж и жена должны спать в одной постели».
— Мы могли бы, — сказала Арадора, — но только если бы один спал днем, а другой ночью.
— Правила должны соответствовать возможностям Детей Разума, — объяснил Сэфейро. — Несомненно, некоторые могут делить постель и оставаться целомудренными, но моя жена слишком красива, а желание моей плоти — слишком настойчиво.
— Это Сан Анжело и имел в виду. Он говорил, что брачное ложе должно все время испытывать вашу тягу к знанию. Он надеялся, что мужчины и женщины ордена через некоторое время предпочтут продолжить свою жизнь во плоти, а не только духовно.
— Но, — сказал Сэфейро, — тогда нам придется сразу покинуть орден.
— Этого наш дорогой Сан Анжело не понимал, потому что в его время в ордене не было подлинных монастырей, — сказала Арадора. — Монастырь становится нашей семьей, и расставание с ним было бы болезненным, как развод. Когда растение даст корни, его нельзя вырвать безболезненно. Поэтому мы и спим в разных постелях, и нам хватает сил на то, чтобы остаться в ордене.
Она говорила с таким удовлетворением, что против его воли глаза Эндера наполнились слезами. Она заметила это, покраснела и отвернулась.
— Не плачьте о нас, Глашатай Эндрю. В нашей жизни намного больше радости, чем страдания.
— Вы не поняли, — сказал Эндер. — Мои слезы не от жалости, а от красоты.
— Нет, — сказал Сэфейро, — даже священники с их безбрачием находят наше целомудрие в браке в лучшем случае эксцентричным.
— Я так не думаю, — сказал Эндер. На мгновение ему захотелось рассказать им о своей дружбе с Вэлентайн, которая была близкой и любящей, как жена, но чистой, как сестра. Но при мысли о ней все слова покинули его. Он сел на кровать Сэфейро и закрыл лицо руками.
— Что случилось? — спросила Арадора. В то же время Сэфейро мягко положил руку на его голову.
Эндер поднял голову, пытаясь побороть неожиданный приступ любви и стремления к Вэлентайн.
— Боюсь, что это путешествие обошлось мне дороже, чем все остальные. Я оставил свою сестру, которая сопровождала меня много лет. Она вышла замуж в Рейкьявике. Мы расстались чуть больше недели назад, но я скучаю сильнее, чем ожидал. И вы…
— Вы хотите сказать, что вы неженаты? — спросил Сэфейро.
— А теперь еще и вдовец, — прошептала Арадора.
И Эндеру не показалось, что эти слова не подходят для описания его потери.
— Если это часть твоего гениального плана, Эндер, то я должна признать, что для меня это слишком хитро, — тихо произнесла Джейн.
Конечно, это не было спланировано. Эндер даже испугался тому, что так потерял контроль над собой. Вчера вечером, в доме Рибейра, он был хозяином положения; сейчас же он почувствовал, что отдается этой монашеской паре полностью, как вчера Куара и Грего ему.
— Мне кажется, — сказал Сэфейро, — что вы приехали сюда, чтобы найти ответы и на вопросы, о которых не подозревали.
— Вам должно быть так одиноко, — сказала Арадора. — Ваша сестра нашла место для жизни. А вы, вы тоже ищете?
— Не думаю, — сказал Эндер. — Боюсь, что я злоупотребил вашим гостеприимством. Монахи не должны выслушивать исповеди.
Арадора рассмеялась.
— Ну, любой католик может выслушать исповедь безбожника!
Однако Сэфейро был серьезен.
— Глашатай Эндрю, вы, очевидно, доверили нам больше, чем собирались, но я уверяю вас, что мы заслуживаем доверия. К тому же, мой друг, я пришел к выводу, что и мы можем доверять вам. Епископ боится вас, и я должен признать, что и у меня были опасения, но все позади. Я помогу вам, если могу, потому что я думаю, что вы не причините намеренного вреда нашей маленькой деревне.
— Ага, — прошептала Джейн, — теперь я понимаю. Очень хитрый маневр с твоей стороны, Эндер. Ты гораздо лучше умеешь притворяться, чем я думала.
И от этой шутки Эндер почувствовал себя циником и сделал то, чего не делал никогда. Он поднял руку к уху, нашел маленький стержень, и ногтем повернул его в сторону и вниз. Все. Джейн больше не сможет говорить в его ухо, слышать и видеть все, что видит он.
— Выйдем на улицу, — сказал Эндер.
Они прекрасно понимали, что он только что сделал, — назначение таких устройств было хорошо известно. Они увидели в этом доказательство его желания приватного и честного разговора, и охотно согласились на это. Эндер хотел отключить серьгу лишь на время, в ответ на поведение Джейн. Он собирался включить компьютер через несколько минут. Но после того, как Арадора и Сэфейро заметно расслабились, когда он отключил компьютер, он не мог сразу включить его.
Прогуливаясь по холму и беседуя с Арадорой и Сэфейро, он забыл, что Джейн не слушает. Они рассказали ему об одиноком детстве Новиньи и о том, как она ожила благодаря отцовской заботе Пипо и дружбе с Либо.
— Но после смерти Пипо и она умерла для нас.
Новинья не знала о том, что о ней часто говорили. Заботы большинства детей не служат поводом для собраний в кабинете епископа, разговоров учителей в монастыре, бесконечных гаданий в мэрии. В конце концов, большинство детей — это не дочь Ос Венерадос; они — не единственный ксенобиолог планеты.
