Брайан Д'Амато - Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса
Я находился в центре высокого квадратного помещения со стороной около пятнадцати длин руки. Стены образовывали пирамидальный свод, наклоняясь под углом около тридцати градусов. Они отливали малиновым, точнее, цветом, который Джед воспринял бы как малиновый. Но теперь я видел вызывающий гадливое чувство сине-красный оттенок плоти под водой. Конус возвышался над полом приблизительно на тридцать рук. Дверь была одна — у меня за спиной, через нее мы и вошли. Когда в глазах немного прояснилось, я сообразил, что стены вовсе не подсвечены, как могло показаться сначала, а увешаны гобеленами, сплетенными из тростника и рубиновых шейных перьев трогонов.[537] Они отражали рассеянный солнечный свет, проникавший сквозь маленькое круглое оконце под самой маковкой.
В комнате было шесть человек. Трое — стражники, которые меня привели. Двое сидели на корточках слева и справа от меня, а тепло третьего я чувствовал спиной. Каждый держал в руках дубинку или палицу, видимо, чтобы контролировать меня на расстоянии больше вытянутой руки. Оголовник одной из палиц маячил рядом с моим лицом. Его сделали не из камня. Весь усаженный шипами, он напоминал игольную подушечку.
В трех руках передо мной и чуть левее восседал горбун с перекошенным лицом в синих полосах, роста чуть ниже среднего, однако весь какой-то круглый. Его большую голову украшала шляпа с хохолком, которая делала его похожим на попугая, но он вовсе не выглядел глупо (конечно, мое новое сознание отягощали всякие условности), напротив, казался таким убийственно серьезным, что можно было обделаться со страху.
А еще впереди — в четырех руках от меня — нарисовался из сумрака 2 Драгоценный Череп; он сидел, скрестив ноги, и левой ноздрей курил длинную зеленую сигару.
Он смотрел не на меня, а в угол. Перед ним стояли два больших темных калебаса[538] или деревянных кувшина размером с хлебный короб. На каждом зелено-белыми камнями был выписан глиф авал — «враг». Драгоценный Череп облачился в подобие юбки или килта с широким кушаком, почти доходившим до груди, и я видел profil perdu[539] высушенной головы, повернутой от меня на сорок пять градусов и привязанной за волосы к поясу. Этот странный амулет охранял спину своего владельца; на мертвом лице навеки застыло воинственно-раздражительное выражение. Кроме нефритовых браслетов и наколенников, сандалий из сыромятной кожи бакаб нацепил еще и сложной формы тюрбан без острого навершия, с искусственной простенькой орхидеей (думаю, ее сделали из выбеленных орлиных перьев) надо лбом. Перед орхидеей на почти невидимой нити висела зеленошеяя колибри — превосходное чучело настоящей птички с яркими глазами из полированных драгоценных камушков. Складывалось впечатление, что время остановилось в тот момент, когда колибри собралась полакомиться нектаром. На секунду мои мысли заклинило, потому что в ходе подготовки к вояжу в прошлое в центре нашего внимания находился 9 Клыкастый Колибри, который, как вы, вероятно, помните, являлся ахау правящей семьи, Оцелотов, и к’аломте. Но дела тут обстояли немного сложнее. 9 Клыкастый Колибри — просто имя, одно из многих объявленных и необъявленных, и оно не имело никакого отношения к тотему правителя, уаю. Не факт же, что человек, названный Апрельской Рыбой, родился в апреле и дух его связан с рыбой. А потому колибри на головном уборе 2 Драгоценного Черепа ничего такого не означал, хотя метафорически это могло указывать на особую любовь к ванили. Я смутно припомнил, что ванильные бобы представляли какую-то важность для дома Орла-Гарпии, вероятно, были источником его nouveau richesse.[540]
Ниже орхидеи лоб вельможи полого уходил вниз. Маленький деревянный щиток закрывал его запавшую переносицу, выравнивая хищную кривую носа. Спирали синих вытатуированных точек закручивались от уголков его рта к зачерненным векам. Несмотря на морщинистую и выжженную солнцем кожу, бакаб не казался старым… но был стар. От Чакала я знал, что этот человек родился повторно, то есть ему перевалило за пятьдесят два, а мне думалось, что он гораздо старше.
Драгоценный Череп повернулся и посмотрел на меня в упор. Говорят, взгляд человека, который многих убил, становится словно пустым. Наиболее же выразительные, убедительно прекрасные глаза бывают у крупных хищных кошек. А во взоре бакаба я прочел холодное, привычное презрение, какое, наверное, видят свиньи в глазах работников бойни. И я испытал то же чувство, что и злоумышленник, пойманный полицией на месте преступления, когда он замечает свое лицо на экране камеры или его поливают нещадным светом прожекторы вертолета. У меня на глаза навернулись невольные слезы, я заморгал. Вдруг калебасы, стоящие на полу, задвигались, поползли на маленьких ручках, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять: это броненосцы, щитки которых усажены лазуритовыми штырьками. Животные были привязаны к полу лентой, пропущенной через одно ухо.
— Кто такой Микки-Маус? — спросил 2 Драгоценный Череп.
Мое сердце не то чтобы екнуло — оно сжалось в маленький плотный шар. Бакаб говорил по-английски.
(31)
Он не все гласные произносил правильно, но разобрать все же можно было — я не ослышался. Или… Нет, это невозможно. Голова у меня закружилась, а потом налилась свинцом.
— Я, который под тобой, отвечаю тебе, который надо мной, — машинально произнес я.
На каком языке я это сказал — на чоланском или на английском? Вроде на родном… Черт. Я, кажется, рехнулся. Ладно, буду говорить на английском. Поехали.
— Микки-Маус — не живое существо, а мультипликационный персонаж. Рисунок.
Молчание.
— Кто такой ахау поп Дитц’ни?
Что? Не понял. А, ясно.
— Ахау Дисней умер за два к’атуна до моего появления на свет, — ответил я. — Он был голосом Микки-Мауса. — Беседовать с бакабом, не изъявляя почтительности, было неудобно, поэтому я добавил: — Говорю я, который под тобой.
— Микки-Маус — это его уай?
— Нет, он всего лишь изображение… Кукла. Б’ашал.
— А кто твой уай, Джед-кас? — спросил 2 Драгоценный Череп. Трудно представить, что такой высокий голос, почти писклявый, может быть столь властным. Хотя «властный» для него слишком слабое определение. — Микки?
Не нравится мне это, подумал я. Словечко, которое он добавил к моему имени, означало «на тринадцать ступеней ниже меня». В общем, эй ты, там, у подножия социальной пирамиды. С такой презрительной кличкой ахау обращались к купологоловым, варварам, не принадлежавшим к великому народу майя.
— Нет, — ответил я.
