Андрей Щербаков - ДМБ-2010
К полудню я на своем месте. Долго вожусь с палаткой. Руки не слушаются, сердце колотится где-то в голове. Наконец, устраиваюсь.
Когда сидишь — вполне ничего. Может, вывернулись?
От нечего делать отрезаю сантиметров семьдесят реп-шнура и завязываю на нем узел размером с кулак. Они наверняка не рискнут стрелять, а получившейся штуковиной я отобьюсь от любого холодного оружия. Если только его не будут метать… М-да! И еще очень хочется верить, что первым подоспеет специалист по радиооборудованию…
Половина второго. Через полчаса буду спускаться.
Слышу вдруг какие-то подозрительные звуки. Кто-то тихо идет по снегу…
Ну, что же — очередь за мной. Вставай, значит, Фердинанд, пора ехать в Сараево. Я вылез из палатки.
Зрелище не для слабонервных.
Допрос инопланетян-негуманоидов в штабе Киевского военного округа. Некто в шлеме с зеркальным стеклом во всю физиономию и кевларовом комбинезоне вполне марсианского вида стоял, направляя на меня нечто, по-видимому, стреляющее. Поскольку я плохо слушал лекции по стрелковому оружию спецназа противника, то совершенно не испугался и с интересом смотрел, что будет дальше.
Некто снял шлем, рассыпав по плечам длинные волосы. Юлька! Лицо строгое, губа закушена…
— Отдавай то, что принес и быстро уходи!
— У меня ничего нет.
— Как нет?
Быстро проскальзывает мимо меня в палатку. Вылезает с растерянным лицом и достает радиостанцию.
— Не трудись, она не работает. И GPS тоже.
Ну что за беда! Обязательно надо похвалиться. Хацкер хвастливый, первый сорт. Сейчас сгоряча застрелит и все дела.
— Это ты сделал?
— А то кто же?
— Так теперь я не найду своих и они нас…
— Именно этого я и добивался…
Оп! Да, получить ногой по физиономии даже от такой красавицы не очень приятно…
— Ты чего дерешься?
— Дерусь!? Да я тебя сейчас… Ай, отпусти, больно!
Невелика, однако, заслуга уложить соперника в два раза меньшего веса.
— Ну-ка, пойдем быстрее!
— Нет, я не хочу…
— Не сходи с ума! Давай быстро вниз, видишь, беда какая-то начинается.
Сергей на зря сказал про 14 часов — погода действительно резко поменялась — стал подниматься какой-то отвратительный туман, сильно похолодало. Спохватившись, быстро забегаю в палатку за вещами.
Но хороша же эта растрепа — стоит столбом. А уже практически ничего не видно и в тумане (или у меня в глазах) началось какое-то подозрительное движение.
— Где твой шлем?
— Не знаю, где-то бросила…
Хватаю ее за руку и тяну за собой. Идет, не сопротивляется, только бы не упала в обморок. Да, руку я ей здорово помял.
Начинаем спускаться другой дорогой. Главное, не встретить случайно ее… гм… коллег.
Прошло два часа, а мы спустились только метров на пятьсот. По-прежнему почти ничего не видно. Джули ложится в снег.
— Что с тобой, девочка?
— Иди, Кот, оставь меня…
— И не подумаю! Я не умею машину водить, кто меня назад повезет?
Наверно, я сказал что-то очень интересное. Смотрит удивленными глазами:
— Ты не шутишь, Кот?
Ей, по-моему, нравится эдак кокетливо растягивать «Ca-a-t».
— Нисколько. Хочешь, я немножко понесу тебя?
— Ты что! Нести на руках вражескую шпионку — тебя же дома расстреляют. Если вернешься.
Важное дополнение!
— Не, за это сейчас не расстреливают, а только гонят с работы или, на худой конец, в Сибирь ссылают. А ты думаешь, кто-нибудь узнает?
А она легкая-легкая!
Тихо смеется, голову закидывает, а руками крепко за шею держит. Эх, сейчас сожмет руки — и задушит бедненького Котика. Ну и пусть!
А ей действительно плохо — воздуха не хватает совсем. Оно и понятно, вся гоп-компания забежала в гору почти бегом — сейчас у нее в крови кислорода почти нет и взяться ему неоткуда. А если шли вверх с кислородом, то тем более соскочила с нормальной атмосферы на жиденький коктейль.
— Рука не болит? — пытаюсь ее развлечь.
— Издеваешься! Болит, еще как, вывихнул точно. Ты меня несешь как ребенка…
Нежно губами трогает ссадину на скуле. Вот так всегда — сначала лупим, потом жалеем…
У меня подгибаются ноги. Я сажусь в снег, потом откидываюсь назад. Ее глаза совсем близко. Страшная черная глубина, зрачков, кажется, нет совсем.
— Ну-ка, слезь с меня, я встану.
Так я долго не протяну. Беру ее за руку и за ноги и — на шею недоведенный до конца прием рукопашного боя под странным названием «мельница». Теперь нести гораздо удобнее. Так и надо было с самого начала и нечего выпендриваться. Она лежит у меня на плечах совершенно безучастно, даже не шевелится. Вдруг тихо:
— Он меня поцеловал и ушел по склонам гор…
Я продолжаю:
— На уступы серых скал все гляжу я с этих пор…[15]
За временем не слежу. Полностью сосредоточился на ходьбе и радуюсь только, что иду вниз, а не вверх…
Идем вроде тихо, а спустились еще метров на шестьсот. Сквозь клочья тумана виден типичный рериховский пейзаж — бледно-фиолетовое небо, ярко-синие заснеженные горы. Но теперь уже все это выше нас. Кажется, вышли.
До машины мы дошли только поздно ночью. Втаскиваю свою ношу в салон, успеваю в последнем проблеске откинуть сиденья и закрыть двери и засыпаю сном, больше похожим на глубокий обморок. Свинья свиньей, даже не посмотрел, что с ней. В уголке сознания мелькает мысль о Сергее.
Через пару часов я начинаю задыхаться, температура поднимается, наверное, до сорока. Знобит со страшной силой. Я ничего не помню и не понимаю. Кто эта девушка, которая считает мне пульс, смазывает чем-то прохладным лицо и делает какие-то уколы? Где я, почему так тесно?
Просыпаюсь в середине дня. Живой. В секунду все вспомнил. Лицо все стянуто — видимо, сильный ожог ультрафиолетом. Руки-ноги вроде в порядке. На мне серый ангоровый свитер размера на три меньше моего…
Юлька сидит вполоборота ко мне. Закусив верхнюю губу, перебирает какую-то свою медицину. На ней моя куртка…
Через ресницы подглядываю за ней. Через пару минут она ловит мой взгляд, улыбается и вдруг, повернувшись спиной и смешно поведя загорелыми лопатками, сбрасывает мое барахло. Через секунду мое лицо щекочут длинные волосы и тихий смеющийся голос, нежно фыркая в ухо, спрашивает:
— Ты живой, Кот? Можно, я немножко побуду твоей Кошечкой?..
Через час мы едем. Когда мы проезжали мимо их машины, Юлька слегка притормозила. Привычно закусила верхнюю губу и вдруг остановилась. У машины никого нет. Ничего не говоря, выскакивает… Мне все равно. Обидно, конечно, если… Нет, не хочу даже думать об этом. Через пару минут возвращается с канистрой. Заправляемся. Где же ее люди и Сергей? Боюсь, теперь не узнаю этого никогда. С этими мыслями и засыпаю…
Через закрытые глаза вижу мелькание солнца в ветках и острый лучик от латунной шишки на руле, который бодро вертит Юлька. Шпионка. Радистка. Кошечка. Скоро мы приедем и попрощаемся. Навсегда?
Она тормозит и, глядя на меня каким-то отстраненным взглядом, говорит:
— Вот и все. Вылезай, Кот.
Я сразу все понял.
— Скажи, куда ты сейчас собираешься ехать?
— Ах, куда!? У тебя хватает наглости это спрашивать? Там остались Сандра и Боб…
— Не надо иллюзий, — как трудно это выговорить! — там… нет никого…
— Нет!? Это ты… ты их… из-за тебя…
— Ну, договаривай!
Безутешно рыдает, склонившись на руль.
— Я тебя не пущу никуда. Бросай машину и иди в свое посольство.
— Я поеду.
Не торопясь беру ее шикарный нож, который лежит у меня в ногах и медленно провожу лезвием по в левому запястью. Хорошо, вену перерезал сразу…
— Что ты делаешь, кретин!
— Нет, я — Кот. Зато теперь ты точно никуда не поедешь.
Размазывая слезы пополам с моей кровью по щекам, начинает бинтовать мне руку.
В тени машины я лежу головой на ее коленях. Она только что сделала мне уколы от столбняка. Ей явно нехорошо, периодически она сильно вздрагивает от сдерживаемых слез. Я знаю, что утешать сейчас нельзя — сделаешь только хуже. Глаза закрываются…
Резко, как от удара просыпаюсь. Понимаю, что проиграл. Лежу в тенечке, рядом аккуратно сложены мои вещи, лежит чемоданчик Inmarsata. Ни Юльки, ни машины. Сильно кружится голова, видимо, укол был не только от столбняка. Поднимаюсь, в кармане листочек записки:
«Кот, прощай. Тут недалеко, дойдешь пешком. Ты меня поймешь. Береги слоника. Ты должен отдать его. Потом. Ты ее сразу узнаешь». И латиницей внизу «Юлька».
Как там у Визбора — вот и закончилось все, возвращаться пора…
И опять утро. Я сравнительно бодро вышагиваю по дороге. Ни единого человека. Шум приближающейся машины. Пока соображаю — спрятаться или нет, машина останавливается метрах в 20 впереди меня. Классика. Разбирает абстрактный интерес — из чего будут стрелять. Вот «Узи» хорошая вещь…
