Мишель Ходкин - Неподобающая Мара Дайер
— Нам необязательно идти за ними, знаешь ли.
— Спасибо, но я видела достаточно фильмов ужасов и знаю, что разделяться не лучшая затея.
Я снова двинулась вперед, но он не выпустил меня.
— Серьезно, тут нечего бояться. Это просто старый дом.
Не успела я ответить, как Джуд схватил меня за руку и потащил за собой. Его фонарик осветил номер комнаты перед нами. Два-один-три.
— Эй, — прошептал он и втянул меня внутрь.
— Эй, — проворчала я.
Джуд вздернул бровь.
— Тебе нужно отвлечься от этого места.
Я пожала плечами и сделала шаг назад.
Зацепилась за что-то ногой и упала.
32
Я попыталась открыть глаза. Они были влажными и опухшими, и мир теперь казался темным, выполненным в голубовато-черных тонах. Я видела лишь фрагменты его. Мне было очень тепло, но я почему-то свернулась клубком.
— Мара? — спросил Ной.
Его лицо находилось всего в дюймах от моего. Голова моя лежала у него на плече, в ложбинке у шеи. Он нес меня на руках. Не в психушке. И не в Конвеншн-центре.
— Ной, — прошептала я.
— Я здесь.
Он усадил меня на пассажирское сиденье и, наклонившись, смахнул с моего лица несколько прядей. Он не сразу убрал руку.
— Что случилось? — спросила я, хотя сама это знала.
Я потеряла сознание, увидев прошлое. И теперь дрожала.
— Ты упала в обморок во время моего великолепного представления.
Ной говорил легкомысленным тоном, но явно был потрясен.
— Низкий уровень сахара в крови, — солгала я.
— Ты вопила.
И меня поймали на лжи.
Я откинулась на спинку пассажирского сиденья.
— Прости, мне жаль, — прошептала я.
Мне и вправду было жаль. Я не могла даже выбраться на свидание, не рассыпавшись на кусочки. Я чувствовала себя полной дурой.
— Тут не за что извиняться. Не за что.
Я улыбнулась, но улыбка получилась неубедительной.
— Признайся, это было странно.
Ной промолчал.
— Я могу все объяснить, — сказала я, когда туман в голове немного рассеялся.
Я могла объяснить. С меня причиталось.
— Не надо, — тихо сказал он.
Я резко рассмеялась.
— Спасибо, но мне бы не хотелось, чтобы ты подумал, будто это моя обычная реакция на выставки искусства.
— Я так и не думаю.
Я вздохнула и с закрытыми глазами спросила:
— Тогда что думаешь?
— Ничего, — ровным тоном ответил он.
Необъяснимо! Почему Ной так беспечно относится к тому, что я тут устроила? Я открыла глаза, чтобы посмотреть на него.
— Тебе совершенно не любопытно? — с легкой подозрительностью спросила я.
— Нет.
Ной смотрел прямо перед собой, все еще стоя у машины. Это было очень подозрительно.
— Почему?
Мое сердце стучало как бешеное, пока я ждала ответа. Я понятия не имела, что скажет Ной.
— Потому что, по-моему, я и так знаю, — ответил он и посмотрел на меня сверху вниз. — Даниэль.
Я потерла лоб, сомневаясь, что правильно расслышала.
— Что? Какое он имеет отношение к…
— Даниэль мне рассказал.
— Рассказал тебе что? Вы же только что познакомились…
Ох. Ох.
Меня заложили.
Вот почему Ной никогда не спрашивал о моей старой школе. О моих старых друзьях. Ни единого вопроса о переезде, хотя он в Майами тоже был относительным новичком. Он даже не спросил о моей руке. Теперь я поняла почему: Даниэль ему все рассказал. Мой брат намеренно не причинил бы мне боль, но он уже не в первый раз действовал как маленький мамин прихвостень. Может, он считал, что мне нужен новый друг, и сомневался, что я сама с кем-нибудь подружусь. Самоуверенный поганец.
Ной закрыл пассажирскую дверцу и занял сиденье водителя, но не завел машину. И он, и я долгое время молчали.
Когда я вновь обрела голос, я спросила:
— Сколько ты знаешь?
— Достаточно.
— Что это за ответ?
Ной закрыл глаза, и на долю секунды я почувствовала себя виноватой. Отбросив вину, я посмотрела через окно на чернильно-черное небо, лишь бы не смотреть ему в лицо. Ной мне солгал. Это он должен был чувствовать себя виноватым.
— Я знаю о… О твоих друзьях. Мне жаль.
— Почему ты просто мне не рассказал? — тихо спросила я. — Почему солгал?
— Наверное, думал, что ты сама об этом упомянешь, когда будешь готова.
Хоть я и не собиралась на него смотреть, все-таки я посмотрела. Ной вяло вытянул ноги и похрустывал костяшками пальцев, совершенно безмятежный. Интересно, почему его вообще все это заботит?
— Чем Даниэль тебя подкупил, чтобы ты пригласил меня на свидание?
Ной недоверчиво повернулся ко мне:
— Ты что, сумасшедшая?
У меня не было хорошего ответа на этот вопрос.
— Мара, я расспросил Даниэля.
Я заморгала. Что?
— Я расспросил его. Про тебя. Когда ты отругала меня после урока английского. Я запомнил тебя по… Я выяснил, что у тебя есть брат, поговорил с ним и…
— Я ценю твои попытки, — перебила я, — но ты не обязан прикрывать Даниэля.
Лицо Ноя ожесточилось. Уличный фонарь над нами отбросил на его щеки тень от ресниц.
— Я не прикрываю. Ты не разговаривала со мной, и я не знал…
Ной умолк, не сводя с меня глаз.
— Я не знал, что делать, понимаешь? Я должен был узнать тебя поближе.
Не успело с губ моих сорваться: «Почему?», как Ной ринулся дальше:
— Помнишь, когда мы были в туалете?
Он продолжал, не дожидаясь моего ответа:
— Тогда я решил, что заполучил тебя.
Лукавая улыбка появилась лишь на долю секунды.
— Но потом ты сказала, что слышала… Кое-что… Обо мне, и вошли те девчонки. Я не хотел, чтобы они распускали о тебе грязные сплетни. Христа ради, ведь это была твоя первая неделя в школе. Ты не должна была с таким столкнуться, тем более когда тебя еще никто не знал.
Я лишилась дара речи.
— А потом я увидел тебя в Саут-Бич. В том платье. И просто решил — да пошло все к чертям собачьим, я все равно эгоистичный ублюдок. Кэти дразнила меня, что я всю неделю хмурюсь, а я рассказал, что это из-за тебя. А потом ты просто… убежала. Поэтому нет, я не прикрываю Даниэля. Я не знаю, что делаю, но только не это.
Он уставился вперед, в темноту.
Туалет. Клуб. Я насчет всего ошибалась.
Или… Ошибалась ли? Это могло быть просто очередной игрой. Было так трудно понять, что же реально.
Ной прислонился затылком к подголовнику, его темные взлохмаченные волосы торчали во все стороны.
— Что ж, кажется, я идиотка.
— Может быть.
Он криво ухмыльнулся с закрытыми глазами.
— Но могло бы быть намного хуже. Ты мог бы быть сломлен, как я.
Я не хотела говорить этого вслух.
— Ты не сломлена, — твердо сказал Ной.
Во мне что-то начало рваться.
— Ты этого не знаешь.
Я велела себе остановиться, заткнуться. Но у меня ничего не вышло.
— Ты меня не знаешь. Ты знаешь только то, что рассказал тебе Даниэль, а я не позволяю ему заметить. Со мной что-то не так.
Голос мой сорвался, горло перехватило. Оно сжалось от рвущегося наружу всхлипывания. Проклятье.
— Ты прошла через…
Тут я утратила самообладание.
— Ты не знаешь, через что я прошла, — сказала я, и две горячие слезы вытекли из моих глаз. — Даниэль не знает. Если бы он знал, доложил бы матери, и я бы очутилась в больнице для умалишенных. Поэтому, пожалуйста, пожалуйста, не спорь, когда я говорю, что со мной что-то очень не так!
Слова вырвались сами собой, но, только я их произнесла, тут же почувствовала, насколько они были правдивы. Я могла принимать лекарства, проходить курс лечения — все что угодно. Но я знала достаточно, чтобы понимать: психически больного человека нельзя вылечить, ему можно только помочь справляться с жизнью. И внезапно безнадежность ситуации стала слишком огромной, чтобы выдержать ее.
— Никто и никак не может этого исправить, — сказала я тихо.
Категорично.
Но тут Ной повернулся ко мне. Его лицо было непривычно открытым и честным, но, когда он встретился со мной взглядом, в глазах его читался вызов. Сердце мое самовольно помчалось галопом.
— Позволь мне попытаться.
33
После того как малость психанула, я представила себе различные сценарии развития событий.
Ной, возводящий глаза к небу и смеющийся надо мной. Ной, отпускающий остроумные комментарии, отвозящий меня домой и бросающий у дверей.
На самом деле он не сделал ни того, ни другого.
Его вопрос повис в воздухе. «Позволь мне попытаться». Попытаться сделать что? Я не знала ответа, потому что не поняла вопроса. Но Ной выжидательно глядел на меня, с крошечным намеком на улыбку, и мне нужно было как-то отвечать.
Я кивнула. Похоже, этого оказалось достаточно.
Подвезя меня к дому, Ной вылез из машины и быстро зашагал к пассажирской дверце, чтобы открыть ее для меня. Я посмотрела на него, но он заговорил первым:
