Сергей Цикавый - Шаги в глубину
«С ним хотя бы не нужно долго объясняться. Неловко, противно, но… удобно».
За дверью комнаты для свиданий лабораторного отсека я прислонилась к стене. Черный коридор «Тени» то сжимался вокруг меня, то снова становился пугающе просторным. Огромный кишечник подрагивал, а я жалела, что тут негде присесть.
«Чертова громада, кладбище мифов и страшилок всего космофлота, — думала я. —Проклятая ты махина. Ну почему ты не можешь быть просто “оплотом зла”?»
* * *
Я не заметила следующих дней. Во мне просто оказалось слишком много всего и сразу, и сработал какой-то спасительный предохранитель, который сделал — р-раз! И вот я вроде как хожу, думаю, ору на кого-то, с кем-то сплю, опять зачем-то прусь в научный отдел… Но это все вроде как и не я.
Эти дни прошли мимо. Выбирая между внешним миром и тем, что происходило внутри, я остановилась на более важном. Наверное, получилось правильно, потому что когда однажды вечером за мной пришли, я уже знала, что всюду права, что я смогу, и что Александра Кальтенборн-Люэ — лучшее, что могло случиться с этим миром.
Четыре фрегата, подготовленных к отлету, стояли в мертво-пустом ангаре, что-то шептала за плечом Валерия, о чем-то молчал Дональд, зачем-то включили слабую продувку помещения ионизированным газом, и мне пришлось придерживать лезущие в глаза волосы.
Странно, решила я. Никакого оркестра, никаких речей о спасении мира, никакого большого окна, из-за которого смотрел бы на отлет Его Меч. Олега вообще на каталке покатили мимо нас в кабину: подключать.
В принципе, тоже правильно. Прощаться — это нехорошая примета.
— А-алекса…
— Тихо, — попросила я, не оборачиваясь. — Давай просто вернемся, хорошо?
— Хорошо.
Я кивнула и пошла к своему фрегату. Иссиня-черный корабль, набитый десантом, ждал свою главную деталь, ждала своего капитана Кацуко-сан. А где-то там, по ту сторону изнанки, меня ждала наша цель. Все ждут, а я тут соплю пережевываю? Не пойдет.
Улыбаясь, я перешла на бег.
«Я — самая лучшая».
Глава двадцать четвертая
Маневрирующая группа из четырех кораблей — дело нередкое в огромной вселенной. Мы выравнивали строй в гигаметре от охранных редутов «Фойершельда», и стоили мы вместе куда дороже, чем вся груда металла и органики, навороченная вокруг самой именитой червоточины во вселенной.
«Кризис МакМиллана, кризис МакМиллана, кризис МакМиллана…» Словосочетание уперто долбилось в голове, стоило мне только отвлечься. Выражение, ставшее в свое время символом угрозы зазеркалья, казалось мне теперь настоящей безделицей. Информационные мутации? Загадочные артефакты, которые коверкают реальность? Ага-ага, пугает, конечно.
Самое забавное, что это действительно пугало. Даже после правды о скрытой войне с Закатом, даже после того, как мне показали настоящую длину мартиролога. Черт, да это пугало настолько, что я докатилась до расспросов Трее, ведь одно дело — слушать обормота о его бомбежках по ту сторону изнанки, и совсем другое — самой мчаться туда.
Войд-коммандер потрогала пальцем уголок губ:
— Я не физик. Но работающий двигатель Аустермана препятствует влиянию Заката.
Забавно. Прямо панацея от всех бед: в реальности дырки прокалывает, режим продвинутой тактики запускает, теперь вот еще и от призраков зазеркалья, оказывается, задницу прикроет, если что. С другой стороны, а чему удивляться-то? Кто управляет реальностью, управляет вселенной.
Можно, конечно, поинтересоваться, почему тогда беспилотники с этими дыроколами в Закат не посылают. Забомбить их там всех солярными зарядами, например: дорого, очень сердито и зверски эффективно. Я отвернулась к приборам, чувствуя виском испытующий взгляд Кацуко-сан: женщина ждала этого вопроса.
Я стиснула зубы. Чертовы сутки полета превратились в сплошное испытание для моих нервов, и большую часть этих самых нервов мотала себе на кулак карманный стратег Его Меча. Треклятая Трее знала о пустоте и навигации столько всего, что я ощущала себя на каком-то нескончаемом выпускном экзамене, и ее манера общения со мной выглядела как-то так: «Ответила? Вот тебе дополнительный вопрос. Что, уже? М-да, слабовато. А что ты станешь делать вот с этим?»
Черт, если бы я не выбралась из своей личной ямы, я бы сорвалась от непрестанной проверки. Потому что никто не хочет чувствовать себя поганым кадетом, идя на эшафот. И ведь что паскудно: я была почти благодарна войд-коммандеру, которая просто-напросто не давала мне рефлексировать.
«Да, не повезло остальным капитанам».
Я прикрыла глаза. На внутренней стороне век продолжали обновляться данные невидимых теперь экранов. Я слышала свой корабль, свой великолепный фрегат «Эосфор», я ощущала, как позванивают в трюме металлоподы, играя в свою вечную игру «три на четверть». И все это — без синхронизации, потому что огромная моя машина была полностью подвластна мне.
Как и мои мозги.
В какой-то древней религии люди вроде как перед смертью познавали истину. Уходили куда-то, чего-то там погружались в самосозерцание. Потом — бах, истина, смерть, все довольны. Я ощущала что-то похожее на «бах, истина, все довольны», только умирать не собиралась. И добрая женщина Кацуко-сан ну никак не позволяла мне зацикливаться на восхищении: ах, мол, какая я вся парадоксальная и интересная.
— Мы пробовали применять беспилотные брандеры. В принципе, и через червоточины бомбить пробовали, — вдруг задумчиво сказала Трее. — Как думаешь, чем это закончилось?
Черт, опять вопросы. А я надеялась на просто рассказ.
— Плохо это закончилось, — сказала я, открыв глаза. — Закат вернул вам пару бомб с измененными свойствами.
Трее потерла подлокотники командирского кресла:
— Богатое у тебя воображение. Это закончилось ничем. Ничем и никак. Мы туда без результатов миллиарды всаживали.
Я кивнула. Все-таки даже самая красивая лампа с самым сильным джинном вряд ли годна на что-то, если ее как следует не трет нужный человек.
— Ладно, Люэ, лирика. Что там с выходом на курс?
Приборы показывали, что до оборонных сооружений «Фойершельда» нам осталось всего ничего, что пора сбрасывать скорость, что все идет пока четко по плану. Мы подойдем, нас там ждут, ради нас даже демонтируют часть скорлупы, окружающей дыру в иной мир. Все по плану, потому что тратить драгоценное сверхтопливо ради прямого прокола в Закат — глупо. Коль скоро враг сам проковырял нам удобную тропинку, то да будет хуже врагу, ха-ха.
— Хорошо, — отозвалась Трее, выслушав доклад. — Сделай перекличку, разошли обновленные координатные пакеты.
— Есть.
Я потянулась к пульту связи. Валерия, Олег, Дональд. Дональд, Валерия, Олег…
Олег, решила я. Пусть будет Олег.
— «Танатофор».
— Привет, Алекса. Как дела у тебя?
— Да нормально, как еще.
Все не нарадуется, подумала я, в два касания отправляя пакет данных курсопрокладки. Было бы интересно сейчас с ним на вечные темы потрепаться. Получилась бы грустная и ироничная беседа. Ну в самом-то деле: летит вот парень, приращенный к своему звездолету, летит, радуется, что он человек, и не гребут его все эти метания типа жизни и смерти, каких-то там крушений миров и загадочной нашей миссии…
Философия. А всего-то пара слов и обмен данными.
— Ага, принял, — весело отчитался Дюпон. — Рука мастера, даже править нечего.
— Это уже с правками Трее, не обольщайся.
— А-а… Ого.
Я дала отбой. Дурацкий оптимизм в голосе, даже не хочется продолжать обмен этими невинными шутками.
— «Эйринофор».
— Да, Алекса.
Капитан Гинемер. Идиотка в превосходной степени, мой спаситель и темная лошадка. С ней я так и не поговорила по-нормальному. Можно, конечно, наплевать на Кацуко-сан и устроить трескотню в эфире, тем более что… Тем более. Просто тем более.
— Уточнение текущих координат.
— Спасибо, принято.
Девочка-солнышко отключилась. Вот и поговорили, вот и славненько. Теперь на повестке дня оставался самый сложный вызов.
— «Телесфор».
— Д-да, Алекса.
Захотелось включить видеосвязь. Обормот был собран, деловит и — где-то глубоко-глубоко на дне — взволнован. Я попыталась представить, какое напряжение царит на корабле, и посочувствовала составу войд-десанта. Парень, который летит только потому, что со мной, и морозное супероружие, которое летит с этим парнем.
Черт, как же плохо, когда у тебя в жизни так мало хорошего.
Будь я сама хоть чуть-чуть лучше, я бы непременно попыталась объяснить Дональду, что он так и не понял свою первую любовь — вообще никак не понял. Да, будь я чуть лучше. На деле же так поступают только записные дуры в мыльных операх.
