Евгения Федорова - Вселенская пьеса. Дилогия (СИ)
— Вы верите, что нам не понять вас, — внезапно сказал андеанец. — Я никак не могу разобраться в ваших мыслях, они так спокойны и резки, что мне сложно уследить за вами.
— Нам пора, — Родеррик быстро поднялся, желая закончить неприятную тему. Он даже не подумал о том, что андеанец может обладать телепатией.
— Да, — кивнул Мелгор, вставая. — Я позволю себе не поверить вам. Вы — воин, каких я еще никогда в жизни не видел.
Бываем и такими, — с тоской подумал Родерик. — Ну не все! Лишь те, кто умеет владеть собой. Те, кто понимает важность того, что он делает. Боже, как ты мне надоел, андеанец, пусть все закончится!
— Пойдемте, — сказал Мелгор, и у Родеррика внезапно защемило сердце. Он вдохнул медленно, но сердце не отпускало, болью сжало мышцу, мешая дышать. В глазах на мгновение потемнело, и старик взялся рукой за край каменного стола, чтобы устоять.
Уходи, — попросил он, — оставь мне силы. Не хочу умереть от инфаркта. К черту!
И сердце отпустило, он вдохнул полной грудью, натолкнулся на внимательный взгляд зеленых глаз на белом, словно снежном лице.
— Пойдемте, — подтвердил он, отстраняясь от стола.
На этот раз Мелгор пропустил Родеррика вперед, показывая, куда идти.
Они прошли по балкону несколько десятков метров, описывая едва заметную дугу. Родерик не торопился, разглядывая андеанцев и дивный сад. Каменные скамеечки так влекли его, необычайно сильно захотелось на Землю, туда, где под строгим приглядом пихт и туй стоял его маленький загородный дом, окруженный ухоженным английскими газонами. Там тоже была скамеечка, только деревянная с коваными ножками. Когда он там отдыхал… кажется, это было в другой жизни. С ним жила Черепаха — любимая пятнистая дворняга, преданная и незлобливая, с задорным и таким несерьезным характером. Родеррик любил говорить с ней, как с человеком, и частенько повязывал на грудь красивый платок, который собака носила разве что не с гордостью. Стерт оставил Черепаху на Земле, когда улетал впервые. Тогда ей было шестнадцать лет. Уже через неделю профессору сообщили по связи Ворона, что дворняга, которую он оставил своему хорошему другу, умерла. Друг говорил: умерла от старости, но Родеррик винил себя. Если бы он не бросил старушку одну…
Он отвлекся, углубился в воспоминания и даже остановился. Мелгор не торопил, но старик понимал, что время не бесконечно, что ему пора… уйти.
— Нам сюда, — Мелгор указал на затянутую черной пленкой дверь. Родеррик кивнул, вдохнул теплый ароматный воздух, едва слышно выдохнул и легко шагнул в бархатную темноту.
Почти ничего не изменилось, здесь тоже светило золотое солнце и пахло цветами, но другими — дурманящими, сильными. Королева стояла перед ним, прислонившись плечом к гладкому, словно сделанному из железа дереву. Ее белая одежда, чем-то напоминающая греческую, ложилась складками на мелкую изумрудную траву; золотые волосы мягкими волнами стекали по плечам. Глаза у нее были не менее пронзительные, чем у Мелгора, ярко-синие, васильковые и очень… недобрые.
— Королева, — Родеррик наклонил голову, чувствуя, как Мелгор опускается за его спиной на колени.
— Разззззорвать, — прошипела Королева. Родеррик вздрогнул и поднял глаза. Внешность оказалось столь обманчива, что старик с трудом заставил себя остаться на месте.
На белом лице Королевы проступили голубоватые прожилки, рот раскрылся, верхняя и нижняя челюсти немного выдвинулись, и землянин увидел, что треугольные зубы у нее во рту расположены венчиком. Королева шагнула к Родеррику, прошипев:
— На чассссссти раззззззорвать!
Старик коротко обернулся к Мелгору, чувствуя, что может получить поддержку:
— Мелгор, я прошу о маленьком одолжении.
Королева остановилась, не пытаясь напасть. Мелгор кивнул, давая понять, что он слушает.
— Я устал, — Родерик сипло вздохнул. — Если это возможно… побыстрее. Я не хочу боли.
Он провел рукой по глазам. Сочтут ли андеанцы за трусость или слабость мою просьбу? — подумал он. — Теперь не важно. Я уже сказал.
Королева взглянула на Мелгора требовательно и жестко.
— Простите, — Мелгор встал. — Он — воин и я хотел бы сделать это.
Родеррик терпеливо ждал боли или другого конца. Королева медленно и глубоко кивнула.
— Будет не больно, — Мелгор подошел к старику, взял его за руку. Поднес ко рту. Два верхних клыка выдвинулись из его рта, легко проткнули кожу. По руке на мгновение потек холод, но уже в следующую секунду он превратился в приятное тепло, стершее усталость и боль, которая вновь родилась в сердце. Деревья сада вокруг показались самыми прекрасными в мире, и Королева в своих белоснежных одеждах была ангелом.
Короткая улыбка Мелгора, мягкая улыбка Родеррика, но он не знал, благодарит ли он Мелгора или улыбается Королеве. Смерти, которая уже тронула его плечо.
Ему не было ни больно, ни страшно, когда Королева подошла к нему вплотную. Она была выше его так, что ей пришлось немного нагнуться. Челюсти ее раскрылись, раздвинулись, кожа на лице словно разорвалась, потом ее теплое дыхание тронуло щеку старика, и его шея оказалась в огромном рту прародительницы рода Анде.
Хруст собственных позвонков Родеррику показался похрустыванием гальки под ногами на пустынном ранней весной, пронизанном ветром пляже.
А потом его не стало.
Глава 2. Переговоры
Я поднял глаза на андеанца и долго не мог оторвать взгляда от его зеленых глаз. Родеррик тоже смотрел в них. Он видел в них свою смерть, но не мог, не имел права отступить.
Сухой ком встал в горле, зажегся болью, застилая разум непрошеными слезами. Я с силой провел рукой по глазам, гоня эту детскую слабость, тяжело сглотнул.
Облокотившись тонкими руками о стол, Мелгор пододвинулся ко мне ближе.
— Не стоит грусти, — тихо сказал андеанец, — он умер как воин.
Он им не был! — хотел закричать я. — Он был дипломатом, а вы убили его, вы… съели его!
Но я молчал, чувствуя странное напряжение Ворона. Он до дрожи боялся корабля андеанцев и я понимал его. Если Родеррик предпочел быть съеденным, чем попытаться что-то сделать, значит, корабль действительно страшен.
Земля, ответь, что делать?! Я же решаю сейчас судьбу всей планеты! Что делать?!
Но маленький динамик в ухе молчит, хотя прошло уже несколько часов с момента отправки запроса. Представляю, что там творится сейчас, на Земле. Срочные совещания, сбор всяческих специалистов…
— Как вы могли? — с болью в голосе, но, не повышая его, спросил я, откидываясь назад на спинку кресла. Голова раскалывалась страшно, правое плечо, прямо над лопаткой сводило судорогой, боль в нем шевелилась вместе с существом, живущем в моем теле. Когда же я привыкну к нему?
— Капитан, — Мелгор наоборот подвинулся еще ближе, почти лег грудью на стол. — Это высочайшая честь — быть пищей Королевы. Она правит нами, мы все — ее дети. Ваш друг удостоился чести…
— Смерть, — сказал я. — Если я убью тебя сейчас, будет ли это честью для тебя? Если я просто скажу: Мелгор, умереть от моей руки — это честь для всех.
Он молчал. Он меня понял так же, как понял, что это не угроза.
— Я надеюсь, — мой голос стал совсем бесстрастным, холодным, даже ледяным, — ты понимаешь, что тебя послали сюда, чтобы ты умер? Я не знаю, уважают ли тебя на корабле, насколько высокий чин ты занимаешь. Если высокий, то ты должен понимать: кто-то послал тебя на смерть специально. Смерть за смерть, ты — плата за то, что Родеррик Стерт мертв.
Королева, — подумал я. — Раз она ваша мать, то значит это она. Чем же ты не услужил ей? Или ты удостоился величайшей чести стать жертвой землян, которая поможет развязать андеанцам руки?
Лицо Мелгора посерело. Оно и так было белым, словно снег, а теперь стало грязным, хмурым, подобно грозовому облаку.
— Мать не может послать на смерть ребенка, — тихо, но без уверенности сказал Мелгор.
Мысли читаешь, — усмехнулся про себя я. — Ну, ну…
— Я не понимаю, — Мелгор снова обрел уверенность, — почему он не проявил… никаких эмоций.
На секунду нахмурился и я, не сразу сообразив, что речь снова зашла о Родеррике.
— Он не боялся смерти, он знал о ее приходе, — сухо сказал я. Похоже, Мелгор то ли не понял, то ли уже не слышал конца фразы.
— Любое существо боится смерти. Боится боли. Инстинкт самосохранения заложен в любом живом существе этой Вселенной!
— А вы знаете, что такое суицид, Мелгор? — я внимательно смотрел на андеанца.
— Суицид, — повторил незнакомое слово инопланетянин, и было ясно, что он даже не догадывается о смысле этого слова.
Я обессилено облокотился о стол, запустив обе руки в волосы, таким образом подперев голову и уставившись в гладкую поверхность столешницы. Я почему-то ожидал увидеть на ней рябь.
