Талагаева Веда - Катриона-3217. Космическая летопись.
Синий китель с лейтенантскими нашивками был еще совсем новый, но уже успел повидать виды. В первом же и пока единственном рейсе на почтовом звездолете Джеку Деверо и его гражданскому мундиру досталось по полной программе. Однако, сейчас, только что возвратившийся из прачечной, наглаженный, мундир штурмана «Катрионы» выглядел превосходно. И Джек в нем тоже. У него была крепкая поджарая фигура и прямая осанка человека, прошедшего подготовку в армии, и любая форма сидела на нем превосходно.
Внешний вид своей каюты Деверо тоже одобрил. В ней снова появилась кровать, и это, конечно, был большой плюс. Ожидая окончания проверки и установки недостающего комплекта оборудования, «Катриона» почти месяц простояла в сухом доке марсельского космодрома «Млечный путь» и теперь, собрав заново свой экипаж, готовилась возобновить работу. Звездолет занял предписанную ему стартовую площадку номер тринадцать и был готов к принятию почтовых грузов.
— Немножко подсел, но он быстро разносится, — сказал Марко Беллини, который сам принес форму в каюту Джека, когда штурман застегнул ставший тугим стоячий воротничок, — Правда, нашивки не те. Нам всем ужасно жаль, лейтенант.
Джек пожал плечами.
— Это были смелые надежды, — сказал он, поглядев на свое отражение в новой, только что вмонтированной в стену зеркальной панели, — Сам я, признаться, не очень рассчитывал, что меня назначат.
— А мы так очень, — Беллини вздохнул, — Мы рассчитывали на капитана Деверо. А тут какой-то Хофман. Откуда он взялся?
— Из берлинского отделения, — улыбнулся Джек, повторив слова Анри Дюпре, сказанные им в офисе, — Говорят, он отличный специалист. Спасибо, что рассчитывали на меня, но не стоит расстраиваться. Это ведь обычное дело в такой ситуации, так что ничего страшного не происходит.
Он одернул на себе китель, машинально пригладил короткие темно-русые волосы и кивнул отражению в зеркале.
— Ну, идем знакомиться с начальством и передавать дела.
— Я вижу, у вас все содержится в чистоте и порядке.
Джек мысленно улыбнулся. Учитывая, что вся обстановка, мебель, часть судовых приборов, грузовое оборудование и даже роботы-стюарды и холодильные установки были абсолютно новыми, звездолет, конечно, пребывал в нереальной чистоте. Даже пыль осесть не успела.
— Да, сэр, — вежливо согласился Джек.
Он и капитан Андреас Хофман после осмотра двигательного отсека шли по круглому коридору центрального ядра, в который выходили двери жилых помещений. Новый командир «Катрионы» оказался молодым мужчиной около сорока лет, высоким, хорошо сложенным, с приятной внешностью, несомненно производившей впечатление на женщин. У него было выразительное и мужественное лицо с тонкими чертами, голубые глаза и густые русые волосы. В падавшей на широкий лоб челке виднелись светлые мелированные прядки. Синяя гражданская униформа сидела на Хофмане также хорошо, как на Джеке. Капитан смотрелся вполне представительно.
— А вот с дисциплиной, насколько мне известно, все обстоит не так идеально, — ровным тоном заметил он, — Вы человек новый и, конечно, еще не разобрались до конца. А от более информированных сотрудников я слышал, что капитан Полубояров был слишком либерален с командой. Вы, лейтенант Деверо, как бывший военный, разумеется, положительно относитесь к поддержанию дисциплины на корабле?
— Да, сэр, — опять также вежливо согласился Джек, понимая, что никаких развернутых комментариев по данному вопросу от него не требуется.
Капитан Хофман одобрительно кивнул.
— Кстати, лейтенант, — он вопросительно вскинул четко очерченные темные брови, — Вы кадровый офицер, боевой пилот, почему вы ушли из вооруженных сил? Вы ведь молоды, вам…
— Двадцать три, — подсказал Джек.
Хофман снова кивнул.
— Ведь не по состоянию здоровья? Иначе вам бы не было разрешено работать по специальности.
— Нет, сэр, не по состоянию здоровья, — Джек сделал паузу.
Разговор только что шел о дисциплине, и Джек уже представлял себе лицо нового командира, после того, как он услышит ответ.
— Так почему же? — своим безмятежным тоном продолжал допытываться капитан.
— Неисполнение приказа, — решившись, выдавил из себя Джек, стараясь, чтобы и его голос звучал спокойно, — Я отказался сам и запретил подчинявшимся мне пилотам бомбить жилые кварталы в Инубе, на Марсе.
— Но это же трибунал! — отбросив невозмутимость, удивился-таки Хофман, — Как вы избежали наказания?
— Общественное мнение было на моей стороне, — глядя под ноги, объяснил Джек, которому рассказ о прошлом не доставлял удовольствия, — Командование опасалось, что армию обвинят в агрессии против мирного населения и в преследовании тех, кто отказался следовать таким приказам. Поэтому все обошлось для меня малой кровью: мне предложили «почетную отставку» с сохранением звания, наград и летной лицензии.
— Понятно, — промолвил капитан прежним равнодушным тоном, словно Джек сообщил ему какую-то стандартную служебную информацию.
— Вот капитанская каюта, — сказал Джек несколько поспешно, радуясь, что расспросы закончились.
Они остановились перед раздвижной дверью, отличавшейся от других таких же только цифрой на табличке. Их догнал пришедший с камбуза Марко Беллини.
— Капитан, вы просили представить новый график работы хозяйственной службы, — сказал он, поравнявшись с капитаном и штурманом.
— Да, сержант, большое спасибо, — кивнул капитан Хофман и движением бровей показал Беллини на расстегнутый воротник синего рабочего комбинезона, в котором шеф-повар обычно ходил на службе.
Беллини был на полголовы выше капитана и на пятнадцать килограммов крупнее. Он смущенно потупился, точно школьник перед строгим директором и неловким движением застегнул воротник.
— Виноват, — пробормотал он и порылся в широком нагрудном кармане, — Вот новая смарт-карта для этой двери с вашим личным пин-кодом.
— Спасибо, — еще раз нейтрально-вежливо поблагодарил капитан Хофман, — Не уходите пока.
Он вставил карточку в прорезь электронного замка, и вместе с Деверо и Беллини вошел внутрь. Капитанская каюта была недавно заново обставлена. Раздвижная ширма из матового стекла прикрывала личное помещение. В служебном отсеке стоял новый письменный стол из черного зеркального пластика, привинченный к полу, как полагается, рядом вертящееся кресло с силовым полем вместо ножек, новые стеллажи для книг и документов и компьютерная система с тремя вспомогательными мониторами. В проеме между двумя квадратными иллюминаторами висела картина. Она была вставлена в тяжелую позолоченную раму, прикрыта толстым антиударным стеклом и снабжена подсветкой. Сюжетом картины, выполненной в классической живописной манере, был морской пейзаж с мчащимся по бурным волнам старинным парусником. В строгом лаконичном интерьере космического корабля картина была единственным ярким пятном. Она казалась еще одним иллюминатором, открытым в какую-то другую, наполненную живыми красками реальность. Среди оргстекла, металла и пластика надутые соленым ветром паруса выглядели до того настоящими, что даже казались неуместными.
— Что это? — глядя на картину, спросил капитан Хофман.
В его спокойном голосе проскользнуло легкое недоумение.
— Это картина, — Беллини понял, что, объясняя очевидное, сказал глупость, смутился и сбивчиво продолжил, — Она — Самсона Никитича, капитана Полубоярова. Осталась, в общем, от него. Когда звездолет высоту терял, и мы все сбрасывали за борт, ее тоже хотели скинуть. Но снять не смогли — болты больно крепко привернуты.
— Она на балансе? — спросил Хофман, продолжая смотреть на море и парусник.
— Э-э, — Беллини на секунду задумался и поспешно кивнул, — Да.
— Спишите ее, и найдите подходящие инструменты, чтобы раскрутить болты, — распорядился капитан.
— То есть снять ее? — удивленно вскинув брови, уточнил Беллини, — И с баланса, и со стенки?
— Да, пожалуйста, — кивнул Хофман.
Он обошел письменный стол и подошел к картине почти вплотную. Проведя пальцем по очертаниям корпуса судна, построенного еще из дерева, он прочел надпись на борту — «Катриона».
— Надо же! — Хофман опять выразил удивление лишь легким движением бровей, — Значит, это своего рода символ? Очень трогательно. Тогда можно повесить картину в каком-либо другом помещении. У нее очень беспокойный для глаз сюжет. Вообще классическое искусство меня всегда, — он прищурил глаза, подыскивая подходящее слово, — утомляло, можно сказать. Словом, сержант Беллини, прошу вас снять картину со стены. Я вас не тороплю, займитесь ею, когда решите основные организационные вопросы. А пока просто внесите это в ежедневник.
— Простите, куда? — с осторожным недоумением переспросил командир хозяйственной службы.
