Николай Герасимов - Рыцарь зеркального отражения
– Стой здесь, в тени, – шёпотом произнёс Максим, указывая на железная балку от шлагбаума. – Я со всем разберусь. Если что-то пойдёт не так, кидай в нападавшего вот это и беги, – продолжил он и протянул мне странный шарообразный предмет. Я аккуратно положил его себе в ладонь и почувствовал, как под чем-то мягким выступает что-то очень острое, скорее всего, металлическое.
– Что это?
– Это «ёж». Внутри – загнутые и сцепленные друг с другом гвозди в виде восьмиконечной звезды, хорошо заточенные. Сверху – пластилин.
– Странная вещь, – не совсем разборчиво произнёс я. – При ударе гвозди проходят сквозь пластилин и наносят урон?
– А ты не так уж и глуп, – улыбаясь, ответил Максим. – Обычно это используют для того, чтобы пробить лобовое стекло автомобиля. Анархисты в уличных стычках с полицией очень часто кидают «ежей» в стёкла фургонов. Сделать – легко, а эффективность, как ни странно, очень высокая.
– А убить им можно?
– Вряд ли, – покачал головой Максим. – Гвозди не настолько выпирают, чтобы глубоко войти в тело жертвы. Можно разве что хорошо поранить. Но твоё дело – это кинуть и бежать. Понял?
– Понял.
– Вот и молодец. Стой здесь.
***
– Привет, Александр! – Максим резко вскочил на противоположный от бандитов стороне платформы. – Поговорить надо!
– А ты случаем не ёбнулся? – низким хриплым голосом ответил Александр. – Может, тебе помочь чем?
– Помочь ты мне можешь, только сперва понты свои побереги, а то, я вижу, они тебе боком вышли.
– Пиздуй отсюда, пока твои стекляшки тебе в жопу не засунули, – кто-то из парней стал явно нервничать, но пока ничего предпринимать не решался.
– О! Александр, а у твоих шавок и голос есть! Может, и дальше вместо тебя говорить будут, а?
– Если ты такой невъебенный, то говори, хули пришёл, – Александр сделал шаг в сторону Максима. Я смог лучше разглядеть его лицо. Оно было мне знакомым. Молодой парень, до 30 лет, трёхдневная щетина на опухшем лице, над правым глазом три точки – следы от инъекций. Видимо, когда-то он мог лишится глаза.
– Помнишь, у тебя паренёк один деньги занял?
– У меня таких дохуя!
– Не пизди, Алексадр! Это не по твоей части. Вы же просто хотели раскрутить лоха. Ведь так? К вам по случайной наводке от лохотрона пришёл паренёк с расстроенной психикой и попросил денег. А вы, конечно, обрадовались. И поставили этого парня на счётчик, а потом крутили его в течение нескольких месяцев. Я разве что-то не так говорю?
– А ты что, больно умный, чтобы ночью себе пиздюлей искать? – Александр слегка наклонил голову, будто бы всматриваясь в лицо Максима.
– А я не жид, чтобы вопросом на вопрос отвечать.
– Блять, ну был такой и что? – он продолжал шагать в сторону Максима, его люди тоже встали и медленно стали двигаться в том же направлении. – Тебе что? Тебе-то, мудак, что от меня нужно?
– Мне нужно, чтобы ты оставил этого парня в покое.
– А хули ты в него впрягаешься? – голос Александра стал более высоким, но хрипота осталась, от этого его слова стали звучать так, будто, кто резко открывает скрипучую Дверь. —
А вы, ребята, случаем не по этой теме прикалываетесь? – он стал бить ладонью по своему кулаку и улыбаться, насколько ему это позволяли ушибы.
– Я вообще-то подумал, что это твои бобики этим больше промышляют. Или я ошибаюсь, и ты любишь, когда они тебя вдвоём ебут?
– Значит, решил, что прожил хорошую жизнь? Ладно. Сейчас мы это прекратим, – ответил Александр. – Пацаны, тащите его сюда!!
В этот момент парни в спортивных куртках побежали в сторону Максима. Один из них развил приличную скорость. Он уже было занёс кулак, но тут час же свалился на живот и стал громко хрипеть. Я краем глаза увидел, как Максим достал из рукава второй нож. Он был больше, чем тот, который угодил в парня. Он был больше похож на короткий римский меч – широкий и прямой, с большой рукояткой. Другой парень не успел понять, что произошло и по инерции продолжал бежать навстречу Максиму. Резкий шаг в сторону. Рука Максима, хватает за запястье противника, тот теряет равновесие, в тот же момент получает удар ножом в область живота. Ещё секунда, лезвие продолжает всё глубже и глубже входить в брюшную полость, резкий поворот рукоятки, и Максим уже демонстрирует Александру, как кровь его человека стекает по лезвию оружия.
– Довольно, или ещё показать? – переводя дыхание, произнёс Максим.
– А ты, я погляжу, ножичком-то размахивать горазд.
– Ну на твоих уродов меня хватило, как видишь.
– Ещё что-нибудь делать умеешь? – спросил Александр. Он неожиданно достал пистолет и направил его в сторону Максима. Меня забила нервная дрожь. Максим сделал полшага назад и с сожалением вздохнул. Мне показалось, что он был расстроен. Его не волновала собственная жизнь. Он просто был подавлен тем, что проиграл какому-то мелкому уголовнику. – Умеешь от пуль уворачиваться?
– Ого! Пистолет даже себе купил! – саркастически произнёс Максим. – А получше костюмчика в Плазе не нашлось? Или всё ушло на этот ствол?
– Да что ты знаешь о Плазе? Вы тут, блять, деревня.
– Да, у нас тут поебаться стоит подешевле. Иногда даже по любви, по секрету скажу, бесплатно получается.
– Ты меня заебал, – произнёс Александр и вытянул свою руку, чтобы прицелиться. – Куда хочешь? В живот, чтобы хватило времени на последние слова, или сразу в лоб?
– Ты думаешь, мой нож не успеет застрять у тебя между глаз? Александр, брось ты все эти понты! Ты ведь скорее всего даже стрелять не умеешь.
– Может, и не умею, но тебе пулю въебу точно. А ножичек свой бросай сколько угодно!
Максим гордо выпрямился и высоко поднял подбородок. Я не видел его лица, но отчего-то мне казалось, что в данный момент оно полно смирения и покорности. Я хотел закричать. Я открыл рот, но не смог издать и звука. Горло сковало в жутком спазме. В голове зазвучала музыка. Смычок скользил по струнам скрипки. Многозвучие инструмента отдавалось приятными колебаниями по всему телу. Неожиданно на моих глазах небо стало стремительно менять свои оттенки. Звёзды исчезали, огни далёкого города меркли. Чернота уступила место тёмно-синему, а затем и светло-голубому цвету. Солнце посреди ночи разорвало ткань ночных предубеждений. Мрак исчез в всепоглощающем свете солнечных волн. Я увидел сочно-зелёный оттенок трав возле моих ног, я видел, как потрескавшийся асфальт отливает песочно-голубым, будто море и песок, будто жизнь, будто я. В то мгновение мне стало ясно, что мои вены превратились в крепкие струны, они становились всё длиннее и длиннее, пока не порвали кожу на моём теле. Они обогнули тело Максима и сконцентрировались возле шеи Александра, образовав своеобразный желоб для ветреного потока. Как вода, как вино и смерть. Моя рука, сжимавшая странное оружие, выданное мне перед началом боя, плавно отпустила его. «Ёж» быстро покатился вдоль желоба из моих вен-струн и попал аккуратно в область кожи на шеи Александра. Ещё мгновение и из образовавшейся на этом месте пустоты, стали взлетать вверх яркие и красочные серпантины. Спиралевидные ленты всё усиленней и усиленней стали выпрыгивать из бездны его горла. Как будто вся ночь поместилась внутрь его мерзкого тела. Александр выронил пистолет и схватился за шею. Серпантины обвивали его руки, падали на землю, покрывая всё пространство вокруг его ног. Он упал на колени, закряхтел и, ударившись головой об асфальт, выключился и стал медленно бледнеть. Яркие ленты серпантина растекались вокруг его тела. вот уже целая груда бумаги всевозможных оттенков скопилась возле него.
***
Скрип замка. Резкий звук открывающейся двери. Мы дома.
– Ну, наконец-то! – радостный голос Полины. – Пришли. Я уже устала вас ждать. Почему так долго?
Максим молча снял ботинки и, не раздеваясь, прошел в свою комнату.
– Что это с ним? – ее лоб нахмурился.
Я стоял, как истукан, тоже не мог сказать ни слова.
Всю обратную дорогу мы шли молча. Бледное лицо Максима, тьма, окутавшая нас по среди ночи, тусклый свет походного фонарика и звук ног, перебирающих мелкий гравий, – так остался в моей памяти этот путь домой. Мне неоднократно хотелось вернуться назад, на платформу, и осмотреть тело Александра. Но что-то сдерживало меня. Властное молчание Максима. Он не хотел разговаривать. Мне казалось, что дело было не только во мне. Какие-то его представления о жизни, возможно, перестали быть действительными. Я его плохо понимал, но мне казалось, что в чем-то мы с ним были очень похожи. В этом немом ужасе расшатанных нервов мы как будто существовали на одной волне. Впрочем, понимание все-таки было. Когда нет слов, когда нет того, что может упорядочивать, превращать в что-то целостное и единое, под кожей начинают течь ручьи разрозненных чувств. Они еще не сложились в эмоции, не обрели ярлыки, но именно они преодолевали закостенелость слов и свободно проникали в мысли собеседника. В этом безусловном общении мы были одни. Не было посредников и не было судей. Как будто все исчезало за рамками здравомыслия. Эта безрассудность помогало нам быть вместе.
