Николай Герасимов - Рыцарь зеркального отражения
– Ну, хватит!
– Что такое?
– Я уже весь горю от стеснения.
– Хватит стесняться! Ты дома! – ответила Полина и дала мне подзатыльник. – Понял?
– Понял, – сказал я, потирая голову.
– Будешь кусочек?
– Конечно!
– Только маленький! Завтра он будет вкуснее, – ответила она, ловко вырезая тонкий кусок торта. – Давай сюда тарелку!
Я подошел к серванту в углу, открыл стеклянную дверь и достал оттуда блюдце. Молча, положил его на стол.
Полина с помощью ножа и десертной вилки аккуратно водрузила на него небольшой кусочек лакомства.
– Съешь его, а потом похвали меня.
Как только я почувствовал вкус торта, возникло ощущение голода. Но это был голод, сопряженный с радостным приливом эндорфинов в крови.
Сладкое счастье стерло из памяти всю хронологию сегодняшних диалогов.
Я в наслаждении зажмурился и громко сказал: «Ты чудо!»
– Произнеси это еще раз
– Ты чудо!
– А еще?
– Ты чудо-чудо-чудо!
– А теперь можешь сказать то, что ты не договорил, – сказала Полина. Ее голос был самодовольным.
– Спасибо тебе!
– Не за что, – ответила она, вглядываясь в мои глаза. Казалось, она что-то искала в них. Благодарность? Страх? Тревогу?
– Пора спать.
– Хорошо, – произнес я. – А что с тортом?
– Вот что, – ответила она, накрывая тарелку прозрачным колпаком. – А Максим ничего не получит.
Мы выключили свет на кухне и молча, прошли в нашу комнату.
***
Я был острым предметом, разрывающим ватное прогнившее одеяло воздуха. Углекислый газ впитался во все поры старой кровати. Человеческое дыхание вытесняло собой жизнь. С каждым вздохом. С каждым выдохом. Смерть искала своего союзника. Её невидимые пары отравляли кожу на теле, разъедали сетчатку глаз. Они выворачивали все внутренности наружу, ломая кости и сухожилия, в то время как нервы превращались в крепкие узлы боли. Слипшиеся пряди волос существовали как будто сами по себе. В тот момент казалось, что только они останутся жить.
Тем временем рукава солнечного света тянулись к ядовитым парам смерти. С каждой секундой всё отчётливее были видны уродливые пальцы солнца с её кривыми ногтями. Они тянулись до смертельных паров, чтобы установить связь.
***
Я проснулся посреди ночи от собственного крика. Дрожало все тело. Только руки оставались в покое. Хаотический поток мыслей боролся с моим желанием найти в этой неразберихе причину моего ужаса. Левую ногу скрутило в судороге. Я чувствовал, как все внутренности ныли от соприкосновения с костями. Казалось, что все тело покрыто изнутри пятнами от ушибов. Ни одного живого места.
– Милый, что с тобой? – тревожно спросила Полина и включила ночник.
Свет резал глаза. Как будто ножом по сетчатке. Боль стала усиливаться.
– Выключи его! – крикнул я, прижимаясь к стене. – Выключи его как можно скорее.
– Хорошо-хорошо, милый! Все в порядке, – ответила она, прикоснувшись к выключателю. Комната снова погрузилась в черный мрак.
– Мне плохо, – произнес я, преодолевая сбившееся дыхание. Легкие выворачивало наизнанку.
– Что с тобой? – тревога в ее голосе росла. – Что мне сделать?
– Мне плохо!!
Полина прижалась ко мне. Ее упругое тело источало жар. Она схватила мою голову в свои руки, зафиксировав, таким образом, мой взгляд на фрагменте стены. Черный круг и палитра серого. Старое немое кино. Кадр за кадром. Я услышал звук пленки и вспомнил. Вспомнил то, что хотел похоронить.
– Полина, а я тебе не все рассказал! – громко сказал я, когда дыхание немного пришло в норму. – Хочешь услышать еще? ты ведь любишь странности, да? – мой рот искривился в немой боли.
– Расскажи, – Полина продолжала крепко держать мою голову, но хватку немного ослабила.
…И я рассказал.
***
После того как я вернулся домой от Лизы все и началось. Или закончилось. Точно сказать не могу. В квартире стоял неприятный запах. Я молча разделся и оставил вещи в прихожей. Вода в ванной была ржавой, пришлось «мыть руки», используя влажные салфетки. Фильтр на кухне я поменял до своего ухода. Это радовало. Он новый. Значит, как только польется нормальная вода, у нас будет, что пить. Я долго не решался войти в комнату.
– Ты пришел? – произнес добрый и усталый голос.
– Да.
– Как все прошло?
– Нормально.
– А подробнее?
– Я же говорю, что нормально! – резко ответил я.
Пауза. За окном горел свет. Солнечный диск вращался по часовой стрелке. Время вперед. Я облизал засохшие губы и вошел в комнату.
– Прости меня, – начал я. – Я не хотел. Просто метро, сам понимаешь, транспорт, это нервирует.
– Не извиняйся, – ответило высохшее лицо. – Главное, что ты наконец-то куда-то сходил.
– Не было смысла, – я подошел ближе и осторожно присел на край кровати. – Но все было хорошо.
– Это здорово, – ответил лицо.
– Яркое сегодня солнце.
– Да. Мне это нравится.
– Хорошо, что тебе нравится.
– Я тут думал насчет того, как мы будем писать письмо в Академию. Это необходимо сделать. Ты был прав. Тот эскиз – это картина Моне.
– Обязательно, – ответил я и глубоко вздохнул. – Но сперва тебе нужно поправиться.
– Это да. Но мы все успеем, так что не бойся.
– Я и не боюсь, – комок в горле застрял на уровне гланд. – Тебя ведь выписали.
– Да, – сказало лицо, прикрыв глаза. – Потом нам надо будет подумать о публикации.
– Снова совместная статья?
– Да, как обычно. Ты же писать не умеешь.
– Да ну?
– Конечно. Всему тебя ещё учить нужно.
– Не забывайся, ты меня старше, может, лет на 5 только.
– Пять лет – это тоже много. Можно институт закончить.
– Да. А можно еще арт-программирование выучить.
– Опять ты за свое, – лицо улыбалось. – Расскажи лучше про девочку.
– Не хочу.
– Она же вроде симпатичная.
– Вроде.
– Из тебя и слова не вытянешь.
– А ты меня не первый год знаешь.
– И то верно, – голос сильно ослаб. – Я немного вздремну, ладно?
– Хорошо, – ответил я. – Только давай я поменяю… ну…
– Давай.
Я молча потянул за край простыни. Пальцы усердно перебирали ткань. Белая поверхность была покрыта черно-коричневыми пятнами. Когда я завершил это, то понял, что появились еще и красные точки. Судя по всему совсем недавно. Я также молча свернул простыню в небрежную массу и понес в ванную. Там уже мной был приготовлен специальный контейнер из твердого пластика и полиэтиленовых пакетов. Проверив воду, я немного обрадовался тому, что ржавчина прекратилась. Запах тем временем все сильнее и сильнее проникал в мой нос. Мне было неприятно. Отвратительно. Мерзко. Еще более мерзко было то, что я осознавал свою неприязнь, брезгливость к происходящему. От этого было больно. В коридоре я сел на пол, прислонившись к стене. «А что если сейчас? – подумал я, – Немного нажать на горло и все. Все закончится быстро. Ему не будет больно,» – пронеслось в моей голове. Нет, будет. Никогда не бывает не больно. Никогда. Я вспомнил, как мы говорили слова «все нормально» и «все в порядке». Всей бумаги в мире не хватит, чтобы написать эти слова столько же раз, сколько мы их произносили. А потом я почувствовал укол в самое сердце. Я услышал мычание, доносящееся из комнаты.
Не помню, как скоро я был уже там. Лицо напряглось от боли. Вены вздулись. Кожа стала белее мела. Глаза искали меня. Я схватил лежащую на кровати руку, которая ничего не чувствовала. Но мне было все равно. Я смотрел в эти глаза и видел всю жизнь. Вспышки и дрожащий нерв. Тростник и ветер. Море и небо. Соленая вода и земля на дне ямы. Перистые облака в траве на лугу в горах. Холодные губы и счастливый финал. Рукава света тянулись к нему. Из каждого рукава торчали уродливые руки. Они целились в шею. Я резко встал и побежал к окну. Я дернул за штору, но свет не прекращался. Тогда я побежал в коридор и схватил наши куртки и мое пальто. Вошел в комнату и прикрепил их к крючкам, на которых держались шторы. Стало чуть темнее. Я схватил ножницы, лежащие на столе, и подбежал к креслу. Обшивку я разорвал очень быстро. Мимолетно радуясь своей победе и прикрепляя подобным образом ее к конструкции из штор и одежды, я стал улыбаться. Все получится. Еще немного и станет совсем темно. Еще чуть-чуть и руки солнца исчезнут. «Все будет в порядке, – крикнул я, – Почти! Почти! Совсем немного осталось». Я спрыгнул со стула и в один шаг преодолел расстояние между окном и кроватью. Я снова схватился за руку. Глаза продолжали смотреть на меня. Еще мгновение, и я услышал, как воздух выходит из легких. Едва заметный свист. Глаза говорили. Они говорили: «А как же ты?». А как же ты? А как же ты? Нет. Ничего. Ты ведь никуда не уйдешь. Здесь уже темно. Почти ночь. Мы останемся здесь. Куда же ты сам без меня. Опять влетишь в какую-то историю, а мне потом за тебя отдуваться. Ты ведь не можешь без меня. Мы это знаем. Ты останешься тут. Со мной. Не делай глупостей. Все будет в порядке. Уже лучше. Уже не больно. Скоро все закончится. Мы снова будем как всегда. Как тогда, как хотели, как могли, как желали, как мечтали. Только света не будет. А зачем он нам? Он только мешает. Он пыль. Он ничто. Он выдумка ученых. Его не бывает. Мы есть. А его нет. И никогда не было. А мы были. И были всегда. И это то, что мы. То, что ты, то, что я.
