Рамез Наам - Дилемма
В комнате было чисто и прибрано. Одна стена полностью заставлена деревянными стеллажами с памятными вещицами, декоративными тарелками, бумажными книгами. Под единственным окном – массивный письменный стол. На полу – большой круглый ковер. Еще две двери ведут в уборную и кладовку.
Хольцман сел за стол покойного друга. Ему по-прежнему было не по себе в этом доме, но ничего не поделаешь…
На столе стояли рамки с семейными фотографиями и персональный компьютер: четырехдюймовый черный кубик с портами, большой плоский монитор и клавиатура. Место защищенного терминала пустовало – наверняка его забрали агенты МВБ.
Хольцман включил комп. Тот сразу же запросил пароль, разумеется.
Ящики стола оказались незаперты. Хольцман начал в них рыться: бумаги (ни одной под грифом «Секретно»), запароленный планшет, ручки, медали и похвальные грамоты, которые Уоррен никогда не выставлял напоказ початая бутылка «Лафройга», бокалы, пустое ведерко для льда.
Хольцман вытряхнул ящики, простучал донышки и бока, но потайных отсеков не нашел. Он чувствовал себя дураком, нерадивым любителем, строящим из себя профессионала. Уоррен Беккер был профи. А Хольцман – нет.
Он встал из-за стола и принялся за стеллажи. Один за другим снимал сувениры и книги, надеясь обнаружить тайник в каком-нибудь томе или ложное дно у полки.
Ничего.
Затем его внимание привлек ковер. Он скатал его, однако ничего подозрительного не обнаружил, только сплошной гладкий паркет – без расшатанных планок и прочего. Звук при простукивании пола тоже был самый обычный.
В уборной оказались только туалетные принадлежности и бытовая химия.
В кладовке тоже не было ничего интересного. Клюшки для гольфа, обувь, пиджак без одной пуговицы на рукаве. Хольцман все обыскал – не спрятана ли где-нибудь записка или карта памяти… В поисках тайника он простучал тростью все стены и даже потолок.
Ничего.
Ничего, ничего, ничего.
Хольцман в отчаянии рухнул в кресло. Он провел в доме Беккеров уже несколько часов, устал и проголодался. Ему по-прежнему нужна была доза опиатов. Сейчас бы немного расслабиться…
Стоп.
Хольцман снова открыл ящик с напитками. Бутылка. Он взял ее в руки. Какая-то она странная… Хольцман не раз видел «Лафройг» в офисе Уоррена, те бутылки выглядели немного иначе… «Год разлива: 2029». Одиннадцать лет назад.
Неужто Уоррен одиннадцать лет пил из одной бутылки?
Хольцман открутил крышку и понюхал. Виски как виски.
Он закрыл бутылку и повертел в руках. Почему Уоррен так долго ее хранил? Почему не пил из нее? Или пил – а потом подливал свежее?
Может, это что-то вроде сувенира? Память о каком-то важном событии?
Хольцман крутил и крутил бутылку, поглаживал ее пальцами и думал, думал…
Вдруг он что-то нащупал.
В самом низу, под уголком бумаги, был какой-то крошечный бугорок.
Хольцман поднес бутылку в глазам. Вроде бы уголок слегка отстает от стекла… или нет?
Он подцепил край пальцем, потянул…
И бумага легко отошла. Под ней оказался крошечный золотистый квадратик. Карта памяти. Маленький подарок от Уоррена Беккера.
65
Дело принципа
1 ноября, четверг
Охранника надели на Кейда глушитель нексуса и отвели на крышу. Плитка была влажная, всюду валялись пальмовые листья. Слуги в спешке наводили порядок и вытирали пол. Ночное небо уже прояснилось, но совсем недавно на острове бушевала непогода.
Шива сидел на своем обычном месте, прихлебывал чай и любовался последними отсветами заката.
– Кейд! – Он предложил ему стул. – Ты ознакомился с файлами.
– Да.
Шива улыбнулся.
– Но не затем, чтобы поделиться с вами лазейкой.
Улыбка индуса тут же померкла.
– Хм… А для чего же?
Кейд заглянул ему в глаза, жалея, что не может дотронуться до его разума, поделиться своими соображениями – малой толикой того, что показал ему Шива.
– Вы мудрее всего человечества? – спросил Кейд.
Ильяна в его сознании очнулась и возликовала.
Шива нахмурился:
– В каком смысле?
– Я верю, что вы честный и порядочный человек. Что вы действуете исключительно из добрых побуждений. Мне бы очень хотелось с вами работать и видеть, как наши мечты сбываются. – Он умолк. – Я знаю, как это здорово – восстанавливать справедливость. Как это приятно. Но это западня, Шива, разве вы не понимаете? Это зависимость сродни наркотической. Хочется еще и еще…
Шива открыл было рот, однако Кейд поднял руку и стал говорить дальше, пристально глядя ему в глаза:
– Мы с вами – лишь малая часть этого мира. Малая часть человечества. Нельзя силой принуждать людей решать проблемы всей планеты. Никто не должен обладать такой властью. Никто.
– Кроме тебя, – поправил его Шива.
Кейд перевел глаза на темнеющее море.
– С меня тоже хватит. Вы наглядно показали, к чему все это идет. Если я оставлю себе лазейку, то буду прибегать к ней снова и снова, для все более серьезных целей. Но если вы отпустите меня на свободу, я закрою ее – навсегда. Откажусь от власти. Пусть люди сами разбираются.
Шива вытаращил глаза:
– Да ты шутишь!
– Я говорю совершенно серьезно.
Шива умоляюще протянул к нему руки:
– У нас есть шанс, Кейд! Шанс исправить этот мир, сделать его лучше! Это не игра, не философское упражнение, мы говорим о миллионах человеческих жизней.
Кейд спокойно посмотрел ему в глаза.
– Я не позволю вам управлять людьми.
– Да не хочу я ими управлять! – практически заорал Шива. – Я хочу их спасти!
– На этом вы не остановитесь, – сказал Кейд. – Вы начнете злоупотреблять властью и всякий раз будете находить все новые и новые оправдания своим действиям. Если я вам помогу, то стану таким же. А вы превратитесь в диктатора.
– Черт подери!!! – Шива ударил кулаком по перилам. – Ведь больше некому им помочь! – Он брызгал слюной от ярости и отчаяния.
– Есть сами люди, – тихо ответил Кейд. – Миллиарды людей. Они себе помогут, совместными усилиями решат проблемы этого мира – в том числе и посредством нексуса. Вот только перемены должны идти снизу. Они сами должны их захотеть.
Кейд вспомнил, как танцевал в клубе, – он по собственной воле стал частью того единого организма.
Шива помотал головой и стиснул зубы, устремив взгляд на черное море. Он был напряжен, как струна.
Наконец он повернулся к Кейду и махнул рукой:
– Уйди с глаз моих, Кейд. Уйди.
Кейд лежал в кровати и гадал, что с ним будет дальше. Шива, которого он знал по файлам на планшете, был исключительно терпеливым человеком. И исключительно страстным, готовым на крайние меры – если таковые понадобятся.
Станет ли он терпеливо дожидаться, пока Кейд передумает?
Или попытается вытащить нужную информацию силой?
Кейд должен быть готов к любому развитию событий. При этом смотреть в оба – на случай, если появится шанс сбежать. И еще следует приготовиться к долгому, очень долгому заключению. К пыткам, накачиванию наркотикам – или как там Шива захочет добыть нужные сведения.
Если до этого дойдет, существует лишь один безотказный способ обезопасить себя и мир. Стирание памяти не сработает: оно помогает лишь в редких случаях, когда воспоминание еще свежо и не связано с кучей других. Значит, Кейду остается последовать примеру Ильяны. Уснуть навсегда. Умереть, чтобы не отдать бесценную информацию в чужие руки.
Кейд больше ничего не боялся. В голове была только ясность. Он наконец-то понял, каково его место в мире. Раз и навсегда решил, во что верит.
Он написал нужный скрипт и приколол его в верхний угол ментального зрения: отсюда можно активировать его в любую секунду. Потом он лег и стал смотреть в окно на мерцающие звезды и ясное небо. Как ни крути, этот остров – не самое плохое место, чтобы умереть.
* * *Шива наблюдал, как созвездия ползут по небу. Лейн так наивен… идеалист до мозга костей. Впрочем, неудивительно. Он вырос в достатке и сытости, никогда не видел настоящего голода, настоящей смерти. Он не усвоил одного из главных законов жизни: добрые намерения и оптимизм не приведут тебя к цели. Нужно действовать – чего бы это ни стоило.
Но мальчишка, похоже, принял окончательное решение. Пусть. Не хочет по-хорошему – будет по-плохому.
66
Ожидание
2 ноября, пятница
Су-Йонг Шу мысленно заорала, когда вопрос появился вновь. Теорема эквивалентности, теорема эквивалентности, теорема эквивалентности.
Чистая боль пронзила ее смоделированный мозг. Примитивная глубинная боль, от которой не было никакого средства, – потому что не было физической причины, которую Шу могла бы устранить.
Шу закричала, мечтая наконец обрести губы, с которых может сорваться крик, кулаки, которые можно стиснуть, голову, которой можно ударить об стену.
Пистолет, которым можно пристрелить мужа.
