Михаил Соловьев - Апокалипсис on line
От былой жизнерадостности не осталось и следа.
На лице застыла гримаса ярости, из перекошенного рта бежала струйка слюны.
Голова оказалась под специальным зажимом. Руки, окольцованные кожаными «браслетами»,
то нервно сжимались в кулаки, то неестественно выпрямлялись, с силой
растопыривая пальцы.
Рывки следовали один за другим с нечеловеческой силой.
— Представь, если его отвязать, — заговорил Юрий Леонидович, — Он нас с тобой «рассчитает»
с жизнью за пару секунд. Поэтому все прибывающие проходят через карантин.
Сначала в обязательном порядке сонник, а дальше в зависимости от поведения. Ты
вот когда проснулся, все еще хихикал да в пятнашки играл, а «Чуков» унесло…
Он грустно вздохнул, и мы пошли дальше.
Одежду действительно привели в порядок и погладили.
С удовольствием вдыхая запахи химчистки-прачечной, я переодевался.
— Где шмотки из гостиницы? — прыгал я на полу попадая в гачу.
— В «Крузаке», — повернулся Леонидович, — Не хватает чего-то?
— Одеколон, — глянул я на него снизу-вверх, — Я, ненабриолиненный, голым себя
чувствую…
— Вот еще, — фыркал шеф, — Настоящий мужчина должен быть волосат, свиреп и вонюч!
— Согласен. Вот только вонючесть предпочитаю французскую, — парировал я.
Сумка из гостиницы действительно оказалась в «Крузаке». Преданный внедорожник
приветливо клацнул замками, размыкая дверцы, и замолк в немом ожидании
Выудил из бокового кармана сумки прозрачный флакон «Шанель-спорт» и удивился:
— Странно, что не стибрили…
— Тебя спецы брали, а мародерство не в наших правилах, — строго сообщил шеф.
— Ну и зря, — поддел его я и изрек древнюю ментовскую пословицу, — Что изымаешь,
то и имеешь, а ничего не изымаешь — ничего не имеешь.
Шеф не ответил, а лишь строго засопел и покосился карим глазом.
Пока добирались до Новосибирска, я прокручивал в голове возможный план базы.
Ничего толкового из этого не вышло: глухие коридоры и переходы сбивали с толку,
и просчитать что-либо не получалось.
Когда выехали за ворота, крашенные дрянной зеленой краской. Я глянул в зеркало
заднего вида. Ничего запоминающегося. Пейзаж смотрелся типично для любого
провинциального городка.
Пришла мысль, что обратно без Леонидыча я не вернусь.
— Адрес базы и карта в телефоне, — угадал мои сомнения шеф, — номер Профессора и
каждого из нас также «зашиты» в памяти — не потеряешься.
Уловил информацию краем уха и наслаждался единством с застоявшимся «Крузаком».
На тонком уровне неожиданно почувствовал его нервное дрожание и дизельный
говорок:
— Фыр-тыр-тыр, бл-бл-бл…
Трасса оказалась великолепной. В Новосибирске и пригородах всегда чувствовалась
Европа.
Линованный асфальт вылетал назад, будто струя мощного катера идущего на глиссере
и пятьдесят километров, отделяющие областной центр от Бердска, пролетели
незаметно.
Леонидыч по дороге делился сомнениями относительно операции в Китае, к которой
мы готовились. С моим замечанием, что сидеть и ждать когда тебя поработят
обратно нельзя, согласился и добавил, мол, переживает лишь о малых сроках
подготовки.
Двор, где меня задержали спецы, выглядел в дневном свете по-другому.
Я с удивлением разглядел сидящих на лавочках мирных жителей и не спешил выходить
из машины. Какими-то новыми глазами смотрел я на свое «вчерашнее» поле брани.
Вот и вход в подвал темнеет жерлом и сорванный когда-то вместе с клямкой замок
так и висит, чуть покачиваясь-поворачиваясь железными боками.
Деревья, ржавые мусорные баки.
Неодобрительные взгляды бабок на лавочках заставили таки запарковаться и
заглушить плюющийся синим выхлопом автомобиль
— Где закрома? — не вытерпел молчания Леонидыч.
— Вместе пойдем? — строил схему выбравшийся из глубин сознания мой «авантюрист».
— Можешь и один, но лучше я прикрою, — отшутился шеф.
Я молча пошарил за спинкой пассажирского сиденья и достал дежурный фонарик с
перчатками. Скомандовал: — Пошли! — и выбрался из «Крузака» на пространство
двора.
На лестнице, ведущей в подвал, не оказалось никаких признаков «войны» и внутри
все выглядело так, будто я просто накануне ушёл.
Разобранные мною мешки лежали опять упакованные и аккуратной стопкой.
Легкое дежавю.
Стол, застеленный газетами, и сопящее тело на диване завершили картинку.
— Подъем, Иуда, — рявкнул я и пнул по ободранной спинке.
Ошибки не было — Юрка.
Из-под дерюги показалась всклокоченная голова и замерла в резком луче диодного
фонарика.
Посветил себе в лицо.
— Узнал?
— Конечно, — грустно гудел Юрка, — Ты прости. Мне ничего не оставалось.
Прессанули меня тогда.
— А зря, — подогрел его я, — Видишь, опять сбежал.
— Убивать будешь? — настороженно спросил бомж.
— Отработаешь, — успокоил я, — Перчатки есть?
— Что будем делать? — деловито засуетился тот, — Закапывать кого? —
Уловив, что ему ничего не грозит, бомж, видимо, успокоился и по-хозяйски
потянулся к лампочке на карболитовом патроне.
— Во, — присвистнул я разглядывая пространство подвала, — А доски-то где?
Действительно пыльные кучи ощетинившиеся гвоздями исчезли.
— Увезли, — ответил Юрка, — Сразу как тебя задержали, так на следующий день и
увезли. После костра твоего. От греха.
Пошел к «захоронению» кейса.
Картинка без деревянных обломков оказалась непривычной, но из моего схрона
торчала не тронутая стекловата. Расчет оказался верным: никому не захочется
брать эту гадость в руки, чтобы потом чесаться.
— Все на месте, — сообщил я Леонидычу немного покопавшись.
Счет пошел даже не на секунды, и сейчас мне предстояло выудить флэшку. Хорошо
моя авантюрная половинка уже составила план, и я с удивлением наблюдал за ним в
раздвоившемся сознании.
Сделал вид, что хвастаюсь содержимым подошел к Юрке, — Гляди, висельник, что ты
прозевал. Квалификацию теряешь…
С этими словами, расстегнул кейс, отвернувшись от Леонидыча.
«Хозяин» подвала замер как увидел тугие пачки долларов.
Стало замедляться время и пришло понимание, что все получится.
Изобразил, что оступился.
Почувствовал спиной крайнее неудовольствие шефа и незаметно сгреб пятерней
флэшку.
— Ты чего это цирк утроил? — дотянулся недовольный Леонидович до крышки кейса, —
Закрывай, давай, а ты помни, — обратился он к Юрке, — Вякнешь кому — сам тебе
сердце вырву!
Щелкнули замки.
Я взял кейс подмышку и пошел мимо застывшего бомжа на выход.
Дежавю исчезло. Наверное, без дыма и противогаза обратная дорога по лестнице из
подвала не воспринималась как что-то пережитое.
Только усевшись в машину Леонидыч озадаченно спросил: — На хрена тебе это
представление?
— Месть за предательство…
— В кейсе кроме бабок есть что?
Чуть не брякнул: «Уже нет», и молча открыл крышку, клацнув замками.
Добавил на всякий случай:
— Если Рубан ничего не сунул...
— Послушай, — заговорил Леонидович, — Мы же знаем, что эти деньги наши. Вы
получили их в Бурятии после тамошней заварухи. Сейчас приедем на базу, и тебе
придется их сдавать.
— Не все, — парировал я, — У нас тут с Саней и своя касса.
— Сколько?
Сильно хотелось рассказать про сто тысяч долларов, но я сдержался и выдохнул в
воздух: — Сорокет.
— Чего? — не понял Леонидыч.
— Сорок тысяч, — медленно проговорил я и добавил, — Мы про кейс могли вообще не
колоться, а просто слить с первой оказией друзьям. — Шеф молчал, — Решайте, —
нагло продолжил я, — Завозим деньги?
— Далеко? — после небольшого раздумья сдался тот.
— Сейчас позвоню.
Оставшаяся часть операции не заняла и часа.
Набрал телефон Рубановского брата.
Купил модный кейс, похожий как две капли воды на предшественника. Переложил
четыре тугие пачки стодолларовых купюр. Запер на ключ.
Через двадцать минут вручил «двойника» пареньку, подъехавшему на БМВ 7-й модели.
Диалог получился коротким:
— Саня звонил?
— Да, он сказал сделать все, как вы решите.
— Положи чемодан в офисе до его приезда или звонка.
— Хорошо.
Гонец уехал, а я разрядил повисшую в воздухе тишину вопросом: — Почему Юрий
Леонидович вы деньги позволили забрать.
Ответ звучал просто: — Ну, запрети я, лучше было бы?
Я не знал, что сказать, и сознался:
— Это не наши деньги.
— Знаю.
— Спасибо вам. Мы их домашним передадим.
