Зверь (СИ) - "Tesley"
Месяц Осенних Ветров почти подошёл к концу, когда Робер приступил к обмотке. Закрепив нить, он принялся плотно укладывать её ряд за рядом, создавая сплошное покрытие. Туго сплетённый конский волос поблёскивал на солнце, и Роберу казалось, будто он покрывает лук слоем тонкой, как лист, позолоты.
Скоро с этим было покончено. Связав концы, Робер поднял получившееся оружие. Теперь оно казалось не деревянным, составленным из нескольких аккуратно обструганных частей, а металлическим – словно изначально было отлито целиком из чистого золота.
«Праматерь Астрапэ, — подумал Робер, взвешивая лук на ладони и проверяя его сбалансированность, оказавшуюся идеальной. — Да он пришёлся бы по руке даже тебе, женщине!».
Почему Астрап в его представлении постоянно оказывался женщиной, он даже не задумывался.
Оставалось натянуть тетиву. Робер сделал петлю в одном конце нити, и, перекинув лук через бедро, осторожно согнул его. Тот упруго спружинил под его нажимом и, казалось, нежно зазвенел где-то на пределе слышимости, словно запел от радости. Он так давно лежал без дела! Тихий этот звон отозвался сочувственной дрожью в душе Робера. Он затянул на другом конце вторую петлю, и выпрямился, не совсем понимая, что теперь делать.
Стрел у него не было. Разумеется, можно было обтесать какую-нибудь подходящую ветку, но Робер почему-то не озаботился этим заранее. Ему хотелось попробовать, не распадётся ли лук при первом же использовании: ведь хотя сейчас он казался цельным, его части удерживал вместе только один тонкий конский волос.
Волос пирофора.
Робер поднял лук и медленно, с крайней осторожностью потянул на себя тетиву полусогнутым большим пальцем. Плечи лука упруго напряглись, а удобная, ухватистая рукоять даже не дрогнула. Робер потянул сильнее: лук оставался целым, словно литым. Даже самый придирчивый взгляд не смог бы обнаружить места крепления, словно их и не было.
Робер, наконец, решился, и вскинул лук на уровень глаз. В сердце его вдруг вскипела бурная ребяческая радость, как в детстве, когда удавалось удивить деда или отца метким выстрелом. Размеренным плавным движением он натянул тетиву до предела.
Что-то блеснуло у самых его глаз. Вероятно, это просто солнце отразилось от сияющей дуги. Роберу показалось, что яркий луч лёг на тетиву подобно тонкой стреле. Эта мысль позабавила его. Он ослабил натяжение, и луч пропал. Улыбаясь про себя, Робер снова натянул лук до предела. В глазах опять блеснуло тонкое лезвие света: должно быть, этот эффект возникал из-за взаимного отражения тетивы и обмотки.
Всё-таки Дракко не обычный конь, подумал Робер. Он пирофор, огненосец.
Натянув лук, Робер выпустил воображаемую солнечную стрелу прямиком в небо. Она сорвалась, как вспышка света, и растворилась в синеве безоблачного безмятежного пространства. Робер попытался проследить за ней взглядом, но она была слишком стремительна.
Вдруг в хорне от него в рощице чахлых пиний ударила короткая молния.
Она вошла в землю прямо, беззвучно и совершенно неожиданно. Вокруг стоял ясный солнечный день, безветренный и безоблачный, по-осеннему спокойный и тёплый. Грозовая молния среди этой безмятежности производила впечатление чего-то нереального, почти страшного. Робер постоял, недоуменно щурясь в ожидании раскатов грома.
Вероятно, приближается гроза?
Грома так и не последовало.
А может быть, ему просто почудилось? Робер оглянулся, но увидел лишь Дракко, который, стоя во дворе неподалёку от хозяина, внимательно следил за всеми его действиями. Динуччи не было видно: она пасла своих коз где-то на окраине деревни. До Робера доносился только лай её верной помощницы.
День оставался по-прежнему ясным и тёплым; на небе не виднелось ни облачка. Смутно подозревая, что произошедшее имеет некоторое отношение к луку, Робер поднёс его к самым глазам и тщательно осмотрел.
И впрямь это казалось удивительным! Сейчас Робер уже не смог бы определить, из какого материала сделан лук, как не нашёл бы и места его сочленений, хотя недавно сам соединял их. Оружие казалось выкованным из драгоценного металла или вырезанным из какого-то чудесного янтаря, гибкого и упругого. Золотая тетива напоминала струну лютни.
Робер снова вскинул лук и на сей раз прицелился в высохшую пинию, росшую особняком на краю рощицы. Едва тетива натянулась до предела, в ней снова сверкнула солнечная стрела – тонкий слепящий луч. Робер выпустил его, и в то же мгновение молния поразила бедное дерево, расщепив и опалив её ствол. В воздухе постепенно начал расти столб дыма.
— Праматерь Астрапэ! — пробормотал ошеломлённый Робер.
Невидимая Динучча громко заголосила за околицей деревни, видимо решив, что начался пожар.
Будь Робер правоверным эсператистом, он, вероятно, приложил бы пальцы к губам и прочитал бы молитву. Но он только стоял, потрясённо глядя на лук в собственной руке и почти не замечая, как Динучча, вынырнув на тропинке, ведущей к дому, громко кричит, суетливо несясь ему навстречу и размахивая руками как ветряная мельница:
— Сухая гроза, голубчик, сухая гроза! Ох беда-то, беда! Скорее в дом!
Паника бедной женщины прекратилась так же быстро, как и началась. Добежав до Робера, Динучча увидела сверкающий лук в его руках и внезапно притихла, резко остановившись и даже чуть-чуть присев на месте. Робер быстрым вороватым движением завёл руку с луком за спину.
— Это пустяки, Динучча, право же, пустяки, — бодрым голосом уверил он. — Нечего бояться. Дерево засохло, вот и вспыхнуло. Это, должно быть, от солнца.
Ласковое осеннее солнце явно не заслуживало подобной напраслины.
Динучча опасливо покосилась на Робера, а затем – на горящую пинию и промолчала.
— Не бойся, — повторил Робер уже гораздо искреннее. — Пожара не будет. Сухостой далеко на отшибе, и ветра нет. Скоро огонь сам погаснет.
— Если так говорит добрый господин… — промямлила Динучча, краем глаза следя за концами лука, высовывающимися из-за Роберовой спины.
На сей раз она сказала «господин», а не «голубчик».
— Полно, какой я тебе господин, — покривил душою Робер, желая в этот миг, чтобы сказанное им и впрямь было правдой. — Я простой человек, да и беспамятный к тому же.
— Так-то оно так… — замялась Динучча. — А только видала я господ… э-э… одного, вишь, господина, да со слугою. С лица-то был вылитый Лит, и норовом ему под стать, сохрани Создатель. — Старуха поднесла руку к эспере, висевшей у неё на груди. — Как осердиться на что, так земля-то вся ходуном ходить начинает! Страсть! Так мож и вы, добрый господин, ему малость сродни?
— Что? Вылитый Лит? — спросил поражённый Робер.
Как будто гальтарская старуха могла в точности знать, как выглядели Ушедшие!
— Писанная икона, — подтвердила Динучча, снова хватаясь за эсперу. — Глазищи-то серые, как батюшка-скала, а волосья тёмные, как матушка-земля.
Дикон! Робер ни на мгновение не усомнился: Дикон был здесь. Но когда?
— Ты прежде не говорила, — сказал он медленно. — А этот господин что – ночевал у тебя?
— А он, сударь мой, болеть у меня изволил, — объяснила Динучча. — Совсем как вы. С месяц промаялся – тут-ить, на вашей же лежанке. Слуга ихний так за ним ходил, что за дитём малым.
— И это случилось до землетрясения? — поинтересовался Робер, соображая сроки.
— Сразу опосля, — отозвалась Динучча и неожиданно пригорюнилась. — Осерчал он на нас тогда, молодой-то Лит, вишь ты!
Старуха плаксиво скривила рот, а за её спиной красноречиво дымилась злополучная пиния.
— Полно, — виновато сказал Робер, — кто может на тебя рассердиться? Ты добрая женщина!.. А я, возможно, знаком с тем молодым дворянином, — добавил он. — Ты не знаешь, куда он потом направился?
— Слуга ихний мне сказывал, что-де в Алат, — ответила Динучча охотно. — Молодой-де господин – монах из тамошней обители.
Алат! Мысли Робера что-то словно царапнуло. В Алате он разговаривал с Диконом, в алатской обители они с Альдо навещали его…
Альдо! Теперь Робер не сомневался: его действительно звал Альдо. Его сюзерен, Ракан, звал Повелителя Молний. И разве всё, случившееся здесь и сейчас, не доказывает, что Эпинэ и впрямь наследовали право на небесный огонь? И хотя Робер почти забыл самого себя, он откликнулся на зов, он услышал сюзерена и пошёл ему навстречу… Вот только очнулся он почему-то в Олларии, в полуночной Нохе, полной живых теней!
