Зверь (СИ) - "Tesley"
Оглядевшись, он понял, что башен в Гальтаре на самом деле четыре: ещё три ограничивали горизонт с востока, севера и юга. Дракко сбросил Робера у западной: лучи поднимающегося солнца заливали светом её всю, словно купая в золоте. Робер ясно видел рельеф древней кладки и пробитую в камне низкую дверь, ведущую в круглую тёмную залу. На её пороге он и лежал. В двух шагах от входа валялись какие-то обломки, и Робер, вяло заинтересовавшись, протянул руку, чтобы подгрести их к себе.
Это оказались обломки старинного лука. Медленно перебирая их, Робер опознал каждую деталь: гладкую твёрдую рукоять, словно отполированную многими прикосновениями; два гибких, упругих плеча, до сих пор не потерявшие формы; прочные концы с зацепами и прорезями для тетивы.
Самой тетивы не было, как не было и стрел. Робер с некоторым недоумением покрутил в руках деревянные обломки: они казались какими-то незаконченными и в то же время – совершенными. Словно древний мастер пошёл иным, неведомым путём, создавая особый лук – и в гневе разбил его, забросив обломки во тьму.
Робер зачем-то взял их себе. Он завернул их в полу рубашки и, с трудом вскарабкавшись обратно на спину Дракко, отправился искать человеческое жильё. В нём внезапно проснулся зверский аппетит.
Гальтарская область лежала в руинах. Робер с трудом вспомнил, что несколько месяцев назад здесь произошло сильное землетрясение. Редкие крестьяне – местность эта никогда не отличались плодородностью – в страхе покинули свои жалкие лачуги, угнав скот и забрав всё сколько-нибудь ценное. Но в нескольких хорнах от Гальтары Роберу повезло: одинокая старуха, оставшаяся на окраине брошенной деревни, приютила его.
Покинутое село называлось Молло.
Доброй Динучче – так звали старуху – землетрясение скорее оказало услугу: скарб погибших соседей и пара заплутавших коз, лишившихся своих хозяев, стали для неё целым состоянием. Женщина она была сердобольная: уложила Робера в лучшем углу (её хижина каким-то чудом не пострадала при землетрясении), накормила здешним кислым сыром и вяленым мясом, напоила молоком с мёдом. Пища была простой, земной, будничной; Роберу как-то не верилось, что в посмертии можно ощутить подобный неприхотливый, сдобренный здешней пылью вкус.
Он ел за четверых. За неделю, которую он провёл у Динуччи, он полностью уничтожил её месячный запас.
Силы понемногу возвращались, а вместе с ними и ясность сознания. Целыми днями лёжа во дворе на солнышке, Робер ел, пил и размышлял. Странный зов, вырвавший его из многомесячного забытья, не давал ему покоя. Ему казалось, что звал сюзерен.
Спал ли он прежде? Или спит сейчас?
— Какое нынче число? — спросил он как-то у доброй хозяйки.
— Уже серёдка осени, голубчик, — ласково отозвалась она, произнося слова с мягким эпинским выговором, столь любезным сердцу Робера. — Осенние Ветра почитай что закончились.
Дни, проведённые у Динуччи, показывали, что путешествие в Гальтару сном не было. Но Робер совершенно не понимал, как он добрался сюда: он помнил только скачку пирофоров, сопровождавших его и Дракко на пути то ли из Олларии, то ли из Сакаци.
Когда же успела наступить осень? Ведь Робер ясно помнил: он выехал с Жаном-коновалом пятого числа Летних Молний; Динучча же уверяла, что он свалился у её хижины в семнадцатый день Осенних Ветров. Динучча не врала: немногие гальтарские крестьяне, которые рискнули вернуться в свои лачуги после землетрясения, как раз успели собрать урожай – точнее, то, что от него осталось.
Где он находился два с половиной месяца? Он помнил только Мэллит – целую стаю кошкоголовых Мэллит, и больше ничего!
— Эх, бедный ты мой, — кряхтела Динучча, подавая гостю бульон: ради него добрая женщина не пожалела свернуть голову одной из трёх имевшихся у неё куриц. — Видать, натерпелся-то, сытно не евши. Кушай, голубчик.
Динучча именовала его «голубчиком», потому что Робер постеснялся назвать себя. Ему было неловко признаваться бедной женщине, что он является её господином – последним герцогом Эпинэ. К тому же ему всё равно нечем было отблагодарить её за доброту.
Козы Динуччи блеяли, собака лаяла, осеннее солнце сияло мягким теплом. Это было так похоже на реальность, что Робер наконец уверовал, что жив.
Лёжа на охапке соломы, он – от нечего делать – принялся собирать найденные на пороге башни обломки. Рассуждая трезво, занятие это следовало бы счесть глупым: древний лук не мог служить дворянину таким же надёжным оружием, как шпага или пистолеты. Но ни шпаги, ни пистолетов у Робера всё равно не имелось. Впрочем, и найденные обломки не годились для защиты: чтобы собрать лук по-настоящему подходящих материалов не было.
В детстве и ранней юности Робер часто видел, как работают лучные мастера: старый герцог Анри-Гийом любил древнее оружие и высоко ценил искусство оружейников. Каждый год по весне в Эр-Эпинэ проводились состязания стрелков, и самый меткий получал десять золотых таллов из рук самого герцога. Робер тоже принимал участие в стрельбе по мишени и даже удостаивался дедова одобрения. Но чтобы достойно состязаться с братьями и другими мальчишками нужен был лук – самый лучший из возможных.
Дед содержал собственную мастерскую, где работали именитые мастера. Робер отлично помнил мерзкий запах клея, который вываривали из воловьих жил, а то и из рыбьих костей – этой отвратительной вонью, казалось, пропитались все стены помещения. Подмастерья с рассвета и до заката дробно стучали молотками, разбивая конские сухожилия, а затем рвали их руками и долго расчёсывали металлическими гребёнками. Гибкий тис распаривали на водяной бане; резали и плющили коровий рог. Дед настаивал, чтобы внуки знали процесс изготовления хорошего лука, и по приказу герцога мастер даже допускал юных Эпинэ к некоторым простым работам. Робер полагал, что до сих пор сумеет сплести приличную тетиву из конского волоса.
Дракко!
Конский волос был сейчас единственным материалом, который оказался у него под рукой. Робер срезал у коня часть роскошного хвоста позаимствованным у Динуччи ножом. Пирофор отнёсся к такому надругательству совершенно равнодушно, только задумчиво скосил на хозяина огромный янтарный глаз.
По внимательном осмотре все найденные обломки лука показались Роберу первозданно-чистыми, как будто их только что выстругали из дерева. Крепкая удобная рукоять не имела никаких следов обмотки или лака. На дугах плеч Робер не обнаружил ни приклеенных сухожилий, которые придавали бы им гибкость, ни роговых пластин, которые обеспечивали бы упругость. Прочные концы не имели костяных накладок. Тем не менее все части казались совершенными – словно они и не нуждались в ухищрениях умелых мастеров.
Судя по размеру плеч, лук был небольшой. Вероятно, он должен был служить всаднику для стрельбы верхом.
В пазах, предназначенных для соединения, не обнаружилось никаких следов клея, который скреплял бы их прежде. Робер соединил их просто так, на живую руку. Деревянные части легко сошлись и встали на место с едва слышным щелчком, неожиданно крепко сцепившись друг с другом. Лук принял окончательную форму и стал казаться единым целым. Но он, конечно, разлетится, подумал Робер, если только посильнее согнуть его. Нужно было как-то закрепить места соединения.
Робер решил ограничиться обмоткой. Варить клей не было ни возможностей, ни сил.
Несколько дней он провёл, занимаясь плетением волос, похищенных из хвоста Дракко. Рыжевато-золотистый материал, гладкий как шёлк, оказался таким прочным и тонким, что постоянно резал Роберу пальцы. Мелкие царапины вскоре усеяли обе его ладони. Получив очередную царапину, Робер вздрагивал и морщился, как от ожога. Едва заметные капельки крови впитывались в сплетённые нити, и Роберу казалось, что от этого они приобретают цвет червонного золота.
«Если бы я мог продать это, — меланхолично думалось ему иной раз, — я, пожалуй, выручил бы одну-две серебряные монеты Динучче в подарок».
Невозможность отблагодарить хозяйку мучила его.
Нитей он сплёл две: одну для тетивы и другую для обмотки. Он и сам не смог бы объяснить толком, зачем так долго занимался бесполезным, не способным принести никакой выгоды делом; разве что другого у него всё равно не было. Но найденные в Гальтаре обломки разбудили в нём какое-то болезненное любопытство. Ему непременно хотелось сложить найденный лук и почувствовать, как он упруго выгибается под его руками.
