Зверь (СИ) - "Tesley"
Остального она почти не запомнила. В её ушах звучал его ласковый бессвязный шёпот, похожий на тихий ропот струй; его руки нежно увлекали её, укачивая, словно волны. Она даже не заметила, что её платье раскрылось, подобно створкам раковины, обнажив грудь. Любимый ласкал её лицо и плечи пальцами, а она только потерянно всхлипывала – не от слёз, а от счастья.
Но вот застёжки лифа стали раздражать его. Он нетерпеливо рванул крючки, пробормотав под нос сдавленное проклятие. Почти в беспамятстве она отвела его руки и расстегнулась сама. В благодарность он осыпал всё её тело поцелуями, сладкими и тягучими, как мёд. Она подавалась им навстречу, вскрикивала и не слышала себя. Когда сползли нижние юбки, она, прежде столь стыдливая, даже не заметила этого.
Любимый был везде. Он был как ласковое море, в которое она погрузилась с головой. Если бы в эту минуту она способна была думать, то удивилась бы тому, что на свете возможно такое счастье.
Внезапно что-то большое и горячее ткнулось туда, где прежде не бывало ничего. Мэллит вскрикнула, инстинктивно пытаясь отстраниться. И тут ласковое море обернулось щупальцами спрута, бесчисленными, упругими, вездесущими, неумолимыми. Они опутывали её, как гибкие водоросли, затягивали на дно, давили на грудь и присасывались к телу, словно собирались выпить всю без остатка. Мэллит закричала, пробуя отбиться, и немного пришла в себя.
Тогда она поняла, что лежит на постели Альдо, полностью обнажённая, а он, полураздетый и полупьяный, с силой вбивается между её ног. Мэллит попыталась вырваться, но он даже не заметил её слабых попыток: его глаза остекленели, локоны взмокли от пота, и он постанывал сквозь зубы, крепко прижимая её к постели сильным мускулистым телом.
Его лицо показалось Мэллит чужим и страшным. Но, кажется, ему было хорошо.
Она решила перетерпеть. Заглушая боль, она прижалась к нему так крепко, как только могла, и её слёзы смешались с солоноватым по́том на его коже.
А после… После что-то-то случилось с нею самой. Где-то в глубине её тела что-то отозвалось, что-то дрогнуло: так на гладкой поверхности моря иной раз ощущается всплеск глубоководной рыбы. И она замерла, прислушиваясь к себе: чувство оказалось настолько новым и сильным, что она забыла обо всём – и об Альдо, и об его превращении в жадное морское чудовище. Она оставалась прежней, какой была до сих пор, но в то же время осознавала, что изменилась навсегда. В ней происходило что-то неведомое, тайное, необыкновенное; что-то стронулось внутри неё и зажило своей собственной новой и удивительной жизнью.
Альдо, длинно выдохнув, откатился на бок. На его красивом лице расцвела довольная улыбка; он закрыл глаза, с наслаждением вдыхая воздух.
— А ты сладкая как мёд, пчёлка, — пробормотал он. — И горяча, как пчелиное жало! Вот уж не ожидал от тебя такой прыти!
Мэллит взглянула на него, а потом на свои ноги, по которым что-то текло, и едва не вскрикнула от ужаса.
На простыне расползалась лужица крови.
— Недостойная… Недостойная скоро умрёт? — спросила Мэллит дрожащим голосом.
Альдо недоуменно распахнул глаза и едва не расхохотался, проследив направление её испуганного взгляда.
— Не бойся, кузина, — сказал он весело и нагнулся с кровати, нащупывая в ворохе белья какую-то тряпку (она оказалась сорочкой Мэллит). — Так всегда бывает в первый раз. Это не страшней ваших месячных недомоганий.
Вскоре он уснул, а Мэллит продолжала лежать в его постели, прислушиваясь к себе. Когда повеяло утренней свежестью, она тихонько встала и, крадучись, вернулась в свою комнату.
Весь тот день она провела у себя, ссылаясь на недомогание. Ей было стыдно обманывать царственную бабушку, но не хватало духу признаться в случившемся.
Вечером Альдо пришёл проведать её. Он был свеж и пах зеленью – последней зеленью этой осени. Он принёс в руках целую охапку поздних цветов. На глаза Мэллит навернулись слёзы радости: значит, он всё-таки заботится о ней!
— Не грусти, милая пчёлка, — беспечно сказал он, целуя её похолодевшую ладонь. — Вот увидишь: всё сложится просто отлично. Пойдём к гостям. Без тебя моя Большая охота потеряла половину прелести!
Через несколько дней должны были настать месячные крови. Они не настали. Сначала она даже не заметила задержки, но вскоре пропал аппетит, появилось беспокойство; её начало мутить, а вместе с тошнотой пришли головные боли и слабость. Она со страхом опознала симптомы: прежде точно такие же она видела у замужних сестёр.
Услышав о случившемся, любимый помрачнел и нахмурился.
— Леворукий раздери, Мелитта, — произнёс он недовольным тоном. — Разве ты не пила настройку ветропляски? Ах да!... — воскликнул он, словно сообразив что-то. — Ты же вряд ли знаешь, что это такое! — И он принялся озабоченно теребить свои волосы. — Ну ладно! Влип так влип, — добавил он будто бы самому себе. — Плохо, что мы не в Агарисе: там бы я мигом нашёл подходящую старуху. Хотя и здесь наверняка есть свои искусницы. Знаешь что? Пока забудь об этом. Я поболтаю с местными слугами и найду какую-нибудь… ловкую ведьму. Не далее, как через месяц всё будет так, словно ничего и не было! — И Альдо жизнерадостно хохотнул.
Мэллит не поняла ни слова из его утешений-обещаний. Что он хотел этим сказать?
— Наверное, нужно признаться царственной? — несмело предложила она.
— Что? — вздрогнул Альдо. — Нет! Зачем? Матильда мне голову оторвёт, если узнает!
— Но ведь ребёнок… — жалобно начала девушка.
— Его не будет, — твёрдо произнёс Альдо. — Ты что, правда не понимаешь? Разве твои сёстры никогда не советовались с агарисскими старухами?.. Мда, вот так положеньице! Понимаешь, — принялся объяснять он, — есть старухи-лекарки, которые сумеют избавить тебя от твоего… м-м… бремени. И никто ничего не узнает. Нужно только заткнуть им рты золотом. Золота я дам.
Его слова отскочили от сознания Мэллит как теннисные мячики, но по позвоночнику почему-то пополз внезапный озноб.
— То есть как: ребёнка не будет? — полушёпотом спросила она.
— Его вытравят, — спокойно и деловито ответил Альдо. — Не тревожься: а позабочусь, чтобы тебе не было больно.
Вытравят? Не больно? Мэллит с невольным удивлением посмотрела на стоящего перед ней холёного мужчину, и он вдруг показался ей абсолютным незнакомцем – красивым, жизнерадостным и равнодушным. Словно прохожий, который мимоходом бросил на неё оценивающий взгляд в толпе.
Почему любимый стал чужим? Почему она не способна коснуться его души и сознания? Разве он не понимает, что говорит о чуде, которое она уже чувствует в себе, о чуде новой жизни – его и её?
— Слушай, пчёлка, — продолжал тем временем Альдо, расхаживая взад и вперёд, — он же не нужен ни мне, ни тебе. Я стану королём и женюсь на какой-нибудь принцессе; ты тоже выйдешь замуж. А кто тебя возьмёт с ублюдком Ракана, подумай сама?
Мэллит поднесла руки к ушам, не уверенная, что не ослышалась. Их сын – ублюдок?
— Ну так что? — спросил Альдо, останавливаясь перед ней. — Согласна?
— Нет, — машинально ответила она, не узнавая свой собственный голос: так холодно и твёрдо он прозвучал. — Я рожу сына. Я скажу об этом царственной сегодня же.
— Мелитта… — начал Альдо, решив, как видно, проявить не свойственное ему терпение.
— Я рожу сына! — уверенно произнесла Мэллит, словно внезапно пробудившись от какого-то зачарованного сна. В этот момент все привычные уничижительные слова для обозначения себя самой даже не пришли ей на ум, хотя раньше ей постоянно приходилось себя одёргивать. — Я никому не позволю дотронуться до меня, чтобы навредить ему!
— А ты думаешь, я сам хочу навредить? — неожиданно зло огрызнулся Альдо. (Кажется, он был немного растерян). — Да Матильда меня убьёт, если узнает, что я тебе предложил! Все вы, женщины, одинаковы: сходите с ума по младенцам! Попробуй-ка тронь ваши материнские чувства, крику не оберёшься! А, да и кошки с вами! — с сердцем произнёс он, махнув рукой. — Думаешь, мне приятно искать нужную старуху по всему Сакаци? Тьфу, ещё Матильда пронюхает. Нет, насильно я тебя тянуть не стану. Делай, что хочешь, мне-то что. Пусть рождается. Станет свидетельством моей мужской силы. Тоже неплохо, если подумать. Я ведь не какой-нибудь там Ворон и не бесплоден, — процедил он сквозь зубы.
