Зверь (СИ) - "Tesley"

— Пусть сегодня же примет эсператизм, — сухо отозвался Эсперадор. — Кардинал Левий подготовит её к обряду.

«Только этого лиса здесь и не хватало!» — с досадой подумал Альдо.

— Вы же знаете, отче: ни одна гоганни ни за что не согласится, — произнёс он, разводя руками. — Гоганы вообще упрямы. Они никогда…

— Так значит, никогда, — отрезал Эсперадор, наскучив возражениями. — Когда не будет законного наследника, не будет и жезла. И больше не приходи! — неожиданно взвизгнул он, притопнув ногой по полу. — Не ты возьмёшь жезл, не ты, но избранная гоганни за сына своего! Горе, горе тебе, Едом! — неожиданно простонал он, хватаясь за голову. — Горе!

Он положительно рехнулся!

Альдо хотелось уйти, хлопнув дверью, но он решил подождать, пока Юнний придёт в себя. Однако вместо того, чтобы успокоиться, Эсперадор соскользнул на пол и опять простёрся ниц перед эсперой на стене, стучась лбом в пол и лопоча страстные молитвы.

«Леворукий побери этих проклятых святош!» — пробормотал Альдо сквозь зубы. Он, принц Ракан, уже с час выслушивает безумный старческий бред, а дело не ни йоту не сдвинулось с мёртвой точки! Вот ведь невезение! Альдо мысленно сыпал ругательствами, тщетно пытаясь заглушить ими тревогу, вызванную словами Эсперадора.

Юнний постепенно затих. Альдо выждал несколько минут, а потом осторожно шагнул в простёртому на полу Эсперадору и негромко попросил:

— Святой Отец? Могу ли я ещё раз обратиться к вашему святейшеству?

Юнний поднял голову, растерянно и подслеповато щурясь на Альдо.

— А?.. Что?.. Кто ты, милое чадо?

Альдо скрипнул зубами. Только что Юнний прекрасно помнил, с кем разговаривает! Он действительно выжил из ума или только притворяется?

Тем временем дверь спальни приоткрылась, и давешний кубикулярий тихонько проскользнул внутрь.

— Святой Отец утомлён, ваше высочество, — почтительно пробормотал он. — Я вынужден просить вас удалиться. Вдобавок сюда идёт его высокопреосвященство кардинал Левий. Мне думается, вы предпочли бы избежать встречи с ним.

___________________

[1] Господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй (греч.).

[2] Ис. 29:15.

[3] Лк. 8:17.

[4] Притч. 5:21.

[5] Быт. 25:31.

[6] Быт. 25:32.

[7] Авд. 1:6.

[8] Авд. 1:7.

[9] Авд. 1:15.

Глава 6. Осенние волны. 2

2

— Осторожней, ваша милость, ступеньки крутые! Если бы вы соблаговолили опереться на меня… — и хранитель Священной крипты с угодливой улыбкой протянул Мэллит крепкую волосатую руку.

Гоганни невольно подалась назад, боязливо съёжившись под богатым платьем и сильнее натягивая капюшон накидки на лицо.

— Нет-нет, не нужно!.. Мне хочется помолиться в одиночестве.

Служка помедлил, но всё-таки с поклоном ретировался. В его присутствии Мэллит было сильно не по себе. Если бы хранитель только знал, с кем имеет дело, он не стал бы так увиваться вокруг неё и лебезить. Нечистую гоганни прогнали бы отсюда палками. Но кузина принца Ракана, хоть и незаконнорождённая, имела большие преимущества. Её пустили сюда – в святая святых агарисского эсператизма, и даже позволили остаться без сопровождения.

Осторожно спустившись по лестнице, Мэллит двинулась по узкому коридору, тянувшемуся под Базиликой «Ожерелье миров». Слева и справа шли неглубокие камеры – раки, устроенные для самых почитаемых эсператистских святых. Бо́льшая часть Эсперадоров, магнусов и кардиналов обретала свой последний приют на кладбище Семи Свечей, которое Мэллит уже осмотрела. Но здесь, под полом Базилики, сохранялись мощи избранных – тех, чьи имена почитались в миру едва ли не наравне с Создателевым. Здесь находились гробницы основателей всех эсператистских орденов и самого святого Адриана – первого магнуса Ордена Славы и Эсперадора. Ходили, правда, слухи, что это кенотаф и рака пуста. Она располагалась в самом сердце крипты.

Альдо хотел проверить, не осталось ли в Агарисе какой-нибудь ещё древней ары. За две недели Мэллит обошла почти весь Святой город. Она искала ару, как ищут иголку в стоге сена. Эсператистские алтари – жертвенники, поэтому делаются в форме стола, но абвениатские имели другую форму. Уничтоженный алтарь огнеглазого Флоха был золотой пирамидой на треугольном основании. Последнее время Мэллит часто задумывалась, почему. Может быть, оттого, что золото – символ молний, а треугольник – древний знак огня? Но тогда какими же были ары других богов?..

Мэллит осмотрела всё: и древнюю квадратную плиту из чёрного камня во дворце Эсперадора, поставленную, по преданию, в первый год основания Церкви, и большую звездчатую эсперу в Базилике «Ожерелье миров», отлитую из переплавленного гальтарского серебра, и прямоугольный эсператистский алтарь в церкви Ордена Милосердия, сработанный давно умершими мастерами из зеленоватого, как морская вода, оникса. Напрасный труд! Почти зажившая ранка, оставленная в её груди кинжалом Енниоля во время обряда клятвы на крови, ни разу даже не заныла.

Здравый смысл твердил, что пора остановиться и признать очевидное: другой ары в Агарисе нет. Но Мэллит отчаянно гнал вперёд какой-то звериный инстинкт. Так в прежнее время новая луна призвала её тайно выбираться из дома, нарушая все священный обычаи, назначенные для правнучек Кабиоховых. Неведомая ара словно шептала в её крови.

«Ради сына. Так нужно ради сына».

Мэллит не знала, отчего она так уверена, что носит сына. Однако сомнений не было ни у неё, ни даже у Альдо.

«Так нужно», — обречённо повторяла Мэллит вслед за шёпотом в крови. — Я могу служить щитом только кому-то одному. Если отцу, то не сыну. Если сыну, то не отцу».

Так же полагал и Альдо. Он утверждал, что клятву на крови необходимо разрушить, чтобы кто-нибудь не причинил вреда Мэллит и ребёнку, пытаясь навредить ему. Ещё пару месяцев назад Мэллит приняла бы его слова за любовь и заботу. Ещё пару месяцев назад её сердце заныло бы сладкой истомой нестерпимого счастья. Но не сейчас.

Она брела между камерами, огороженными от коридора узорными решётками, потупив голову, как набожная богомолка, но мысли её блуждали далеко отсюда. Прижимая руку к затянувшейся ранке на груди, Мэллит упрямо повторяла себе: она заслужила всё, что с ней случилось. Самозваная кузина, обманщица поневоле, она воистину оказалась ничтожной и недостойной. Она справедливо наказана.

Она потеряла свою любовь.

Как это случилось? Как из самой счастливой девушки на свете она стала собою нынешней?

Всё началось с Большой охоты в Сакаци. Ах, каким чудесным было её открытие, каким красивым казался тогда Альдо! Любимый сиял, как солнце. Мэллит помнила его смех, звонкий и мелодичный, его звучный, радостный голос: он приветствовал своих друзей, братьев Борнов. Он любил их, а Мэллит любила его.

Первые дни осени были полны золота. Славные алатцы, гостеприимные и хлебосольные, приготовили настоящий пир. Царственная Матильда села за главный стол вместе с Мэллит, и сердце девушки затрепетало от радости: сирота из чужого отверженного племени, она нашла здесь свою новую семью.

В этом-то и состояла её вина. Она приняла положение, которого не заслуживала; она пыталась стать той, кем не является.

На седьмой день Большой охоты Альдо загнал косулю. Под одобрительные гортанные крики алатцев её отрубленную голову водрузили в центр пиршественного стола. Альдо был счастлив. Хмельной от вина и радости он возгласил тост: «Посвящаю этот трофей моей прекрасной кузине Мелитте!». Гости захлопали, вся столовая наполнилась одобрительным гулом. Мужчины встали и подняли бокалы в её честь.

Мэллит не осмелилась поблагодарить – она не осмелилась даже поднять глаза, чувствуя, как вспыхнуло её лицо. Её сердце пело и плакало от радости. Любимый сделал её королевой праздника! Царственная Матильда, посмеиваясь, поглядывала то на неё, то на своего внука всё понимающим ласковым взглядом.

После пира Мэллит отважилась подойти к любимому. Он проводил её к себе, хмельной, беззаботный, смеющийся, азартный. От него пахло выпитым вином и свежим потом – так сильно и так необычно, что у Мэллит закружилась голова. Она не сумела толком пролепетать слов признательности: любимый шагнул ей навстречу и обнял – крепко, так крепко! – зарывшись лицом в её волосы и вдыхая их аромат полной грудью.