Зверь (СИ) - "Tesley"

Пригнувшись, Рокэ сунул голову в открывшийся проём, на редкость узкий и низкий.

— Кошки закатные, — процедил он сквозь зубы. — Похоже, эти треклятые магнусы действительно постились денно и нощно. Сюда пролезет только мышь.

В потайном кабинете было темно как в погребе.

Не раздумывая, Рокэ вернулся в Капитулярный зал, нашёл на каминной полке огниво, зажёг свечи, загодя вставленные Хуаном в канделябры, и вернулся в аудиенц-залу. С тихой руганью протиснувшись в потайной кабинет, он огляделся, подняв канделябр повыше.

Всё здесь выглядело так, как он и ожидал. В центре комнаты стоял дубовый стол – массивный и тяжёлый, как и мебель в Капитулярном зале; у противоположной стены виднелось нечто вроде небольшого алтаря и аналоя для приватной молитвы и богослужения. Сзади, по обеим сторонам от входа, высилось два книжных шкапа: когда-то они, видимо, были битком забиты фолиантами, но бо́льшую их часть истинники унесли с собой, когда убегали от Франциска. Стены по левую и правую руку от Рокэ испещряли какие-то странные символы и обозначения, которые он первоначально принял за магические круги и формулы.

Однако вглядевшись, он понял, что ошибся. Круги и таблицы справа больше походили на календари того типа, по которым можно вычислить, на какой день недели приходится какая-нибудь произвольно выбранная дата. Слева, вероятно, тоже находился календарь, но не лунный и не солнечный. Алва подошёл ближе, чтобы лучше его рассмотреть.

Рисунок представлял собою четыре эсперы, поставленные в один ряд. Первая эспера была золотого цвета, но три правых её луча почему-то наливались густой чернотой. Вторая и третья были уже полностью чёрными. Четвёртая, как и первая, чёрной являлась лишь частично: дальние её лучи вновь обретали первоначальное золотое сияние.

Над первой эсперой не было никаких надписей, но над второй красовалась цифра «три», над третьей – «ноль» и над четвёртой – семёрка.

— Отсчёт по семилетиям, сначала в обратном порядке, а затем в прямом, — сказал самому себе Алва, всматриваясь в рисунок. Ноль, нарисованный крупнее, чем остальные цифры, привлёк его особое внимание. — Нулевой год?

— Верно, — ответил негромкий женский голос, и Алва резко обернулся.

«Октавия», до того двигавшаяся как фреска по стенам, теперь стояла прямо рядом с ним во плоти!

Алва был смелым человеком, но даже он невольно отшатнулся.

«Неужели это настоящая женщина?» — спросил он про себя.

Во всяком случае, она казалась таковой: тонкая, почти бесплотная, теперь она, однако, была вполне осязаемой. Рокэ ощутил её дыхание на своей шее, а её босые ноги оставляли следы на грязном и пыльном полу.

— Это календарь Изломов, — сказала женщина, не обращая внимание на его потрясение. — Истинники составили его благодаря сотням лет наблюдений. Они были воистину учёными мужами, Рокэ.

— Кто вы? — резко спросил Алва.

— Ты знаешь, — лаконично ответила женщина.

— Пусть так, — сказал Рокэ, осторожно переводя дыхание, — но это неучтивый ответ, эрэа.

Женщина проигнорировала его замечание. Она внимательно созерцала плод изысканий давно почивших истинников.

— Четыре эсперы – двадцать восемь лет, — заметила она вполголоса. — Но на самом деле истинники ошиблись. Так случается со всеми мудрецами. Они вечно пребывают во власти своих предрассудков. Эти учёные мужи свято верили в седьмицу своего Создателя, и поэтому подчиняли ей свои выводы, вопреки всякой очевидности. На самом деле в основе Кэртианы лежит не семёрка, а четвёрка. Пять четвёрок, — уточнила она, переводя взгляд на Алву. — Четверо Создателей и один Ракан, который стоит четверых. Ты.

— Вы – Октавия? — спросил Рокэ напряжённо. Это предположение казалось ему самому нелепым, но лучшего он не осмелился высказать.

— Ты знаешь, — уклончиво повторила женщина.

— Нет, но я хотел бы знать, — твёрдо возразил Рокэ. — Как вы можете быть той, которая давно умерла и похоронена?

— Я никогда не умирала, — ровным тоном ответила женщина.

— Тогда кто же вы?

Женщина подумала, видимо, выбирая подходящий ответ.

— Я твоё прошлое, — произнесла она. — Разве это не то же самое, что быть твоей прабабкой Октавией?

— Нет, эрэа, — усмехнулся Алва. — Вы похожи на мою прабабку, это правда; но не менее вы похожи и на Синеглазую Сестру смерти, если правда то, что о ней болтают.

Женщина слегка вздрогнула, словно озябнув стоять босыми ступнями на каменном полу.

— Я не желаю твоей смерти, — просто сказала она. — Напротив. Я хочу спасти тебя.

Алва небрежно указал на стену с календарём Изломов.

— Рассказав мне об этом? Почему именно мне?

— Потому что ты последний, — печально сказала женщина. — Я не могу допустить, чтобы Сердце этого мира остановилось.

Рокэ всем существом почувствовал, что женщина говорит правду; кем бы она ни являлась, она определённо не была лгуньей.

— Эрэа, я видел Леворукого, — усмехнулся он уголками губ. — Не испугаюсь и вас. Я готов вас выслушать.

И он поставил канделябр на стол.

— Взгляни сюда, Рокэ.

Тонкий пальчик, который прежде манил его за собой, медленно указал на чёрные лучи первой эсперы, а потом двинулся по кругу, словно пересчитывая остальные. Золотые лучи он пропускал.

— Всего двадцать чёрных, — сказал Рокэ, проследив на движениями взглядом.

— Да, — подтвердила женщина. — Не четыре седьмицы, но пять раз по четыре. Понимаешь? Двадцать лет.

— Двадцать лет? Излом длится двадцать лет? — спросил Рокэ, нахмурясь.

— Да, — улыбнулась женщина. — Излом – это не день и не год: это время.

— Чьё время, эрэа? — поинтересовался Рокэ с любезностью светского кавалера.

— Время Повелителей, — грустно отозвалась женщина. — В эти двадцать лет все силы Кэртианы сосредоточиваются только на одном члене рода – том, который единственный достоин продолжить линию Повелителей в следующей Круге. Другие погибают, потому что остаются беззащитными.

— Но это не так, эрэа, — тут же возразил Рокэ. — Известны случаи, когда Излом переживали и два и три члена одной семьи. Впрочем, я не скажу за двадцать лет…

— Даже если и скажешь, это не важно, — равнодушно ответила женщина. — Дело не в жизни того или иного человека. Дело в роде. Изредка случалось, что на Изломе в семье Повелителей выживало и двое. Но потомство давал только один из них.

— Потомство? — спросил Алва, насторожившись.

— Да, потомство, — подтвердила женщина. — Неужели ты думаешь, что Излом – это какое-то сотрясение основ в буквальном смысле слова? Возмущение земли, мировой пожар, всеобщее безумие, охватившее человечество?.. Нет. Даже такие творцы, какими были Ушедшие, не назначили бы подобной судьбы всему, что они создали. Излом – это время обновления. Это возвращение мира к своему истоку, Рокэ. Это возрождение, обретение изначальной чистоты божественной крови. Не будь Изломов, ей грозило бы полностью раствориться в человеческой крови, а это привело бы Кэртиану к погибели. Но это и опасное время. На Изломе цепь божественной преемственности истончается до тоненькой нити жизни одного человека – того, кто продолжит род. Кэртиана слабеет, и именно поэтому становится уязвимой для вторжения изве.

— Уверен, что вы говорите не о нашей нынешней междоусобице, эрэа, — заметил Рокэ, слушавший её со всё возрастающим вниманием.

— Междоусобицы? — Женщина иронически приподняла тонкие чёрные брови. — Они есть всегда: похоже, вы, люди, просто не способны без них обходиться. Я имею в виду чужеродное вторжение, иноприродное всему Ожерелью. Есть существа… Ушедшие назвали их врагами, трокте́сами, а люди – раттонами. Они чужие. Они питаются жизнью Бусин Ожерелья, высасывают из них силы, как слепни сосут кровь у несчастных быков и лошадей, когда тучами вьются над ними.

— Чужие имеют человеческий облик? — быстро спросил Рокэ, тут же вспомнив крылатых ведьм Хексберга.

— Сами по себе – нет, но они способны его принимать, когда высасывают жизнь из человека. Хотя люди интересуют их в последнюю очередь. Смертные слабы. Сила Кэртианы сосредоточена в Повелителях и астэрах – спутниках, оставленных Ушедшими.