Зверь (СИ) - "Tesley"

Толпа издала протяжный гневный рык. «Смерть эсператистам!» — кричали тут и там. «Мученик, наш добрый король-мученик!» — голосили женщины. — «Убит, убит!». Кардинал позволил выплеснуться этому первому порыву горя и ярости и снова поднял руку, призывая народ к тишине. Рыдания и вопли заглохли.

— Я слышал ваш плач, дети мои, — продолжал Дорак звучным уверенным голосом, — я слышал ваше негодование и призывы к мести. Сердце моё, как и ваши, обливается кровью! Но знаете ли вы, кто ваш враг? Знаете ли вы, кто приспешник убийцы? Вы думаете, это ваш сосед, который прячет Эсператию под подушкой? Нет! — выкрикнул кардинал во всю мощь своих лёгких. — Ваш истинный враг притворяется вашим единоверцем! Он – лицемер, который молится с вами, а сам приводит солдат под двери ваших домов! Он вор, укравший власть! Он ведёт под стены Олларии армию, чтобы взять её как неприятельский город! Он хочет посадить вам на шею малолетнего ублюдка эсператистской шлюхи! Вот кто ваш враг, дети мои! Хотите ли вы покориться приспешнику подлой еретички?

— Нет! Смерть Манрику! — грохнуло по площади с редким единодушием ненависти к финансистам. — Смерть предателю вору!

— Я отлучаю изменника от церкви! — откликнулся кардинал. — Сегодня мы наденем серые ленты в знак траура по Фердинанду-мученику! Я зову вас вступать в войско Лиги, дети мои! Я поведу вас за собой!

Раззадоренная толпа вопила и потрясала кулаками. Ричард счёл, что самое время уходить. Им с Кеннетом удалось проскользнуть под аркой Королевского суда в Молитвенный переулок и вдоль Книжной галереи выбраться на улицу Двух Суанов. Уже темнело. По дороге им то и дело попадались люди с факелами, и Дик с тревогой заметил, что у некоторых на плече повязаны чёрные банты.

Они выбрались на набережную недалеко от Рыбного рынка и доехали до квартала святого Андрея кратчайшей дорогой. В этом районе жили главным образом «соглашатели» – так называли эсператистов, признающих олларианские обряды, и «умеренные» – сторонники церковного мира. В Октавианскую ночь здешние обитатели почти не пострадали благодаря удачному месторасположению: с юга квартал почти упирался в Данар, а на востоке тянулся обширный пустырь, окружавший заброшенное Нохское аббатство. Открытыми оставались только западная и северная стороны, однако их легко можно было перегородить цепями. Когда Ричард с Кеннетом подъехали, местные жители занимались как раз этим. Кругом только и слышались что разговоры о Резервной армии: кто-то даже божился во всеуслышание, что полки войдут в Олларию ещё до наступления утра.

Гиллалун, как выяснилось, снял в гостинице целый этаж, и надорцы, не покладая рук, превращали нижний зал в укреплённый бастион. Однако Дику было очевидно: когда Дорак спустит свою Лигу с цепи, все эти укрепления не продержатся и двух суток. Нужно было на что-то решаться. Озабоченный юноша собрал всех своих людей у огромного очага: дворяне уселись за столом, а слуги разместились позади них на лавках.

— Господа! — объявил Ричард, тщетно пытаясь сдержать лихорадочное сердцебиение. — Я должен предупредить вас, что после сегодняшних событий мы встаём на сторону монсень… то есть герцога Рокэ Алвы.

Надорцы с удивлением переглянулись между собой. Гиллалун нахмурился и помрачнел, как осенняя туча.

— Клянусь моей перчаткой! — воскликнул поражённый Роберт Кохрани. — А я-то думал, что мы держим нейтралитет.

— Я заключил союзнический договор с Дораком, — бросил Дик словно бы мимоходом.

— Я чай, что вы не продешевили, вашмилость, — ядовито заметил Гилл, скривясь как от кислятины. — Ведь этот кэналлиец убил вашего отца.

— Я не мой отец! — вспылил Дик, остро почувствовав всю справедливость упрёка. — Если кто из вас намерен служить не мне, а моему отцу, пусть убирается в Надор прямо сейчас! Я в нём не нуждаюсь! Оставаться со мной в Олларии теперь небезопасно!

После этой вспышки все затихли. Эр Роберт миролюбиво поднял руки ладонями вверх.

— Мы исполним любое ваше распоряжение, милорд. Но что именно мы должны сделать?

Расстроенный собственной несдержанностью Дик потёр лоб и принялся ходить взад-вперёд перед очагом, где едва тлел огонь. Если бы он знал, что делать!

— Я думаю… — с усилием произнёс он, понижая голос, — нет, я уверен, что сегодня ночью кэналлийцы попробуют освободить своего соберано. Мы должны помочь им в этом.

Эр Роберт уставился на него как на помешанного.

— И как вы представляете себе эту помощь, милорд? Между нами и улицей Мимоз лежит почти полстолицы. К тому же город полон фанатиков, а завтра утром здесь будет целая армия под командованием Арнольда Манрика.

— Зато отсюда до Багерлее не больше четверти часа пешком, — возразил Дик. — Мы все вооружимся и пройдём по Портовой улице до Больничного двора…

— Ваша светлость хорошо представляет себе укрепления Багерлее? — осторожно перебил его Кохрани. — Я слышал, что там на башнях стоит никак не меньше десятка пушек. Все подходы отлично простреливаются: с какой стороны ни сунься, везде будешь мишенью. А нам, чтобы дойти до главных ворот, придётся миновать не только Больничный двор – нужно пересечь всю Столбовую площадь. И уж будьте покойны: тюремный гарнизон не станет с нами церемониться! Он состоит из наёмников, которым всё равно, кто нынче в Олларии король, зато не всё равно, кто им платит. Не сомневаюсь, что господин тессорий не поскупился на охрану Ворона!

Эр Роберт говорил так уверенно, что Дик заколебался.

— Первому маршалу это бы удалось, — ответил он, вспоминая Варасту. — Никто не верил, что монсеньор победит бириссцев. А что вышло на деле? То же самое и сейчас! Если только мы по-настоящему захотим…

Боковым зрением Дик заметил, как у Ньюбитта и Уэллеса – самых молодых его дворян – зажглись глаза.

— Вот пусть Первый маршал и берёт Багерлее, — решительно возразил капитан Кохрани. — В конце концов, он сам больше всех в этом заинтересован. Нет, милорд, клянусь моей перчаткой! Это безумие. Если только ваши кэналлийцы не кроты, им в Багерлее не прорваться, нечего и думать.

— Но я не могу оставаться в стороне! — выкрикнул Дик запальчиво. — Когда меня объявили покойником, монсеньор стал на защиту моих интересов!

— Ежели он назвался вашим эром, вашмилость, — снова вступил в разговор Гиллалун, — так это была его прямая обязанность! Но вы-то нонче уже не его оруженосец!

Ричарду отчаянно захотелось хватить кулаком по каминной полке, но он сдержался.

— Хорошо… — процедил он сквозь тесно сжатые зубы, оглядывая упрямые лица горцев. — Хорошо! Я покажу вам.

Расстегнув колет, Дик осторожно вытащил наружу ярко начищенную цепь, которую последнее время носил под одеждой не снимая. Сейчас, однако, он стянул её через голову и выложил на стол перед своими дворянами. Надорцы, заинтригованные его действиями, склонились, рассматривая необычное украшение.

Это была старинная, ещё гальтарских времён, герцогская цепь из самородного орихалка – металла, который одно время ценился выше золота, хотя с тех пор изрядно подешевел. На цепи болталась трапециевидная бляха, выложенная по краям карасами и полевым шпатом. Центр бляхи украшало эмалевое изображение геральдического щита Окделлов: червлень и чернь, а на черни – оскалившийся золотой вепрь. Во всём этом не было ничего необычного, однако в навершии щита находилась ещё одна эмблема: багряное сердце, пронзённое четырьмя золотыми клинками, причём один из них выходил прямо из герба, а три других – из золотых солнц по трём сторонам света.

Ричард ткнул пальцем в верхнее изображение.

— Когда я вернулся из Гальтары, — сказал он негромко, — я стал искать в Окделле реликвии моих предков – Повелителей Скал. И вот то, что я нашёл. Это герцогская цепь Ликандра II Надорэа. Он жил в эпоху анакса Эридани, и не принял эсператизм, когда на трон взошёл его брат Эрнани. Кто-нибудь из вас видел раньше эту эмблему с пронзённым сердцем?

— Я. Я видал, вашмилость, — медленно, словно нехотя отозвался Гиллалун, пока остальные отрицательно качали головами. — Она выбита на Вепре – том самом камне, что стоит на холме Посвящения.