Зверь (СИ) - "Tesley"

— Всё будет хорошо, государь! — утешал его геренций дрожащим голосом. — Вот увидите: всё обойдётся!

Слуги принялись осторожно разоблачать короля, чтобы открыть доступ к ране. Крови вышло не так много: наросты сала на королевском теле препятствовали её истечению.

Спустя десять минут в Большую опочивальню вихрем ворвался мэтр Марон, первый медик, в сопровождении других врачей и их учеников.

Все отступили, освобождая новоприбывшим место. Граф Манрик шёпотом предложил членам Тайного Совета перебраться в соседнюю Малую опочивальню, чтобы обсудить положение дел, но его проигнорировали. Нервное напряжение не способствовало беседам. Геренций с убитым видом упал в кресло; военный министр и министр флота, только что прибывшие, мрачно встали по сторонам холодного камина. Сенескаль, Первый камергер и мажордом хлопотали, пытаясь водворить хоть какое-то подобие порядка в жужжащем, как потревоженный улей, дворце.

Франсуа Марон, склонившись над августейшим пациентом, внимательно исследовал рану с помощью зонда. Несчастный Фердинанд II тонко стонал, продолжая безостановочно плакать. Тем временем камердинер и слуги подтащили поближе стол, на котором ученики лекарей принялись раскладывать инструменты, тазы, ступки, склянки, корпию и бинты.

— Он будет жить? — отрывисто спросил кардинал у Марона.

— Пока трудно сказать, — ответил осторожный врач. — Его величество, по счастью, тучен, и это смягчило удар убийцы. Однако кинжал задел печень и нижний край правого лёгкого. Боюсь, если началось внутреннее кровотечение, его величество обречён.

— Сколько ему осталось? — по-прежнему резко осведомился Сильвестр.

Хирург подумал.

— Если его величество переживёт ближайшие сутки, появится надежда.

— Сутки? — сдвинул брови Сильвестр.

— Но при внутреннем кровотечении король умрёт ещё до заката.

Сильвестр бросил глаза на дворцовые часы: недавно пробило полдень. Его сердце болезненно сжалось. Какое чудовищное несчастье!

К собеседникам неслышно подошёл тессорий Манрик.

— Если положение серьёзно, королю следует немедля отдать завещательные распоряжения, — заметил он.

— Сначала пусть мэтр сделает всё возможное для спасения его величества, — сухо ответил Сильвестр. — Что вы намерены предпринять?

— Всё, что предписывает наука, — спокойно отозвался Марон. — Почистить и зашить рану и надеяться на милость Создателя.

— Приступайте!

Врачи принялись готовить операцию, обмениваясь фразами на древнегальтарском языке. Сильвестр отвёл полог и склонился над королём, внимательно вглядываясь в измученное и словно бы измятое лицо.

— Мужайтесь, ваше величество! — сказал он. — Не падайте духом! Помните, что милость Создателя бесконечна.

— Вы убили меня… — плача прошелестел Фердинанд, едва шевеля бледными безвольными губами. — Вы меня убили!

Этот упрёк поразил кардинала в самое сердце.

— Что вы говорите, государь! — возразил он с горячностью. — Я всей душой молюсь о вашем выздоровлении!

— Вы меня убили! — повторял Фердинанд настойчиво. — Все вы!

— Он бредит? — вполголоса спросил Сильвестр у Марона, больно задетый.

— Это шок, ваше высокопреосвященство, — дипломатично отозвался тот.

В эту минуту двери приотворились, и в Большую опочивальню просочился государственный секретарь Вейсдорн с холщовым мешком в руках. Следом за ним в комнату хлынул тревожный гул из Зеркальной галереи, где уже собрался весь двор; слуги поспешно захлопнули створки. Вейсдорн подал знак Сильвестру. Члены Тайного Совета тут же встрепенулись: на сей раз графу Манрику не пришлось дважды повторять приглашение пройти в Малую опочивальню. Тем более, что врачи уже занялись раной, и им не следовало мешать.

— Взгляните, господа! — заявил Вейсдорн, едва все перешли в бывший Ореховый кабинет. — Вот что нашли мои люди вместе с рясой этого молодчика!

И государственный секретарь извлёк из своего мешка мышь со свечой – наперсный знак из ярко начищенного олова на тонкой серебряной цепочке.

— Эсператистский Орден Истины! — воскликнул военный министр, взяв цепочку в руки, чтобы получше разглядеть знак. — Значит, это агарисский заговор?

— Сомневаюсь, барон, — тонко улыбнулся Вейсдорн, — но улика говорит именно об этом.

Граф Маллэ недоверчиво покачал головой:

— Вряд ли убийца стал бы намеренно компрометировать свой Орден. Вероятнее всего, этот знак предназначался просто для отвода глаз.

Экстерриор Рафиано протянул с задумчивым видом:

— Негодяй, кажется, кричал, что был исповедником матери Моники? Помнится, она тайная эсператистка, граф?

— Именно так, — подтвердил Вейсдорн. — Первое письмо, которое убийца передал королю, было подлинным. Остальное – подделки, переложенные пустыми листами.

И государственный секретарь выложил кипу бумаг: весь верхний листок покрывали пятна крови. Сильвестр осторожно поднял его двумя пальцами. Судя по обращению, мать Моника действительно писала какому-то эсператистскому священнику. Речь шла о потайном выходе в саду аббатства святой Октавии – том самом, где Катарина Ариго устраивала свои свидания.

— Так что вы думаете, граф: это дело рук фанатика или нет? — спросил он, пробегая глазами письмо.

— Увы, нет, — отозвался Вейсдорн и пояснил, заметив удивлённые лица членов Совета. — Фанатик не думает о бегстве заранее. Он сосредоточен на совершении преступления, поскольку мнит его миссией самого Создателя. Однако наш убийца сбежал, и это не случайность. Взгляните: его ряса сшита так, что её можно легко распороть и скрыться. Маршрут короля был известен, и все знали, что его величество прослушает службу в Соборе Святой Октавии. Господа, покушение было тщательно спланировано, и преступники заранее продумали отступление.

— То есть, это не религиозный, а политический заговор, — резюмировал Сильвестр. — Но чей?

— Чей угодно, ваше высокопреосвященство, — отозвался Вейсдорн. — В нынешних обстоятельствах смерть его величества выгодна очень многим.

Сильвестр забарабанил пальцами по груди. Это его недосмотр. Его вина! До казни королевы Фердинанда следовало охранять как зеницу ока… Но кто же всё-таки бросил Талигу вызов? Гайифа? Дриксен? Агарисские истинники? А может, эпинские мятежники в союзе со Святым престолом?..

В отличие от Сильвестра Генерального прокурора интересовала не политика, а судебное расследование.

— Что вы намерены предпринять? — спросил он у Вейсдорна.

— Объявить, что за покушением стоят эсператисты, разумеется, — отозвался Государственный секретарь. — После Октавианской ночи в их среде постоянно зреет недовольство. Нужно воспользоваться предлогом и уничтожить очаг смуты.

— Но если убийца вовсе не эсператист?

— Тем лучше: он будет думать, что сбил нас со следа, — ответил Вейсдорн. — Вы сами знаете, маркиз: пока не доказано обратное, следует опираться на существующие улики.

— Тем более, — вставил супрем, — что народ уже назвал виновников. Когда мы возвращались во дворец, из толпы кричали: «Смерть подлым эсператистам!». А вы знаете, господа: Vox populi vox Dei[1].

Экстерриор Рафиано мрачно хмурился.

— Только религиозной смуты нам сейчас и не хватало! — в сердцах сказал он. — Вы уверены в том, что говорите, господин Гольдштейн?

— Совершенно! — твёрдо ответил супрем. — Криков, правда, было немного, но их не услышал бы только глухой.

— Я тоже их слышал, — подтвердил Государственный секретарь.

Рафиано подошёл к окну и отворил его. Сюда шум со двора долетал как глухой прибой: грозный, но невнятный. Граф внимательно вслушивался в течение нескольких минут, но разобрать, что кричат, из Малой опочивальни было невозможно.

— Я пошлю прознатчиков в город, — шепнул Вейсдорн Сильвестру. — Вполне вероятно, что Лига покойного Авнира опять собирается поднять голову. Фанатикам нужен только повод.

Сильвестр в раздражении и тревоге кусал губы: покушение произошло на глазах у сотен свидетелей, и слухи – как водится, преувеличенные – распространятся по городу, как пожар. Кардинал ощущал, как от дурного предчувствия у него ноет сердце.