Я обязательно вернусь. Книга 3.1 (СИ) - Ольвич Нора

Долго шептались на испанском языке с отцом и доном Рикардо в помещении моего будуара. Усевшись на не разобранные ещё полностью ящики и саквояжи с одеждой.

Изолированная комната. Невозможно было подслушать говоривших в ней, она находилась как бы внутри моих покоев. Я показала им свою находку со дна ручья, объяснив, как противозаконно оставить «это» у себя. И как опасно везти «это» в столицу. Затаив дыхание мужчины слушали мой рассказ.

— Дно ручья необходимо «почистить», пока кто-то другой не сделал это. Но вот только когда и как? Долину необходимо объявить местом сбора лечебных трав и цветения медоносов, запретить там местному населению, организовывать пастбища, вытаптывая растения.

Люди из деревень не разъехались ещё. Занимаются отгрузкой рыбы. Для них это приказ. Поездка к ручью откладывается, пока у нас гость. Врагов надо держать поближе.

— Отец, какая дама, живущая или прислуживающая в замке, заставляет мессира Томаса задерживать дыхание, следить за ней неотрывно взглядом? Не замечая этого за собой?

Отец изумлённо напрягся.

— Дитя моё⁈

— Это единственный способ избавиться от непрошеного гостя. Итак? Ты мужчина. Ты видишь это. Я могу ошибиться.

— Донна Пломмия, ваша светлость. Она нравится ему. Его взгляды смущают сеньору, заставляя недовольно хмуриться строгого мужа.

Дон Рикардо неотрывно смотрел на меня. Испанцы. Ревность, основная составляющая их сознания.

— Хорошо. Заставим сластолюбца признаться в своих чувствах. Не сразу, но он откроется. Как ваши наблюдения? Был ли кто-то в секретном помещении в наше отсутствие?

— Явных признаков нет, я отслеживаю этот вопрос. При личном общении, нужно продолжать вести беседы только на испанском языке.

— Хорошо, отец.

Ювелирная мастерская, пока у нас гостит мессир Томас, находится в закрытом состоянии. Не должен этот человек видеть то, о чём знать ему, нет надобности. Ну что же. Работы у меня достаточно и в моих покоях.

Самое серое, неприглядное платье я снабдила плотным, двойным подъюбником, по подолу, по всему диаметру, сшивным.

По сути это был уже наряд, с двойной тёплой юбкой внутри, но визуально этого было не видно.

Попросила рабочих сделать штангу, соединяющую две стены в гардеробной. Развесила все наряды на плечики. Новинка, которой мы пользовались на протяжении уже долгих лет, ещё в отеле, когда жили в Париже.

В образовавшемся в платье потайном пространстве очень вдумчиво, сделала своего рода внутренние карманы, в которые поместила слитки и монеты, украшения и запасы золотого, серебряного и платинового лома. Что-то вшивала. Что будет необходимо в работе, оставляла относительно доступным. Тяжёлая жаккардовая ткань верхней юбки хорошо держала форму, скрывая заначки.

В итоге за нарядными платьями, юбками и жакетами, бельём, блузами и одеждами для верховой езды, добротными и дорогими, висело несколько невостребованных платьев, в самом конце. Не любимых и некрасивых. Ведь так бывает у многих. Но зато с начинкой. И какой! Занавешенных, их было практически не видно. На самом деле стоимость этих нарядов была запредельно высока. Просто фантастически высока.

Их было три. Каждое из них мы могли одеть с Жанной и Адорией и донести на себе до судна, укрывшись тёплым плащом — накидкой или мягким шотландским пледом. Именно донести. Тяжёлые внутренние подъюбники возможно будут мешать при ходьбе, ничего. Но пусть пока будет так. Как бы ни сложилось в дальнейшем, каждая из нас обладая таким платьем, будет финансово независимой от жизненных передряг.

Продолжительное пребывание в своих покоях, за завтраками объясняла, что в замке, где долгое время проживал муж, неожиданно нахлынули воспоминания. Отчего совершенно теряется желание к светской жизни.

Не хочется видеть посетителей, соседей баронов, что шлют приглашения в гости. Так хочется уединения. И только молитвы могут успокоить мои разгулявшиеся нервы. А ещё, несомненно, беседы, мессир Томас, он поможет мне в этом. Конечно, я рассчитываю на него. Ведь падре из Глазго приезжает всего раз в неделю. А речь идёт о спокойствии княжеской души.

Внимательные взгляды отца. Он действительно опасается за меня? Зря. Я воистину глубоко верующий человек. Но. Это Моя Вера в Создателя. И я не выкручиваю её, так или иначе, приспосабливая под обстоятельства, замешивая на кровавых войнах.

Итак. Прогулки по небольшому садику и неустанные беседы. Дорогой мой Томас, вы не жили годами в монастыре.

Я вас уморю.

Вышивания при свечах и беседы, бесконечные, о житии святых.

Мужчина, он старался. Я же несколько раз, конечно же, нечаянно обмолвившись, называла его «падре», смахивая слезу. Всё было невинно и так трогательно. Он не решался меня поправить. Ведь была вверенная ему судьбой сестра во Христе? что так доверчива и так покорна. Скромна и совершенно невинна. Тёмное платье и мантилья, практически скрывавшая облик. И глаза полные веры. Ей не хватало исповеди. А он был не вправе. В памяти всплывали католические мессы, вызывая сомнения в реформах. Прикосновения её тёплых пальчиков к его руке. И молитвы, она знала их великое множество.

Донна Пломмия, боясь прервать единение духовника, с мучащейся душой княгини взволнованно краснея, звала нас на обед.

Заставляя мессира Томаса также краснеть и мечтательно смотреть ей вслед.

— Ах, мессир Томас, как совершенен мир, творение Господа нашего. Как много красоты в нём.

Я отрывала глаза от соцветия рододендрона, который разглядывала, читая тихо молитву. А он смотрел на неё. Донна. И мои слова, они имели смысл. Другой. Для него.

— Ступайте, вы вероятно устали, я отвлекла вас от работы с картами. Простите. Донна Пломмия, она, несомненно, будет рада проводить вас к обеду. Я же немного забуду о бренном теле. Побеспокоюсь о душе. Решила немного попоститься, создатель мне поможет.

Оступившуюся несколько раз на крутой лестнице, он позволил себе поддержать её. Взгляд признания. Её. И улыбка, для него. Он будет хранить их в памяти, долгие годы путешествий.

Он позволил себе прикоснуться к ней! Её ревнивец муж, как он может оскорблять её такими вот взглядами. Он недостоин её.

Месяц. Я практически не отпускала от себя мессира Томаса. Находя в нём в принципе неплохие человеческие качества. Как многогранен всё же человек. Хорошее питание. Уважение к его идеям. Спокойная жизнь. И перед вами совершенно другой человек.

— Рассветы, мессир, их вероятно Господь создал, дабы души уверовали в него на веки вечные. Ведь нет ничего прекраснее. Нас с мужем венчал на рассвете капитан Карлос, это было так восхитительно. Помните, я рассказывала вам. Словно Ангелы вторили ему.

— Ваша светлость, донна Каталина, я вынужден оставить вас.

— Конечно, мессир, капитан ждёт вас. Мы продолжим после обеда.

— Я уезжаю.

— Куда? Нет! Вы хотите моих слёз? Слёз и страданий! А как же мы? Я и сеньора Исабель, её муж дон Пломмия, он вчера был, несомненно, резок с ней. С Вами. Это ревность. Это грешно, так думать. Но я всё ему объяснила. Это больше не повторится. Поверьте. Ведь это была проповедь, во благо. Во благо её души! Ведь вы можете оставаться с ней, наедине. Это не грех. Никто не может усомниться в ваших помыслах, падре. Ой, простите. Мессир.

Я наблюдала. Как мучилась его душа. Забыв про реформы, про истинную веру. Безумно любя замужнюю женщину. Ему было больно. Больно находится возле неё, понимая, что ночами её тело любит другой. Муж, венчанный по закону всего христианского мира. Ещё больнее было всё бросить и уехать. Нужна была цель. Работа с картами, она вдохновила его! Миссионерство! Оно искупит его грех. Во имя любви к Господу и к единственной женщине на свете.

— Новый Свет, ваша светлость. Мои проповеди. Они нужны там. Столько заблудших душ я смогу спасти.

— Мадонна! Останьтесь. Что вы делаете.

И снова платочек в моих руках. Слёзы. Да, стилет в такой ситуации не поможет.

— Я всё уже решил. Беседа с Вашим отцом, вчера вечером. Он был не в силах объясниться с вами. Я решил сам всё сказать, Вам, сестра моя. Я покидаю вас. Падре, он приедет на службу завтра утром, я поговорю с ним. Вам пока просто необходимо уединенная жизнь в кругу семьи. Хотя бы в течение этого года, словно траур по мужу пока ещё не снят.