Роман Афанасьев - Дикая Охота
Кобылин не выстрелил. Промедлил долю секунды и — не выстрелил. Не здесь. Глупо. Медленно выдохнул, унимая волну бешенства, попытался взять себя в руки. Вот стерва. И тут нашли.
Рыжая прожигала охотника взглядом, полным ненависти. Поняла, что ее узнали и кто перед ней. Алексей равнодушно глядел в ответ — смотрели ему в глаза и не такие чудища. А в этом взгляде к тому же скользит растерянность. Не ожидала. Не охотилась?
Пару секунд они в упор разглядывали друг друга. Потом рыжая медленно наклонила голову.
— Убери, — низким хриплым голосом, в котором слышалось рычание, выдала она. — Убери эту дрянь и вали отсюда.
— Убирайся, — тихо бросил Кобылин. — Даю минуту. Беги из этого бара. Сегодня тебе тут ничего не светит.
В зеленых глазах девицы полыхнуло пламя. Злость, переходящая в бешенство.
— Это мой бар, — прорычала она. — Я отдыхаю тут с друзьями. Часто. Ты тут лишний.
— С друзьями? — Кобылин дернул уголком рта. — Я бы их учуял.
— Идиот, — прошипела рыжая, подавшись вперед. — С обычным друзьями. С людьми. И если ты не свалишь, они вышвырнут тебя отсюда.
Кобылин криво ухмыльнулся. А потом вдруг увидел — она не врет. Здесь нет ее сородичей. Она одна. И чувствует себя очень обиженной из-за того, что на ее территорию ввалился урод со стволом и испортил вечер. Вон как глазами сверкает. Но жажды крови в ней нет. Только жгучая, острая обида и ненависть к таким, как он. Кобылин перестал ухмыляться и взглянул на рыжую, что немного отодвинулась и плотно сжала губы, спрятав белоснежные зубки.
Все — понял Кобылин. Момент упущен. Она не бросится. Он не выстрелит. Глупо. Ему захотелось выматериться и шваркнуть пистолет о стойку. Что за жизнь! Единственный выходной в жизни охотника и…
— Уходи, — бросила рыжая уже без злобы, — последний шанс.
— Не знаю, чем ты здесь занимаешься, — отозвался Алексей, — но лучше тебе заняться этим в другом месте. Подальше от меня.
— Занимаюсь? — Рыжая вспыхнула, и на ее побелевшие щеки хлынул румянец. — Не твое дело, чем занимаюсь! Ты, дебил, решил поиграть в крутого мужика? Нарядился, как мальчик с обложки журнала, а пушка-то дамская. Что ты ей собрался делать? Ворон пугать? Ты кто такой вообще, лопух?
— Я — охотник, — сдержанно отозвался Кобылин, борясь с желанием продемонстрировать, на что способна эта крохотная машинка с серебряными, отлитыми вручную пульками.
— Три раза ха, — выдохнула девица, с презрением смерив Алексея взглядом. — Ты решил поиграть в охотника, в крутого парня, да? Накинул кожаную курточку, упер у мамаши пистолетик и завалился в бар. И заказал себе стаканчик настоящего выдержанного сока! Круто, да?
Кобылин даже бровью не повел. Слова оборотня задели бы любого мачо, решившего поиграть в охотников. Но Алексею было не до этого — он присматривался к рыжей. Смотрел на нее холодным взглядом профессионала, подмечая то, что ускользнуло раньше, когда ему мешала злость. И видел он теперь совсем другое. Девчонка не врала. В ней не было того надлома, что оставляет убийство, не было в глазах того багрового огня, что оставляет после себя утоленная жажда крови. Она еще никого не убивала. И сегодня не собиралась. Просто девчонка, очень злая на охотника и… на себя. За что на себя-то? За то, что не такая, как все? Не такая, как ее человеческие друзья, или не такая, как ее родичи-монстры, которым убить человека — как поймать блоху? Вот загадка.
— Что нахмурился, охотничек, — продолжала рыжая, криво ухмыляясь и откровенно задирая незваного гостя. — Сделай лицо попроще. А то надорвешься. Плохо у тебя получается грозный вид. В Кобылина решил поиграть?
— В кого? — обалдело переспросил Алексей, разом очнувшись от размышлений.
— Ха, — девчонка зло ухмыльнулась. — Так и знала. Ну ты и лопух. Совсем зеленый. Ты об охотниках в Википедии прочитал? Даже не знаешь самого чокнутого из вашей братии.
— Ну, допустим, знаю, — медленно произнес Кобылин.
Рыжая, все так же криво ухмыляясь, перевела взгляд на пистолет, что едва заметно дрогнул в руке охотника. Потом глянула в застывшее лицо Алексея, наткнулась на его пылающий взгляд. Кривая ухмылка застыла на ее лице. Кровь отхлынула от щек — резко, в один миг. Лицо стало белым, как простыня, и веснушки стали еще заметней. Уголки алого рта задрожали, дернулись. Девчонка медленно подалась назад, словно тело само, без приказа разума захотело очутиться подальше отсюда. Блеснули зеленые глаза — взгляд рыжей заметался по залу, то высматривая кого-то в темном углу, то возвращаясь к охотнику. В глазах плясал страх. Нет. Ужас.
Кобылин, ни на секунду не отводивший взгляд от побелевшего лица оборотня, почувствовал себя скверно. Ему вдруг представилась картина: огромная собака колли, ростом с человека, стоит на задних лапах, а на ней — белый передник. Перед ней, на полу кухни, выводок щенят — штук пять лохматых хулиганов. И колли строго выговаривает им: если, не перестанете шалить, за вами придет тот самый чокнутый маньяк Кобылин. Щенки в ужасе разбегаются по углам комнаты, а самый маленький, рыжий, испуганно прижимается к полу, пытается спрятать нос в передние лапы…
— Ну, это уже слишком, — сухо произнес Кобылин.
От его голоса рыжая испуганно шарахнулась в сторону и тут же замерла, когда ствол пистолета автоматически потянулся за ней.
— Черт, — едва слышно проскулила девчонка. — Черт-черт-черт…
— Как тебя зовут? — устало спросил Кобылин.
— А? — Рыжая, зачарованно следившая за пистолетом, бросила испуганный взгляд на его владельца. — Что?
— Имя, — выдохнул Кобылин. — Как зовут?
— Веря, — прошептала девчонка, едва шевельнув побелевшими губами.
— Веря? — с удивлением переспросил Алексей. — Это как же?
— Это от веревольфа, — отозвалась рыжая. — Сокращение.
— А человеческие имена у вас есть? — с тоской спросил Алексей. — Нормальные, а?
— Вера, — отозвалась рыжая. — Это похоже, но друзья зовут меня Веря, потому что это сокращение от ника, а ник…
— Веревольф, — Кобылин кивнул. — Да. Я понял.
Тяжело вздохнув, он сунул пистолет обратно во внутренний карман куртки и плавно, одним движением, соскользнул с высокого барного стула. Теперь, когда он стоял на полу, его лицо оказалось прямо напротив копны рыжих волос, завивавшихся мелкими колечками.
— Будь здорова, Вера, — сказал Кобылин, глядя в зеленые глаза. — Живи как живешь, только не будь сукой.
Рыжая приоткрыла рот, онемев от изумления, а охотник развернулся и медленно, не оглядываясь, направился к выходу из зала.
Вечер определенно не задался. Здесь больше нечего делать, выходной окончательно испорчен. Глупая затея. Кобылин поджал губы, досадуя на свою доверчивость. Не надо было слушать Гришу, надо было идти на охоту. Ведь знал же, что если охотник не идет на охоту, то охота идет за охотником. Это его судьба. Он лишь инструмент в ее руке: острый, беспощадный и — безвольный.
Уже выходя из зала, Алексей услышал, как звуковая картина за его спиной изменилась, — что-то постороннее вплелось в однообразный гул зала. Он обернулся. Точно. Рыжая стояла у стойки и спорила о чем-то с рослой девицей в джинсах и черной водолазке с высоким горлом. Та в чем-то убеждала подругу, даже за руку схватила. Но Вера что-то зло бросила в ответ, вырвала руку.
Кобылин отвернулся и пошел к входной двери. Не его проблемы. Все, пусть веселятся, пока могут. На девчонке крови нет, так пусть наслаждается жизнью. Не он ли сам всегда говорил, что есть время стрелять и время говорить? Здесь и сейчас нет места оружию.
— Эй, ты! Кобылин!
Алексей обернулся, сунул руки в карманы. Вера шла к нему быстрым шагом, уверенно, настойчиво, словно решившись на что-то. Губы ее были плотно сжаты, глаза метали молнии, а на щеки вернулся румянец. Рыжая копна волос развевалась за плечами, как грива дикого зверя.
— Подожди, — бросила Вера, подходя ближе.
Она стала напротив охотника, сжав руки в кулачки. Из ее взгляда пропал страх, осталась только решительность. Это Кобылину не понравилось, и он чуть подался в сторону, чтобы удобнее было уходить от внезапной атаки.
— Ты не думай, я не испугалась, — твердо сказала Вера, не отводя взгляда от застывшего лица Алексея. — Пусть ты и Кобылин. Но больше никогда, слышишь, никогда не приходи в этот бар.
Охотник расслабился, медленно выдохнул. Вот в чем дело. Что ж, это, наверно, непросто — пойти следом за чокнутым маньяком и бросить ему в лицо вызов.
— Больше не приду, — с внезапно проснувшейся грустью пообещал Алексей. — Никогда. Если у меня не будет для этого повода.
— Повода? — Рыжая нахмурилась. — Какого повода?
— Надеюсь, что никакого, — отозвался Кобылин. — Прощай, Веря.
Она не ответила, только фыркнула — совсем по-собачьи. То ли от возмущения, то ли от злости. Кобылин не стал разбираться. Он толкнул дверь, над которой зазвенел колокольчик, и шагнул за порог — в сумерки, что нависли над холодным и злым городом.
