Колдовской мир. Год Единорога - Нортон Андрэ
– Это про́клятая земля, а мы дураки, что пришли сюда! – вырвалось у меня.
– Про́клятая, благословенная и все такое прочее. Нам все же предначертано было попасть сюда, иначе бы Ворота не открылись. Поэтому есть причина и повод, чтобы выяснить, зачем это было нужно.
– Ворота… – в раздумье сказал я. – Да, я знаю, барды своей песней открыли их для нас. И стерли из нашей памяти причину, по которой мы пришли сюда. Зачем это было сделано, если… – Мои мысли приняли совершенно другое направление. – Если не для того, чтобы мы направили наши усилия на борьбу с будущими врагами, а не цеплялись за прошлое. Все же не понимаю, зачем мы пришли…
Она убрала больше половины пирога в сумку и закрыла ее на застежку.
– Спроси об этом бардов, но не рассчитывай на ответ. Может, земля эта скорее благословенная, чем про́клятая…
Она замолчала, потому что послышалось пение. Я затаил дыхание. Рассказывают, если барды захотят, то могут своим пением вынуть из человека душу, оставив лишь пустую оболочку. До сих пор я считал это сказками людей, желающих произвести впечатление. Такого пения, как здесь, в этой горной местности, я не слышал никогда в жизни, даже когда старший бард Аус пел на летнем празднике.
Но сейчас пел не мужчина. Это был хор женских голосов. Голоса вздымались высоко, подобно птичьему пению. Пели позади нас!
Совершенно очарованный, я выскочил из нашего убежища, вглядываясь в дорожку, утопавшую в густой тени. Гафия стояла возле меня так близко, что плечо ее касалось моего.
Это был хвалебный гимн, нет, это звучала песня для влюбленных. Это было празднование победы, приглашение в дом победителей. Это было…
Я видел их сейчас. Да, это были женщины. Лица их были частично спрятаны под длинными волосами. А волосы развевал ветер, которого я почему-то не ощущал. Не знаю, была ли на их стройных телах одежда, а если была, то такая же тонкая и легкая, как их длинные локоны, летящие по ветру. Серебряные волосы, серебряные и тела. Они были далеко от меня, и все же я видел их яркие, яркие, как огонь, глаза, ибо были они цвета пламени, неподвижного пламени, несмотря на то что волосы находились в постоянном движении.
Они шли рука в руке, и все же между ними было расстояние. Они образовывали круг. И позади них был круг, и впереди. Три круга! Я тихонько вскрикнул.
Там, где стояли каменные столбы ловушки, там и водили хороводы наши певуньи. Видел ли я сейчас столбы, или сумерки скрывали их от меня? Серебряные тела, летящие волосы… они излучали собственный свет, слабый и бледный…
Они кружились и пели. Мир и счастье, любовь, осуществленное желание, вечная жизнь, но жизнь совсем иного рода – чудесная. Нужно было всего лишь приблизиться к ним, и все это будет дано. Песнь становилась все слаще, тише, очаровательнее. Я двигался к ним против желания, бессознательно. Но я должен был идти…
Опять я был отброшен на скалу, в этот раз я прокатился по ней и упал, ударившись чрезвычайно болезненно. На меня навалилось второе тело, мы сцепились, переплелись руками и ногами, пока большой и тяжелый мохнатый зверь не припечатал нас обоих к земле.
Я почувствовал дыхание кота, услышал его рычание, такое тихое, что скорее это была вибрация, нежели настоящий звук. Пение взметнулось еще выше, но наши старания сбросить Груу оказались тщетными.
Затем я услышал голос Гафии, перекрывавший это вынимающее душу пение. Лицо ее было рядом с моим, дыхание согревало щеку. Она сказала:
– Пальцы… в уши… заткни…
Я почувствовал, что она ворочается, и догадался, что она делает то, что говорит: засовывает пальцы в уши, чтобы заглушить пение. В полуобморочном состоянии, так как голова моя начала сильно болеть после второй атаки, я тоже запечатал свои уши.
Груу, однако, не шелохнулся, да и Гафия не пыталась освободиться. Она лежала поверх меня, а зверь придавил нас обоих к земле. Я чувствовал запах трав, чистый и свежий, который, вероятно, исходил от ее волос, слегка растрепавшихся во время падения, так что прядь их лежала возле моего носа.
Догадавшись, что это была вторая часть каменной ловушки, еще более опасная, чем первая, я изо всех сил старался заглушить звук, сосредоточиться на дальнейших планах. Как, например, мы сможем выбраться отсюда и сколько еще испытаний предстоит нам в этой незнакомой стране?
Пение теперь было едва слышно. Постепенно оно затихло совсем. Возможно, мы задремали, потому что очнулся я, только когда на нас полился холодный свет луны.
Груу наконец отпустил нас. Я чувствовал, что весь покрыт синяками и царапинами после того, как меня расплющили на камне. С трудом удалось встать на колени. Гафия поднялась раньше меня. Она посмотрела на луну, и я увидел, как руки ее задвигались. По всей видимости, она совершала какой-то ритуал.
Луна была очень яркой. Камни вокруг нас либо серебрились, либо были абсолютно черными, в зависимости от тени. Я вынул пальцы из ушей. Ночь спокойна, слышен был лишь шепот девушки, произносящей слова, понимать которые мне не следовало. Я слегка отодвинулся от нее и стал смотреть на каменные круги. Казалось, они очень далеко от нас, не то что певицы, которые были намного ближе. С какой целью были поставлены здесь эти камни? Теперь я знать этого не хотел. Вечерних певиц уже не было, только луна висела над нами. Груу прижался к Гафии и замурлыкал, перекрывая ее шепот.
7
– Ну что, опять твои ловушки? – допытывался я, тщетно пытаясь взять себя в руки.
– Это вовсе не мои ловушки. – Несмотря на легкомысленный тон, я уловил волнение на ее освещенном луной лице. – Да, это были сирены… они хотели… заманить… – Она широко развела руки. – Какие еще здесь есть чудеса? Кто околдовал эту землю? Что они знают, кроме тех обычных знаний, которые мы всегда считали такими великими?!
Она задавала эти вопросы не мне, а ночи. Казалось, она подошла к роскошному пиршественному столу и никак не могла определить, с чего начать, какое аппетитное блюдо попробовать в первую очередь. Возможно, оттого, что сама она обладала знаниями, выходящими за рамки обычных представлений, для нее открывались двери в новый мир. Что до меня, то я испытывал противоположные чувства. В то же время не могу отрицать, что к тревоге и опасениям у меня примешивалось и любопытство.
Ночью мы не слышали больше ничего. Гафия поставила Груу на страже, уверяя, что кот-великан обнаружит опасность намного быстрее любого часового. Мне пришлось признать, что мгновенная реакция кота спасла меня однажды, а может, и дважды (это уже нас обоих) от смертельных ловушек. Так что спал я без сновидений и проснулся, когда солнце было уже высоко.
Гафия сидела поблизости, скрестив ноги, повернувшись спиной к солнцу, а заодно и к долине, где трудились бывшие мои соплеменники. Она внимательно изучала раскинувшуюся впереди морену. В позе ее заметно было нетерпение охотника, готовящегося пойти по свежему следу.
Под лучами солнца земля казалась еще более голой, чем лунной ночью. Поверхность маленьких выемок в скалах была гладкой на ощупь. Я почувствовал облегчение, убедившись, что скалы, торчавшие из земли, были естественного происхождения. За долгие годы песок, переносимый ветром, обточил их до гладкости.
Эта заброшенная земля была пуста. Непонятно, зачем Гафии понадобилось идти сюда. Или я был прав в первоначальном предположении, что она сама спрятала Айну и привела ее в эту дыру? Подозрений своих я, однако, предпочел не высказывать и не стал возражать против ее планов, пусть даже ей просто хотелось запутать меня. Душа моя упрямо твердила, что Гафия отправилась в непознанное, преследуя собственные цели, а не для того, чтобы найти Айну. А я тут был и вовсе ни при чем.
Интересно, проезжали ли Братья по Мечу этой дорогой? Если проезжали, то они явно были очень осторожны, раз не угодили в каменную ловушку.
– В какую сторону мы отправимся? – Из осторожности я постарался задать этот вопрос совершенно бесстрастно.
Груу опять не было видно. С каким бы предубеждением я ни относился к зверю (все-таки непривычно находиться в одной компании с диким животным, которое к тому же демонстративно накоротке с попутчицей), он гарантировал нам защиту, которая могла понадобиться в любой момент.
