Владимир Васильев - Сольвейг
— Потому что не любит, — объяснила Хильда. — А без любви пускать — грех!
— Ох, и глупы же дочери мои, — вздохнула мать. — Чем можем мы помочь, не зная здешних мест?
— Их знаю я, да сил уж не осталось… Вам надо только рядом быть со мной, чтоб поддержать, когда оставят силы.
— Бог помогать велит, — кивнул отец семейства. — Показывай нам путь…
Осе двинулась совсем в другую сторону от толпы.
— У всякого своя тропа в горах, — объяснила она. — Хотя к одной они ведут вершине. Немного мне известны тропы Пера. Охотник он — двуногий зверь среди четвероногих. Его так просто не поймать…
Несколько часов они карабкались по горным тропам. Сольвейг с трудом поспевала за старушкой, которая оказалась не такой уж и старой, а родители с Хельгой и вовсе отстали. Небо потемнело. Где-то вдали уже рокотал гром. Того и гляди, под ливень угодишь. Они выбрались к горному озеру, окруженному болотами и мрачным лесом.
— Пер!.. — кричала без устали Осе. — Сыночек! Откликнись!.. Пер!.. — Волосы ее растрепались, она время от времени хватала себя за лохмы и словно бы тянула вверх. Похоже, это помогало. — Я же чувствую, что ты где-то здесь!..
У Сольвейг такого чувства не было, наоборот — она была уверена, что Пер далеко отсюда, и она сама с ним рядом. Она понимала, что это глупости, но никак не могла отделаться от странного ощущения.
— Весь мир против меня, — причитала Осе. — И небо грозится, ругаясь, как пьяный, и скалы мне путь преграждают, болота готовы меня проглотить, и люди сыночка прикончить хотят… Храни его господи! Он же хороший!..
«Пожалуй, что так, — согласилась вдруг Сольвейг про себя. — Только мало быть хорошим, надо и окружающим казаться хорошим… Отчего же все его убить готовы?»
— Ты скажешь: как же хорош, когда никто не любит, — будто услышала ее Осе. — А за что его людям любить, когда они руками и ногами работают, а он только языком мелет. Бегает по горам и лесам, стреляет слегка зверя, чтобы на пропитание хватало, а живет совсем в другом мире, который сам и придумывает, или который ему придумали… Муж мой был пьянчуга из пьянчуг, все пропивал, нас сторонились, а Пера отцом дразнили. Мы и проводили все время с ним вдвоем, забываясь в сказках, в собственных шутках и фантазиях. Хорошо нам там было, не то, что в реальной жизни. Телом-то он вырос, а душой — все тот же фантазер, живущий в сказках. Он твердо усвоил: принцессы прекрасны, отважны герои и злобны драконы, а дев похищают… Ингрид бы не похитилась, если бы не хотела. Она сама, кого захочет, похитит. Родители настояли на свадьбе. Она же Пера любила, а он… А он — свои сказки… Ой, кто это?! — вдруг испугалась она. — Леший, водяной?.. Пер! Пер! Выходи!.. Это я — мама твоя…
— Никого нет. Осе, — успокоила Сольвейг бедную мать. — Это ветер и тени.
— Мой бедный сыночек!..
Тут и родители девушки с сестренкой подоспели.
— Нигде его нет, — тяжело дыша, сообщил отец семейства. — Погиб, видно, грешник, и деву сгубил… Безумец! Навряд ли дано ему грех замолить.
— Нет! Бог милосерден! — воскликнула Осе. — И жив мой сынок!
— Да если и так — боюсь ненадолго, разгневан народ. Это надо ж удумать…
— Зато он летает верхом на олене! — крикнула Осе.
— Что мать, что сынок, — махнул рукой мужчина. — О! Гляньте — тропа, а на ней четкий след.
— Скорей же по следу! — вскрикнула Осе. — Сыночка найдем.
— Пожалуй, на хутор пойдем мы. Позовем на подмогу. Всем миром скорее разыщем пропажу, — сказал мужчина.
— Я с Осе останусь, — сказала Сольвейг.
— Как хочешь, — пожал плечами отец.
— Промокнешь до нитки, — шепнула недовольно мать.
— Нельзя ж ее бросить, — шепотом ответила девушка, мотнув головой в сторону Осе.
— Ну, что ж, оставайся, — разрешила мать. — Береги себя. Мы скоро людей пришлем.
Они повернулись и быстро пошли обратно.
Сольвейг проводила родителей взглядом и попросила Осе:
— Расскажи мне еще о нем.
— О Пере? — обрадовалась старушка.
— О Пере, — подтвердила девушка. — Но только сначала давай следы сотрем ногами.
— Сотрем следы? — удивилась Осе.
— Конечно, чтобы Пера не нашли! — объяснила Сольвейг. — Найдут — убьют… Пусть бродит дикий зверь, куда ведет его инстинкт свободы.
— Я думала, ты добрая дуреха, — усмехнулась Осе. — А ты умна, как Божья благодать.
— Нет, Осе, — тяжко вздохнула девушка. — Просто, я всему виной: он звал меня плясать — я отказала… Велели мне его остерегаться. А я привыкла подчиняться старшим. Я их люблю, они души во мне не чают.
— Он грубым был?
— Грозился выпить кровь, пугал, что тролль… И было так похоже…
— Видать, с расстройства в сказку провалился, — усмехнулась Осе. — Когда он там, сам черт ему не брат… Стирай следы — ты более глазаста, а там и ливень смоет их совсем.
Сольвейг принялась растирать следы ногами. Осе топталась рядом без особого толка, но все подчищая за девушкой. И говорила без умолку, обрадовавшись благодарной слушательнице. О сыне она могла говорить сутками.
— А вы найти его и не хотели? — вдруг спросила Сольвейг.
— Найти б хотела, — хитро улыбнулась женщина. — Обнаружить — нет.
— Он далеко, — сказала Сольвейг. — Здесь можно не стараться. Следы же эти вовсе не его.
— Как ты догадалась?
— Они гораздо меньше, чем его…
— Ты молодец — глазаста и умна, но не о том я… Как догадалась, что он далеко?
— Я рядом с ним, — потупила глаза Сольвейг, слегка покраснев.
Осе остановилась и внимательно присмотрелась к девушке.
— Я думала у нас вершины на ветру, — покачала она головой. — Однако и в твоей головке он гуляет… Ты с ним или со мной?
— С обоими, — прошептала Сольвейг, прекрасно понимая, что этого не может быть.
Весна скользнула. Лето пролетело. Осенним воем ветер заболел. И солнце покидало душу Сольвейг, блуждал холодной моросью туман…
Услышав это лирическое отступление, я как бы очнулся, то есть снова увидел перед собой циркача-рассказчика, ничуть не похожего на тролля (можно подумать, что я когда-то видел настоящих троллей!) и понял, что предполагается авторская ремарка.
Заметив мой вопросительный взгляд, он напомнил:
— Я о пунктире вас предупредил… Хотя пунктир — основа всякой драмы, и вам не привыкать скакать сознаньем по картинам пьесы… Вы помните, что Пера не нашли?
— Еще бы! Помню… — подтвердил я без сомненья. — И время он неплохо проводил, прогнавши Ингрид, в коллективном сексе с пастушками тремя… Порхал, как шмель с цветочка на цветок. Себе в усладу и цветам на радость… Пас с ними скот и хищников гонял, потом сдирая с них привычно шкуры. Подружкам на одежды отдавал.
