Владимир Васильев - Сольвейг
— Надо его напоить, тогда развлечемся, — услышала Сольвейг шепот из толпы.
— Да что с тобой, Пер?! Водочки, а? — настойчиво уговаривал один из парней.
— Нет!
— Ну, чуть-чуть, для поднятия настроения, — соблазнял его другой. — Ну, совсем чуть-чуть, а то своим угрюмым видом праздник портишь. Давай с нами!
— Ну, ежели чуть-чуть… — заколебался Пер. — А есть у вас?
— Есть для тебя всегда! На — пей! — протянул бутылку первый соблазнитель.
Пер взял бутылку, поглядел на нее с сомнением, вздохнул и приложился, откинув голову.
— Х-хух! — выдохнул он, отдавая бутылку и вытирая рот рукавом.
— Теперь со мной! — протянул свою бутылку второй соблазнитель. — А то обидишь!
— Нет, хватит! — отмахнулся рукой Пер.
— Ну, для приличия, один глоток!.. Пей, не робей! Неужто ты слабак?
— Кто, я?.. Давай пригублю малость…
— Ну, хорошо пошла?
— Как льдина в море… Во — пошла волна!..
— Не смоет нас? — хихикнул кто-то.
— А ежели и смоет, я спасу!.. Мне стать волной и берегом по силам. Неужто мой не знаете размах!..
— Ну, вот — Пер снова стал собой, — ехидно прошептал первый соблазнитель.
— Потеха началась, — подхихикнул второй.
— Ты, часом, не колдун? — хохотнув, спросила одна из девушек в толпе. — А может, даже ас?
— Не часом — жизнью всей! — оглянулся на нее Пер. — Хоть колдовство, хоть чудо!.. Вам черта не позвать, друзья мы с ним покуда?.. В орех его загнал, он там сидит не пикнет.
— Неужто впрямь сидит? — ужаснулась девушка.
— Да черта с два! На то и черт есть черт, что от любого дурня удерет… Орех я кузнецу принес и попросил — разбей. Он жахнул сдуру, что есть сил, черт с искрами ушел. Кузнец наш обгорел. С тех пор и злится на меня… Зачем же было молотом лупить, где пальцем в самый раз?.. Но если нужен черт, то свистну я сейчас…
— Не надо! — отскочила девушка, увидев, что Пер готовится свистеть.
— Ну, нет, так нет… Но молотом не бей того, что можно раскусить зубами, — усмехнулся Пер.
— Ну, и болтун! Горазд присочинить! Еще глоток — и в небе запорхает.
— Кто сочинить?! Я сочинить? Спросите кузнеца — все так и было!
— Да в сказках бабкиных в орехе черт сидел! — вспомнил кто-то.
— Сидел и в сказке, и в моем кармане… А что касаемо полетов, то пару дней тому летал я на олене. У матери спросите — подтвердит! Да и с лошадкою моей над хутором парили… Было дело…
— Ну, враль!.. Ну, балабол!.. Язык болтается, как по ветру портянка… Пер, полетай!.. — рассмеялся народ, а некоторые даже озлились: — Тьфу на тебя!
— Не верите? Могу! Сейчас вам покажу!.. Ну, где обрыв повыше? Я встану на краю, раскину руки и… Взметнусь, как ураган, вас не удержат ноги — падете предо мной!..
Он подбежал к краю ближайшего обрыва, которых было в округе предостаточно, раскинул руки, как крылья, и приготовился лететь, пошатываясь не то от ветра, не то от хмеля.
Сольвейг так сильно сжала ладошку Хильды, что та пискнула и выдернула руку.
— Совсем сдурел! — сплюнул в досаде один из мужиков. — Да ну его к чертям, мать прибежит, всем надерет нам уши, проклятия нашлет, нет, я пошел подальше…
— Да, с таким лучше не связываться, — поддержал другой. — Пойду опять плясать.
— А может, дать под глаз? — предложил кто-то из молодых.
— Что с пьяного возьмешь, когда его лавиной понесло? Уйти с дороги — лучшее решенье. Пошли плясать.
Толпа расходится. Старшие — в дом, горло промочить, а молодые обратно на танцы.
Пер оборачивается, открыв глаза.
— Вот так всегда — не я ступил назад…
Вдруг, обогнув Сольвейг с Хильдой, выскочил жених. Оказалось, он тоже слышал выступление Пера.
— Неужто, Пер, и впрямь, летаешь ты, как птица? — выкрикнул он.
— Летаю, Мас! Ты хочешь убедиться? — раздраженно ответил Пер.
— А невидимкой можешь стать на время? — с явным умыслом продолжил жених.
— Да хоть и навсегда! Тебе-то что с того? — ничуть не смутившись, подтвердил Пер и отвернулся от жениха, оглядываясь по сторонам.
Сольвейг почувствовала, что пора появиться, пока парень не натворил глупостей, и вышла из-за угла.
Мрачное выражение тут же слетело с его физиономии, и он бросился ей навстречу.
— Ах, Сольвейг! Наконец-то!.. Пойдем же танцевать, — сгибает руку в локте, предлагая себя в кавалеры.
Она уворачивается, не желая брать его под руку. Пер сам хватает ее:
— Пусти! — вырывается она.
— Да почему? — искренне недоумевает он.
— Ты дикий. Пер!
— Дичает и олень, и всякий зверь, когда весна зовет!..
— Ты — человек!
— Отчасти… временами, — усмехнулся Пер. — Ну, почему со мной ты не идешь?!
— Боюсь!
— Чего?
— Ты пьян! Я пьяных не люблю! — отскочила Сольвейг.
— Эх! Сволочи — споили дурака! Я ж не хотел… Держался, сколько мог… Убить бы всех! А первого — себя…
Жених, которому надоело слушать их непонятную перепалку, толкнул его локтем в бок:
— Пер, ты б мне помог…
— Да чем и в чем?
— Войти к невесте, — громким шепотом сообщил жених.
— А где невеста?
— В амбаре… Невидимкой стань, залезь в амбар и мне открой задвижку, — с надеждой рисовал вожделенную картинку обиженный жених.
— Ты помощи себе в другом искал бы месте… — рассеянно посоветовал Пер. Потом подумал несколько мгновений и догадался: — В амбаре Ингрид!..
И ринулся к Сольвейг. Она испугалась порыва, но не ушла.
— Не передумала? — спросил он с мрачной надеждой. — Нрав твой не смягчился?
Сольвейг молча обходит его и пытается уйти, чувствуя взвинченность парня. Но он встает поперек дороги, преграждая путь.
— Стыдишься бедняка? Да, я тебе не пара… Вахлак и есть вахлак…
— Нет, все не потому! Все понял ты не так! — возмутилась она.
— Все так! Я знаю сам… И хмель мне враг давнишний. Я зол был на тебя, вот он и победил… Пойдем же, танец ждет, — тихо попросил он в конце фразы.
— Не смею я… Хотя бы и хотела… — смутилась она.
— Мешает кто?
— Родители… Они мне запретили…
— Ах, запретили… Ну, а ты сама?
— Пойду я, мне сестру нельзя оставить…
Пер Гюнт меняется в лице.
— Ну, нет!.. — голос его резко садится, звуча угрожающе: — Не нравится олень?.. Могу я троллем стать… И ровно в полночь я к тебе явлюсь… Кровь высосу из жил, коль для любви она не пригодилась… Сестру ж твою, малявку, и вовсе заглочу, чтоб взрослым не мешала.
На этой месте Хильда взвизгнула и умчалась в дом. А Пер продолжал живописать:
— Я оборотнем буду до рассвета и стану бледный труп без устали терзать, чтоб не узнал потом никто красотку, — и вдруг, круто изменив тон, взмолился: — Ну, потанцуй со мной!
