Далия Трускиновская - Нереал
Не знаю, сколько я простоял столбом, может, минуту, а может, и десять, пока до меня дошло: я видел эти рожи, когда работала фотовспышка. А вспышка действует, когда нажимаешь на кнопку. И, значит, на моей фотопленке имеются образины всех магов, которые нас преследовали! И остается только проявить пленку, а потом с гордостью доставить Ваське картинки!
Я опять устремился к Базе — и опять окаменел. Если они все же выследили меня — а это не так уж сложно, ребята они современные, при мобильниках, и тот, кого отогнал Васька, мог сообщить кому-то другому, что я уехал на трамвае номер пять в таком-то направлении, — так вот, если они выследили меня, то ведь им от меня нужно одно — чтобы я сейчас вошел в ту квартиру, где прячется Башарин! А они — по моим стопам! Кто их знает — может, они, как ищейки, по следу ходят?
Когда во второй половине дня торчишь посреди тротуара, пожимая плечами, разводя руками и предаваясь мучительным размышлениям, на тебя почему-то все время налетают совершенно посторонние люди. И еще при этом что-то бормочут.
Я не мог вернуться на Базу — вслед за мной туда ворвались бы магические амбалы и изъяли Баширина. Честно говоря, на самого Баширина мне было наплевать. Никакой ценности, ни интеллектуальной, ни духовной, он не представлял. Но вскоре после отлова Баширина они поймут, что никакой это не искомый нереал!
И что я тогда услышу от Васьки?
С одной стороны, чем дольше амбалы прооколачиваются вокруг Базы хронодесанта, тем лучше. Васька ведь наверняка продолжает поиски нереала! А с другой — на Базе оказалась арестована моя драгоценная сумка! А ведь мне завтра сдавать снимки сразу в две редакции... Ой, мама дорогая, подумал я, это что же такое будет? Уж как влип дородный добрый молодец...
У меня была тень надежды на то, что громила, с которым я столкнулся, — обыкновенный громила, без всякой магии, только удивительно неразговорчивый. Уцепившись за эту версию, как утопающий за бессмертную соломинку, я хлопнул себя по лбу, как бы вспомнив нечто важное, и устремился в первую попавшуюся подворотню.
Влетев туда, я сразу же притормозил, прижался к стенке и пополз, обтирая ее правым боком, чтобы как можно осторожнее выглянуть.
И точно! Амбал выскочил из аптеки и почесал к моей подворотне.
И тут я вообразил себя Чингачгуком или другим не менее краснокожим индейцем, заметающим след. Я побежал во двор, еще не зная, где спрячусь, но готовый изворачиваться до последнего!
Меня, сама того не подозревая, спасла бабулька с мусорником. Она, выкинув мусор в контейнер за кирпичной стенкой, пошла себе, пошла... и пропала. Я понял, что на сей раз никакой магии нет, а есть дверь, ведущая на черную лестницу, которой из подворотни просто не разглядеть.
Оказалось, что если войти туда, спуститься до того уровня, где уже пахнет кладбищенской сыростью, а потом подняться, то можно выйти не просто в парадное большого дома, а вовсе даже на большую улицу.
Хотя я страстно люблю проходные дворы, но об этом — даже не подозревал.
Понимая, что расслабляться вредно, я сразу же остановил такси и, проехав квартала четыре, вылез. Шофер покрутил пальцем у виска, но вот уж на это мне было наплевать. Великая идея владела мной! Я спасал нереала от магов.
Премного довольный тем, как лихо я оторвался от слежки, я шел по улице Маяковского, которая скорее была похожа на бульвар — через каждые десять шагов росли крепкие липы, и некоторые стояли уже почти желтые, но иные сопротивлялись осени, как умели, и лишь несколько золотых прядок было в их зеленых шевелюрах, этакая древесная седина, которую не скроешь — значит, остается только гордиться ею...
Навстречу шла...
Да, она. Маргарита.
Спокойно шла, позволяя всему миру любоваться собой, своими стройными загорелыми ногами, своей невесомой фигуркой, своими распущенными темными волосами, которые, если собрать их в косу, будут с мое запястье толщиной...
Маргарита!
Вот именно это я и воскликнул, загораживая ей дорогу.
Она остановилась.
— Здравствуйте, Игорь Петрович! — сказала она голоском примерной девочки, отпетой отличницы.
— Маргарита... — повторил я.
— Со мной все в порядке, Игорь Петрович! — и она так посмотрел мне в глаза, что я понял — у девчонки ум за разум зашел. Что-то до такой степени сбило ее с толку, что доводы рассудка бесполезны...
— Вот и замечательно, — ответил я. — Только, знаете, Маргарита, образование в жизни еще пригодится.
— Конечно, пригодится, Игорь Петрович! — радостно согласилась она.
У нее было счастливое лицо. Никогда в школе оно таким не было. А ведь. Маргаритка прекрасно училась и была общей любимицей!
Мужчина! Значит, все-таки мужчина...
Говорила же мне Васькина сотрудница, что девчонка просто угодила под опытного мужика. И Бояринов, сообщая про ее звонок, тоже как-то странно выражался, чего-то недоговаривал... А мне, дураку, нужно было непременно увидеть ее радостную мордочку! Иначе я понять был не в состоянии!
— Вы бы вернулись домой, Маргарита... — я не говорил, я бормотал, и самому противно делалось. — Родители волнуются... учебу запустите... год пропадет...
— Игорь Петрович, миленький, я встретила замечательного человека, и я с ним счастлива, — это она сказала уже без торжествующей улыбки, не как девчонка, а как женщина. — Вы не представляете, что это за человек! Он — настоящий, понимаете? Я все на свете ради него сделаю! Все — только бы быть с ним!
Я только руками развел.
— Удачи! — пожелала Маргарита, совсем по-взрослому. И ушла.
А я повернулся и стал смотреть ей вслед.
Той, кого я полюбил, уже не было. Девочки, которая так хорошо читала стихи, не было! Умерла! А вдаль уходила шестнадцатилетняя женщина. Вдаль — и без меня... И тело уже было другое, и походка, и глаза!
Да, вдруг понял я, она не просто другая, она — болезненно другая, она осунулась, похудела, и в глазах какая-то лихорадка...
Нужно догнать ее, сказал я себе, любовь любовью, но здоровье тоже беречь надо, нужно догнать ее и спросить Хотя бы, как она себя чувствует...
Это было нелепо, мне следовало сейчас отпустить ее раз и навсегда. Однако я поплелся следом — мне так уж непременно нужно было продлить эту агонию!
В какую-то минуту показалось, что Маргарита просто испытывает меня. Она вышла на угол Маяковского и переулка, который когда-то был переулком комиссара Елькина, а теперь, конечно, переименован. И она встала неподалеку от угла, словно ожидая, чтобы я ее догнал.
Я почти догнал!
Но тут рядом с ней притормозила серебристая иномарка. Путаю я их, будь они неладны! Если “мерс” — это который с прицелом на капоте, значит, притормозил “мере”. Дверца открылась. Маргарита что-то сказала тому, кто внутри. Дверца захлопнулась, и я уж обрадовался было, что моя гордая девочка так ловко отшивает всякую шушеру. Но “мерс” заехал в переулок, встал, и оттуда вышел мужчина куда за сорок, не то чтобы толстый, а пухлый. Шел он вразвалочку, и мне казалось, что от его сверкающих туфель на асфальте остаются жирные следы.
