Виктор Никитин - Легенда дьявольского перекрестка
Бреверн-колдун на нечеловеческом языке выкрикнул сложную фразу, после которой все задрожало, и на получившемся подобии алтаря в яркой вспышке появились все шесть путников - шесть жертв, предназначенных дьяволу.
Колдуны улыбались, не скрывая своего ликования.
Писарь Виллем первым открыл глаза и, толком не оглядевшись, сразу попытался приподняться. Из этого ничего не вышло. Он лежал в каменном желобе ногами к остывавшей жаровне и не мог двинуться, при этом не был ни связан, ни парализован. Просто он не чувствовал тела, а лишь догадывался о его существовании и некогда заурядной возможности управлять им. Странные, ни с чем несравнимые ощущения переживал не только писарь, но и прочие путники.
Нотариус живо представлял себя покойником, которого забыли предупредить о постигшей его смерти. С каждой секундой ему все отчетливее казалось, будто битва с колдунами состоялась и осталась позади, в прошлом, но он сам вычеркнул ее из памяти из-за вполне ожидаемого поражения.
Купец и молодой фон Граусбург заметили, что лежат, широко раскинув руки. Они ощутили или, скорее, смутно угадали легкое тепло, исходившее от рук других путников, не попадавших в поле зрения, но, несомненно, лежавших рядом. А Хорст не переставал удивляться, прислушиваясь к нелепому чувству: воспринимая наощупь камень, он не мог разобраться, чем именно ощущает исходивший от него холод. Ладонью? Если да, то какой руки? Может быть, затылком или через одежду? Внятных ответов не было. Ни с чем подобным ему еще не доводилось сталкиваться.
Только Эльза оставалась безразличной к переживаниям такого рода, поскольку внимательно вслушивалась в голоса людей, которых пока не видела.
- Почему на них нет оков? - резко спросил седовласый князь Михаэль Бреверн.
Горбун, восторженный от того, что у них все получилось, осекся, стер ликование с лица и поспешил с ответом:
- Я сейчас же все исправлю.
У запястий и щиколоток жертв через каменные плиты стали пробиваться вполне материальные стальные стержни, однако стоило им изогнуться наподобие скоб, как они тут же окутались белой дымкой, напоминающей фату. Послышался тихий звук осыпающегося песка, и от стержней не осталось ни следа. Горбун напрягся, вытянул шею, у него на лбу вздулись и запульсировали вены. Он поднял руки, словно священник, благословляющий благодарную паству, и повторил магический прием, который должен был приковать путников. На этот раз материализовать металл не получилось. Не возникала даже иллюзия оков.
Сделав глаза круглыми, горбун рассеянно признался:
- У меня не осталось силы.
- Думаю, ничего страшного. Главное-то мы исполнили? - попытался успокоить самого себя Пауль-колдун и обратился за уточнениями к Виллему, откинувшему капюшон и не скрывавшему своего уродства ни от кого.
Колдун Виллем не успел ответить, седовласый Бреверн налетел на Эльзу с упреками в том, что это вследствие ее беспечности и легкомыслия остальным пришлось поделиться с ней своими силами. Скользнув по лицам колдунов взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, он закончил злобную тираду жестоким обвинением:
- Из-за бездумного хвастовства женщины нас всех может постичь неудача! Вы это понимаете?
- Все будет, как и задумано, - в крайнем смущении залепетала Эльза, открывшая для себя подлинный характер человека, к которому питала симпатию на грани с влюбленностью - чувством, прежде ей не знакомым.
- Госпожа Эльза, жертвы по-прежнему подчинены вашим чарам и находятся в оцепенении? У вас хватит сил удерживать их? - осторожно поинтересовался у Эльзы горбун.
Колдунья часто закивала. Горбун ласково взял ее за руку, пытаясь утешить, но Эльза не позволила.
- Еще раз посмеете заговорить с госпожой в таком тоне...
- И что? - равнодушно спросил Бреверн и отвернулся от горбуна, давая понять, что мнение кого бы то ни было его не волнуют.
Шипя змеем и брызжа слюной, горбун подскочил к седовласому, которого с полчаса назад именовал не иначе, как "мой господин".
- Только попробуйте - тогда узнаете!
Бреверн оттолкнул от себя недомерка, успев подумать, что нет опасности в ссоре с колдуном, серьезно исчерпавшим свои магические силы, однако в дальнейшем придется поосторожничать.
- Эй, прекратите! - гаркнул колдун Николаус, подхватив едва не распластавшегося горбуна. - Сейчас не подходящее время, мне кажется.
Его слова услышали, но мало кто обратил на них внимание.
- Такого поворота событий вы мне не обещали, когда уговаривали открыть тайну перекрестка миров и ритуала, - негромко проговорил Виллем-колдун, с нескрываемым злорадством глядя на седовласого.
- Не действуйте мне на нервы, - отмахнулся колдун.
- Скажите, только честно, свой талант внушения вы применяли и ко мне?
Бреверна аж передернуло. Он посмотрел по сторонам, удостоверяясь, что никем не будет услышан и сказал:
- Никакого ответа я вам не дам. Уясните себе лишь то, что Пауль в состоянии излечить вас, вернуть вам нормальный облик, а он у меня вот где, - седовласый колдун показал ладонь и сжал ее в кулак до хруста в костяшках, после чего глянул на колдуна Пауля, едва ли не трясшегося в приступе малодушия. - Займите свои места и прекратите пустую болтовню.
- Мне показалось, что вон тот, - шепотом проговорил Николаус-воин, жестом обращая внимание Эльзы на лежавшего внизу писаря, - пошевельнулся.
- Показалось, - холодно ответила колдунья. - Не более того.
Находившийся в каменном желобе Виллем судорожно силился преодолеть страх и вспомнить, от чего это оцепенение кажется ему знакомым. Он ворошил в памяти недавние и основательно подзабытые рассказы, прочитанное в книгах, пока не отыскал описанный каким-то старинным лекарем занимательный симптом, названный им сонным расслаблением. Иногда человек, только проснувшись, не может пошевелиться, при этом находясь в полном сознании. Пробудившийся начинает паниковать, задыхаться, исходить потом, его сердце бешено колотится. От этого состояние лишь ухудшается, и все может закончиться смертью.
Разобравшись с диагнозом, Виллем стал усиленно припоминать, что писал лекарь о том, как справиться с таким явлением. Прочитанное было таким далеким, и писарю с трудом удавалось восстанавливать картину в целом.
Учась в гимназии церковного ордена, Виллем помогал монахам, переписывавшим рецепты из множества медицинских трактатов и зарабатывавшим продажей этих рецептов. Теперь он вспомнил и комнату, в которой писал, и даже обстоятельства дня, предшествовавшие его полезному занятию, однако что-то действительно важное никак не шло на ум.
"Нужно восстановить дыхание", - подсказывала ему логика. - "Следует унять сердце".
