Далия Трускиновская - Нереал
— Как же?.. — попыталась было возразить Аля, а пальцы ее сами принялись искать на прилавке оставшийся в Доме колхозника маленький калькулятор.
— Просто! Сейчас объясню! Один и один не может быть два, потому что это один, а два — это не один и один, потому что два с самого начала было два, и не два рубля, потому что два — это иная сущность, чем один, и не может произойти от одного...
Очнулась Аля в огромной комнате без окон и, возможно, без дверей. Жутковатая это была комната, какая-то замшелая, заплесневелая, освещенная, похоже, лишь единственной лампочкой, и то — подвешенной где-то за мебелью на уровне столешницы.
Очнулась она, сидя на стуле, а у ног стояла хозяйственная сумка, из которой, кажется, ничего не пропало. Ася заглянула туда, увидела пакет из толстой бумаги, вспомнила: там — виноград... Но как она укладывала пакет в сумку, как расплачивалась за покупку — это уж было покрыто мраком...
И зачем бы ей, зная, что через час придет дочка с занятий, забредать в какой-то бункер? Ведь не тащили же ее сюда — одежда в порядке, царапин нет, ничего не болит... Раздеть не пытались...
Это Аля могла утверждать под присягой — замочек от джинсовой молнии барахлил, и она всякий раз зацепляла это дело изнутри английской булавкой. Если не знать, где эта булавка расположена, то снять с Али джинсы можно только с помощью ножниц.
Ася, недоумевая, встала и обвела взглядом помещение, самая дальняя стенка которого терялась в беспросветном мраке — если вообще была...
Обстановка почему-то наводила на мысли о том свете, хотя ничего инфернального в ней не было, а стояли канцелярские столы светлого дерева, обшарпанные и крытые листами зеленого картона, как это делалось, пожалуй, в пятидесятые годы прошлого века, а на столах — канцелярские же лампы, от которых тоже явственно тянуло сталинизмом, и стопки картонных папок с истрепанными завязками, и почему-то даже несколько допотопных компьютеров наподобие советской “Искры”, что совершенно не вязалось с обликом бункера.
Аля пошла на свет, с трудом пробираясь между тесно составленными столами, и обнаружила, что лампочка подвешена в большом, впритык к стенке, террариуме. Подставив под нее голову, лежал и грелся подросток-крокодил, чуть поболее метра в длину, как и положено — зеленый. Был он неподвижен, Але даже показалось, что это просто игрушка такая, нелепая в своем реализме до отвращения, и она стукнула костяшками пальцев по стеклу.
Крокодил медленно повернул голову. В глазах его явственно читалось:
— Заберите меня отсюда!
И крокодила можно было понять — он еле умещался в своем жилище, даже хвост у бедняги загибался вверх и торчал в щели между кусками оргстекла, прикрывавшего сверху террариум и придавленного кирпичами.
Но Але было не до того, чтобы дергать крокодила за хвост. Она мучительно пыталась понять, как же это забрела в канцелярско-бетонный бункер. Главное, ведь и сумка цела, и кошелек...
Кошелек!
Аля быстро проверила все свои тайники. Большой кожаный с мелочью лежал даже не на дне бокового сумочного кармана, а довольно высоко, и все же уцелел. Маленький с более крупными банкнотами Аля носила в кармане джинсов. И с ним ничего не сделалось. Был еще потайной карман в плаще — на всякий пожарный случай и чтобы зарплату домой носить. Он тоже оказался нетронутым.
Так что же все это значит?
Взяв на всякий случай сумку, Аля пошла вдоль бетонной стены, огибая столы, протискиваясь между ними, и даже до того расслабилась, что задала себе вопросы: с какого ж это года хранятся тут канцелярские реликвии и экспонаты? Кому они нужны в таком количестве? Почему не выброшены на помойку? Часто ли навещают и кормят крокодила, которому здесь явно не место?
Чем дальше от террариума — тем мрачнее делался бункер, но вдруг чуть ли не перед Алиным носом распахнулась дверь.
На пороге стоял мужчина в черном кожаном пальто, внушительный мужчина, с горбатым носом, с залысинами, лет этак за пятьдесят. На груди его светились два белых треугольничка — безупречная рубашка по обе стороны темного галстука.
Не ожидая увидеть тут такую элегантную особу, Аля шарахнулась. И сразу из-за плеча особы вытянулась посторонняя рука, нашарила выключатель, щелкнуло.
— Ой! — сказала Аля.
Особа не далее как полчаса назад (ну, час, ну, три, но никак не больше, раз Аля еще не чувствовала голода) стояла за прилавком и выбирала для ненаглядной покупательницы наилучший виноград!
Правда, тогда вид у мужчины был более сытый, и усы топорщились бодрее, и глаза были ну такие ласковые, что хоть за ухом его чеши! Сейчас же физиономия сделалась жестче и строже, да и безупречный черный костюм вместо грязного белого халата поверх невообразимой фуфайки, очевидно, придавал ей бледности.
— Не волнуйтесь, — сказал мужчина, и голос был — как из бочки. — Лично вам ничего не угрожает.
Аля на всякий случай отступила подальше. И основания для беспокойства у нее имелись! Вслед за мужчиной вошли два крупных парня, один посветлее, другой — посмуглее, оба в черных куртках с иероглифами на груди, вошел маленький дедок бомжеватого вида, вошел человек неопределенного пола — объемистый, в темном плаще и в низко надвинутой кожаной кепке, из-под которой свисали явно крашеные бледно-желтые лохмы.
— Чего вы от меня хотите? — спросила Аля. И спросила как-то уж очень нервно.
— Хотим, чтобы вы сделали одно доброе дело.
— И для этого нужно затаскивать меня в какой-то бункер?!
— Потише, ради всего святого... — мужчина поморщился. — Сядьте, Алевтина. Мы тоже сядем. Будет нормальный разговор. И вы поймете, почему мы не могли обратиться к вам иначе. Тогда разговора бы не получилось.
— Почему вы так уверены? — Але показалось, что ее агрессивность должна вызвать к ней уважение, и нужно не столько говорить, сколько огрызаться.
— Мы — маги, — мужчина коротко поклонился и наконец сел. — Я — представитель Центра космоэнергетики, мои коллеги Тамаюн и Алконост — из “Древнерусской школы ведической реабилитации”, Эмириэль представляет Академию белой практической магии...
Некто в кожаной кепке кивнул. Но его половая принадлежность от этого яснее не сделалась.
— ...А это — знаменитый дед Эфраим Ворон... Але стало стыдно — ни про какого деда Ворона она и слыхом не слыхивала.
— Очень приятно, — сердито сказала она.
— Как вы понимаете, мы отказались от прежних имен и избрали другие, более нам соответствующие, — объяснил мужчина. — Подлинное звучание имени... впрочем... я имею в виду, что не буду возражать, если вы, как и мои спутники, будете называть меня Генералом. Это — не то имя, под которым меня знают в наших кругах, но сегодня оно меня бы вполне устроило...
