Айя Субботина - Время зимы
— Хватит плескаться, не время сейчас.
Девушка выбралась из бассейна, досуха вытерлась куском шерсти и взяла из рук старой женщины одежду — белую мантию, точно такую же, как носили сестры Белого шпиля. Суровый взгляд фергайры удерживал ее от множества родившихся вопросов. Все еще босая, Хани последовала за ней. Снова лестница и долгий переход между этажами. Одна комната полная дверей, еще одна, и снова лестницы, снова подъем к пику, туда, где полыхает огнем Северная ярость. Хани сразу поняла, что они идут в тот самый зал с хрустальным алтарем. Поняла и снова вспомнила незнакомку. Неужели..?
Когда девушка сбилась, в какую по счету дверь заводит ее фергайра, они вошли в небольшой зал. Внутри было светло, точно на солнечной поляне. Пол, выложенный белым мрамором, сверкал зеркальной гладкостью, воздух трещал, как в грозу, а в центре, обойдя кругом хрустальный алтарь, стояли фергайры. И все глаза смотрели на Хани.
— Фергайры, Скальд решил дать нам еще одну сестру, — проскрипела Ванда и многократное "да" поддержало ее. — Подойди-ка сюда, Альбатрос.
Альбатрос, безмолвным эхом повторила про себя девушка, Ханийрэя. Фергайра Ханийрэя.
Хани подошла, не сводя глаз с Ванды, боясь, что если перестанет смотреть на нее, то все станет туманом и рассеется. Может быть она спит, как и тогда, когда ей привиделась красивая чужестранка? Или лежит на дне ледяного бассейна и сладко отходит в царство Гартиса. Но почему тогда так тревожно и громко ноет в груди?
— Перестань глядеть так, будто овцы на закланье, — прикрикнула Ванда и Хани очнулась. — Опустись на колени и подними руки!
Фергайра выразительно глянула на пол, ее выцветшие глаза выражали нетерпение. Кто-то прикрикнул на Хани за нерасторопность. Девушка встала на колени и протянула фергайре ладони, стыдясь дрожащих пальцев. Ванде подали палку: лента из слов скользила по дереву, навеки высеченная резцом в умелых руках.
— Ладонями вверх, — командовала самая старая колдунья Белого шпиля и, как только Хани выполнила приказ, нанесла первый удар.
Девушка едва сдержалась, чтоб не закричать. Откуда только взялась в немощном теле такая нечеловеческая сила. Дерево хлестко прошлось по коже ладоней, оставив по себе яркий багряный след.
— Познай, кем ты стала отныне, — прочти зловеще сказала Ванда и сестры хором размножили ее слова.
А удары все сыпались и сыпались, пока ладони Хани вконец утратили чувствительность. Кожа сперва пошла волдырями, после лопнула и теперь с каждым новым ударом из-под палки летели алые брызги, что окропили одежду, волосы и лицо. На губах появился привкус крови. Девушка дала волю слезам, но не крику. Горячая соленая влага заливала глаза, застила свет, что и так с трудом пробивался сквозь боль.
— Хватит теперь, — сжалилась фергайра Ванда. — Запомнила ты урок, девочка?
— Я должна быть смиренной и сносить все, что даст мне судьба, — сказала Хани слова, что назойливо вертелись в голове, пока палка опускалась на ладони. Посвящение было тайной, никто не знал, как оно свершается и почему Мудрая удостаивается такой чести. Говорили лишь, что выбирают только тех, кто достоин деяниями и знанием. Никто не учил ее, что говорить и как поступать. Она сама нашла слова.
— Хорошо. — Лицо старой фергайры, размытое пеленой слез Хани, смягчилось. — Встань сестра, и подотри сопли — фергайры никогда не плачут, если есть хоть одни глаза, что могут стать тому свидетелями.
Девушка кивнула, но на слова ей не стало сил. Хвала Скальду, они и не требовались. Каждая фергайра по очереди назвала ее сестрой и дала наставление. Толстая Ботта велела никогда не опускать рук, как бы сильно не колотила ее палка богов, задумчивая Тира пожелала оставаться об руку с надеждой, даже если Лассии будет угодно больше не выпускать солнце из его ложа за горизонтом. Фоира наставляла жить без оглядки на зло и добро, и вершить по справедливости, всегда улыбчивая Ниара велела не бросать в тяжкой хвори ни врага, ни друга. Много всего услышала Хани, слова сплелись в единую песню, которую, — девушка знала это, — ей никогда не забыть.
Неужели, больше не будет испытаний, гадала Хани, когда фергайры умолкли. Вереницей, фергайры, — теперь уже ее сестры, — покинули зал. Хани шла за ними не видя пути, думая о том, почему вдруг так изменилось мнение колдуний Севера.
Миновав сплетения коридоров и дверей, Хани, а с нею и фергайры, попали в книжную комнату — пожалуй, единственное место во всей башне, не считая кухни, где ютилось тепло. Стены прятались за массивными полками, такими высокими, что чтобы добраться до верхних стеллажей, требовалась лестница. Центром книжной комнаты служил длинный стол, на котором хватало места и множеству перьев, и пергаментам. Хани заметила рецепты зелий, которые кропотливо переносились в толстые, потрепанные временем тома.
Ее усадили за стол и обработали кровоточащие ладони мазями и бальзамами, а потом обвернули тканевыми лентами, отчего руки будто тоже нарядились в… перчатки. Боль утихла, пальцы вновь обрели способность сгибаться, хотя Хани чувствовала, что еще не скоро к ним вернется прежняя гибкость.
— Теперь ты можешь задать свои вопросы, — разрешила Ванда. Она села как обычно во главе стола, и, пока устраивалась в кресле, громко сопела и кряхтела. — Только быстро, у нас есть дела важнее.
— Почему? — Хани требовательно посмотрела на нее.
— Потому что мы так решили. Сестры посчитали тебя достойной быть одной из нас.
— Я молода, неопытна, я ношу порченую кровь. — Неуверенная, что говорит то, что следует, Хани запиналась, хватая воздух перед каждым словом. — Неужели во всем Артуме нет никого достойнее?
— Есть, — ответила за Ванду грузная Ботта. Ее маленькие глазки заплыли широкими морщинами, ногти хранили следы зубов. — Более достойные были всегда, даже когда выбирали каждую из нас. Но быть достойным — не значит быть полезным. Для того или иного дела, — чуть подумав, добавила она.
— Чем полезна я? — Втиснулась с новым вопросом Хани, хоть и видела, что фергайра не закончила.
Ботта отнеслась к е нетерпению своей новой сестры со снисходительной усмешкой.
— Я велела им прислушаться к моим словам. — Отозвалась Ванда и зашлась кашлем. Ниара неодобрительно нахмурилась и поинтересовалась, когда она в последний раз принимала настойку. Ванда отмахнулась от нее, не дав ответа. — Ты будешь полезна нам, — продолжала она, как только кашель отступил. — Будешь говорить нам все, что скажут тебе они. Раз твоя порченная кровь вложила в твои уши силу, чтоб слышать голоса предков, значит, так было угодно Скальду.
— Я не получила благословения…
