Роман Терехов - Авантюрист
— По форме доложись! — я чуть повысил голос, продолжая проверку и заодно проясняя положение вещей. Вышло вроде убедительно.
— Осади, вашблародь! — отмахнулся Буян, опасливо вглядываясь в чащобу — рост позволял делать это из оврага. — Ох и зря нашумели вы, ох и зря. Не отступятся теперь поганые.
Вот наглец! Зато вроде свой наглец. Стоном-покряхтыванием привлек к себе его внимание. Русин тут же помог мне подняться на ноги и выбраться на противоположную сторону оврага. На несколько мгновений стрелок задержал мою ладонь в своей грубой мозолистой клешне. Полагаю, в моем взгляде он уловил удивление, в его же голубых глазах мне почудилась незлая усмешка.
— Старшие по званию есть? — перейдя на шепот, поинтересовался причиной неучтивого ответа «моему благородию». Накосячил я с погоней, не вопрос, но вдвоем-то легче отмахаться?
В ответ Буян повернулся левым плечом, молча демонстрируя нарукавную повязку и абсолютно пустой погон. Так, а где очередная посылочка с информацией? А то я в здешних воинских званиях не силен. А сабля полагалась простым чинам или боец ее затрофеил? Нет ответа.
Отошли на дюжину шагов от оврага — здесь в корнях гигантского дуба мой спутник оставил свою котомку из мешковины и тубус с болтами к арбалету.
— Сымайте ранец, надо пулю достать.
Как-то тревожно поворачиваться спиной к незнакомому человеку. Но выбора-то нет. Двум смертям не бывать…
— Надо бы тебе руки продезин… помыть.
— Не извольте беспокоиться. Прислонись к дереву. Полегчает.
Буян помог мне снять ранец, а с рубахой мне пришлось возиться самому. Разве что, видя мои мучения, солдат плеснул немного воды из своей фляги на прилипший к коже участок ткани. Затем я встал на колени и ухватился обеими руками за шершавую кору векового гиганта. Русин покопался в своей котомке, пошуршал какими-то бумажками, затем обратился ко мне:
— Вашбла-ародие, дозвольте, ранец гляну. Небось у вас берлист имеется.
Снова я оказался в тупике. Как ответить на вопрос, который не понимаешь? Правильно, промолчать. Благородиям позволено падать в обмороки? А то ветерок рану «ласкает», браслет опять руку высушил, а солдатик отчего-то копается. Когда же мне полегчает, а, дуб кудрявый?
— Нафол. Потерпи, вашбродь, фейчас, — сообщил мне Буян. Я не видел, но каким-то образом знал, что говорить ему мешал оказавшийся между зубами край бумажного пакета с… пластырем. Или Бернадотовой бумагой, он же Бернадот-лист, по фамилии врача-изобретателя, сокращенный неграмотными солдатиками до «берлиста». Снова сами собой всплыли в моей памяти знания, которых никогда там не было. Прежде чем я подумал, что одному недостреленному долбодятлу-попаданцу сказочно повезло заиметь суфлера-всезнайку, как самозваный медбрат засадил мне в рану раскаленной кочергой. Я совсем не по-мужски зарыдал в голос, но быстро спохватился и прикусил многострадальную губу. Говорят, малая внезапная боль отвлекает от большой, но мне не особо помогло. Однако не стоило указывать сквернавцам наше местонахождение, да и обогащать лексикон Буяна простыми русскими словами также нежелательно.
На мох перед глазами упал окровавленный кусочек металла. Как там говорится про «мал золотник да дорог», только сильно наоборот?
— Шушяс-шушяс, — Буян чпокнул пробкой, но против предположений не плеснул алкоголем в рану, а смочил край полотняного бинта и обтер кровь вокруг горящей огнем выбоины в моем организме.
Самочувствие мое стремительно улучшалось: браслет прекратил свое непонятное воздействие на руку, камень продолжал светлеть прямо на глазах. Боль ушла на задворки сознания, где оказалась на правах бедной родственницы — вроде терпимое беспокойство, а хрен ты ее выгонишь, поселилась на несколько следующих дней. Шепот Буяна доносился сквозь набившуюся в уши вату. Измученный болью и пережитыми ужасами разум пал легкой добычей нового пьянящего состояния. Но с действием алкоголя сравнивать это ощущение было примитивным кощунством. Я плыл на волнах чистоты и радости. Я воспарил над действительностью с удивительной силой. И тело, и разум, и душа мгновенно настроились утолять жажду жизни.
— Хватит, нельзя много брать! — оборвал мою медитацию Буян, отняв мои конечности от прохладной шершавой коры. Пока я радовался жизни, напитываясь жизненными силами мощного и мудрого дерева, мой товарищ закончил обработку раны и заклеил ее пластырем.
— Идти нам надо. Молчун их недолго задержит. — Буян вытер и поместил в ножны «свинорез» приличных размеров. Это им он пулю из меня доставал?
Несмотря на пережитое единение с деревом, ноги в коленях вдруг потеряли силу, а тело одолел озноб — то ли от приличной кровопотери, то ли от вида испачканных моей собственной кровью орудий убийства. Все ж права та медсестричка, слабый мы народ, мужики, плохо вид крови переносим. Собственной. Потому как месячные нам с ней никогда грешить не мешали.
Вновь не туда помчали скакуны моих мыслей шальных. Вон Буяну строго параллельно, что своя кровь, что чужая, которой его суконный кафтан заляпан сверх меры. Нож в руках держал, как профи, и выражение лица при том сохранял невинное: мол, людей, бывает, им режу, но хлебушек чаще. Пули иногда из попаданцев достаю. Работа у меня такая, ваше благородие.
Первым делом, как добрался до ранца, я напился воды. Осушил свою флягу до дна — и ведь не хватило. Тоскливо стрельнул взглядом на Буянову емкость, но сами знаете, чем просить и унижаться… Кроме того, неизвестно, сколько нам еще идти и встретится ли нам источник воды.
Я достал из ранца чистую рубаху и, превозмогая себя, оделся. Окровавленную рубаху скомкал и было собрался сунуть под куст, да наткнулся на неодобрительный взгляд Буяна — как ни прячь, а получится знак для погони. И сунул мокрый комок на самое дно, стараясь избежать его контакта с продуктами, аптечкой и запасными бриджами.
Чтобы согреться, развернул скатку одеяла из шерстяной ткани тонкой работы. Благодаря заранее сделанному отверстию с обметанными краями, оказалось возможным надеть его как пончо. Даже не подпоясанный ощутил, как плечи, а затем остальное тело постепенно укутало ласковое доброе тепло. Одеяло порадовало и разумным зеленовато-серым цветом — маскировочным и немарким. Чем больше я вступал в нежданное, но весьма богатое наследство, тем сильнее уважал бывшего владельца.
Сдвинув в сторону пенал с письменными принадлежностями, блок чистых прошитых листов для записей, пробитый пулей точно посредине, запустил здоровую руку в распотрошенный грубыми клешнями Буяна бумажный пакет-аптечку. На свет извлек сушеный листик не больше лаврового, оторвал половину и бросил в рот. Вторую бережно и аккуратно положил обратно. Возникло стойкое ощущение, будто в тот момент кто-то другой руководил моими действиями.
Буян сам без просьбы взял мой ранец, помог застегнуть на спине трофейный патронташ. Я поднял винтовку, автоматически проверил, застегнута ли кобура револьвера. Машинально поднял сплющенный свинцовый комок и сунул в карман. Надо при случае обязательно вернуть владельцу. Так чтоб наверняка, без мучений. Далекий ружейный выстрел ударом кнута подстегнул нас к быстрому шагу.
— А Молчун как же? Не будем его ждать? — вопрос задал с целью узнать про нового персонажа, а вовсе не из-за тревоги за незнакомца.
— Не впервой. Поводит супостата за нос, добудет снеди какой и прибежит, — охотно пояснил Буян. И добавил: — Не бывало такого, чтобы без прибытка возвращался.
— А с чего взял, что я «ваше благородие»?
— Так известное дело — фигулька на руке мажеская. А еще лицо бритое да руки холеные. Что спина не поротая, зубы целехонькие и тело гладкое — это я уж опосля разглядел. Али не угадал?
Спасибо, что пояснил. Значит, маги здесь, можно сказать, люди первого сорта, носят отличительные знаки вроде моего браслета. Жалуют ли здесь чародеям и волшебникам дворянство? Не испытывают ли простолюдины к одаренным людям классовой ненависти? И как тут обстоят дела с инквизицией или аналогичными органами? Если бы только это! Столько вопросов! Жаль, не спросишь напрямик. Не время, не место, и не в тех мы отношениях, чтобы доверительно беседовать. Все-таки очень наблюдательный тип этот Буян. Надо держаться с ним осторожнее. Уж как минимум не одолевать пустяковыми вопросами, когда ребром стоит вопрос жизни и смерти.
— Прости, браток, от боли и с перепугу совсем разум помутился, — слова лились сами, и я с удивлением заметил, что стал подражать речи собеседника. — За малым не убили меня проклятые. А насчет снеди в ранце запас есть.
Мое щедрое предложение осталось без внимания — у стрелка котомка тоже не пустовала. Мы вплотную приблизились к непроходимым зарослям. Здесь Буян по обыкновению замер и осмотрелся, после чего сделал шаг прямо в ветви и совершенно пропал из виду! Я храбро шагнул следом и оказался в темном и стиснутом с обеих сторон тонкими стволами пространстве. Три шага вперед, поворот налево с наклоном, еще пришлось сделать три или четыре шага в полуприсяде, затем ход повернул направо, и дюжина шагов привела к просветам в листве. Вот так: вплотную не увидел, а если бы проводник не полез первым, то и я бы тоже не отважился. Если б не коты да изверги, поставил бы годовое капральское жалованье против банковских сбережений, оставшихся на Земле, что сквернавцам нас нипочем не сыскать. Мысленно одернул себя: сам-то понял, с кем и на какой заклад спорить собрался?
