Павел Торопов - Каменный меч
Мельм больше не кривлялся. И выражение его лица сменилось на куда более привычную усталую сосредоточенность. Разве что чуть более болезненную, чем обычно.
Замолчала и тварь в дальнем конце пещеры. Её лицо по-прежнему повторяло лицо мельма, но остальная масса вела себя по другому — судорожно подёргивалась.
Будто животное, пытающееся вырваться из ловушки.
Во время одного из таких движений тёмные отростки втянулись и отпустили Гнариуса Снатта. Волшебник из Академии грузно осел на пол.
Несколько секунд ничего больше не происходило. А потом Мурт Раэрктах поднял взгляд, уставившись в пустоту.
— Не воюйте с мельмами… — глухо произнесли два одинаковых голоса. — Никогда не воюйте с мельмами…
Глава 7
Не воюйте с мельмами… никогда не воюйте с мельмами…
Так говорят в моём мире испокон веков.
Сейчас, когда со времён Пятой Войны прошло лишь чуть больше ста лет — говорят с уважением, с опаской. Со страхом. Но ещё через пару-тройку сотен лет это изменится. Уважение сменится непониманием. Опасение — ухмылками. Страх — иронией.
«Не воюйте с мельмами… никогда не воюйте с мельмами…» — будут они говорить, понимающе ухмыляясь. Смеяться, оценивая шутку. Заказывать нам выпивку, добродушно похлопывая по плечу.
У людей короткая память. Впрочем, и у нас не длиннее. Ведь мы не помним своих войн. Точнее, не хотим помнить. Пыльные свитки лежат в самых дальних концах самых дальних архивов. Их почти никогда не читают. И абсолютно никогда не обсуждают на публике.
Пять войн за восемь тысяч лет известной истории. И ни одной — гражданской. Что может быть красноречивее? Мы ненавидим воевать. Даже просто убивать для самозащиты или наказывать преступников для нас тяжело. А уж воевать… возводить насилие в культ, направлять его даже не против отдельных существ, но против целых народов… И самим терпеть лишения, как целому народу… Для нас нет ничего хуже.
Такими и видят нас окружающие. Мечтательными малышами, любопытными, любящими возиться с растениями… Доброжелательными, охочими до хорошей еды и хорошего веселья… И очень не любящими драться.
Мы поднаторели в этом. Научились налаживать добрые отношения с любыми соседями, научились быть нужными и важными партнёрами. Научились даже вызывать уважение. А если уж совсем припечёт — и стравливать потенциальных врагов с кем-нибудь другим.
Но невозможно полностью скрыть настолько заметную правду. Те, кто окружают нас, те, для кого война является пусть неприятным, но лишь средством достижения цели — они не могут не замечать этой разницы. Не могут не считать неприятие к войне слабостью. И поэтому они ухмыляются и качают головами. В основном, доброжелательно. Но время от времени…
…время от времени появляется государство. Сильное. Уверенное в себе. Жаждущее развиваться. Иногда — объединённое вокруг какой-нибудь новой, яркой и лестной для себя идеи. Государство, которое видит в окружающем мире лишь возможности для роста.
Когда взор такого государства падает на нас… доброжелательные ухмылки кончаются. Уступают место плотоядному оскалу перед яркой, богатой и доступной добычей.
Это всегда начиналось одинаково. Я знаю, потому что после Пятой Войны маниакально изучал все свитки во всех архивах. Всегда одно и то же.
Сначала — давление. Более или менее кровавое, но неизменно грубое, показное. Чтобы устрашить, сбить с толку. Чтобы слабый соперник и не думал сопротивляться.
И мы пугаемся. И теряемся. Предпринимаем попытки договориться, решить дело миром. Из-за растерянности эти попытки получаются нелепыми, жалкими. Они лишь раззадоривают пыл напавших. Возвеличенные нашим страхом, агрессоры идут вперёд. Они веселятся. Чувствуют победу.
А потом, в определённый момент, они начинают погибать. В определённый момент попытки решить дело миром превращаются в ловушки. Страшные, чудовищные расправы.
После этого попытки помириться заканчиваются. И начинается новая Война нашего народа.
Наши враги ошибаются в тот момент, когда упиваются нашим страхом. Ведь мы боимся не их. Мы боимся войны, как таковой. Боимся того, что она сделает с миром вокруг нас. До последнего не хотим признавать её неизбежность. Осознав же эту неизбежность, мы впадаем в шок.
И меняемся. Очень сильно меняемся.
Пару раз наши противники даже пугались и отступали. Например, однажды, неожиданно получив с переговоров освежёванные трупы товарищей, враги впали в ярость и решили нас покарать. Отрядом в несколько тысяч воинов они пришли в небольшое поселение. Пришли, чтобы грабить, пытать, допрашивать и убивать. Жители поселения вышли к ним навстречу с острыми камнями. Никакие не воины, даже взрослых мужчин было немного. Вышли все, от стариков, до детей. Младенцев принесли на руках.
Несколько сотен обычных мельмов вышли навстречу тысячам матёрых воинов. Они улыбались. Затем начали смеяться. И, наконец, убили себя острыми камнями, что держали в руках. Убили почти в один момент — чуть-чуть задержались только молодые матери с грудными детьми.
И те воины бежали. Они, уже покорившие несколько стран, пролившие моря крови — бежали вместе со своими командирами. Каким-то чудом они даже убедили своё верховное командование отвести войска от наших границ.
Но было уже поздно.
Чтобы понять, как война меняет нас, нужно уяснить одну вещь — жители того поселения не были безумны. Они не были в отчаянии, не были застигнуты врасплох, предпочтя смерть издевательствам. Нет. Они РЕШИЛИ так поступить. До этого они радовались жизни, любили друг друга, игрались с детьми… А потом, узнав от дозорных, что идут враги, они решили все вместе выйти перед врагами и убить себя. Для того, чтобы испугать врагов. Ослабить их.
Когда к нам приходит война и заполняет наш мир, выворачивает его наизнанку… главным для нас становится лишь одно. Уничтожить тех, кто это сделал. Стереть их с лица мира. Это — единственный способ всё исправить. Я не знаю, почему. Рефлекс, последствия какой-то безумной магии… неизвестно. Но всегда бывает только так. Всегда.
И мы уничтожаем напавших. Любыми способами. Любой ценой. Без передышки. Без сомнений. Даже без особенной ярости. Просто есть цель. И её достижение.
Никто не бывает к этому готов. Какими бы грозными и жестокими не были наши противники — для них война является лишь средством построить что-то. Изменить других, подчинить своей воле. Они не могут представить врагов, которых можно победить, только если истребить всех до единого. Они не могут понять того, что нами движет. И уже это делает их уязвимыми. Почти беспомощными против наших уловок.
