Роман Смеклоф - Тридцать один
Чтобы не паниковать, я схватился за веревку и постарался отвлечься. Представить что-нибудь приятное. Из недр памяти всплыл образ Оксаны. Я отогнал его прочь. Неизвестно, что хуже. Чудовище убьет или сожрет, но никогда не предаст. Не разрушит твои надежды и зарождающуюся любовь. Невозможно вообразить, как слюнявая тварь с оскаленными клыками говорит:
– Прости милый, сегодня я покусаю другого! Останемся друзьями.
У монстров все честно, без обмана. Сказал сожрет, будет жрать. Без всяких там, я еще не готов. Давай привыкнем друг другу.
Вместо страха, на меня навалилась беспробудная тоска.
Нельзя о ней думать. Надо вспомнить что-нибудь нейтральное и одновременно приятное. По крайней мере, не мучительное. Спокойное и милое. Отстраненное.
Я представил черную поверхность книги рецептов. Забавную мордочку с заспанными глазами.
Начистить моркови, картофеля и нарезать соломкой. Подготовить бульон, снять образовавшуюся пенку и процедить…
Облака, на фоне разгорающегося неба, выглядели полупрозрачными, легкими и воздушными. Подкрашивающее их солнце еще не поднялось, но воздух уже налился багрянцем. Подрумянился, застыв золотистой корочкой по краям. Сквозь облачный покров проглядывали зеленые деревья, реки, луга с сочной травой. Яркие краски разгоняли темноту, наполняя душу надеждой.
Я понял – это не облака. Слишком правильная овалообразная форма. Одухотворенный своей догадкой, я посчитал. Тридцать. Все сходилось. Калейдоскоп миров крутился над моей головой. Я чувствовал, как мы двигаемся. Плывем в темноте. На самом деле, кто-то тянул веревку, а я лишь дрейфовал за ней.
– Ничего не делать. – повторял я про себя.
Среди прочих миров, один блестел интенсивнее других. Облака, окутавшие его со всех сторон, подсвечивались сапфировым сиянием и изливались дождем. Только не во внутрь сферы, а наружу. Переливаясь в лучах невидимого солнца, капли разлетались кругом. Одна приземлилась на мой нос.
Мир притягивал, и я приближался к нему. Став баржой, которую волоком тащили вверх по течению.
Чем ближе мы подходили, тем ярче сверкала ультрамариновая сфера. Тьма закрыла другие миры. Они потускнели и растворились в черноте.
Сапфировое свечение приближалось. Облака перестали брызгаться дождем, побледнели и растаяли в насыщенной голубизне. Остатки белесых шлейфов больше не перегораживали наш путь. Именно наш, потому что тьма поредела настолько, что я увидел Оливье и архивариуса.
Они держались за веревку, сосредоточив внимание на приближающемся хрустальном шаре. Карабкались, перебирая ногами и отталкиваясь от пустоты. Судя по их напряженным лицам, ползти к самому яркому миру, тяжело.
Мне хотелось поделиться впечатлениями. Подбодрить их, но поминая дядины слова, я молчал. Как не странно, безмолвствовал и голем. Со своего последнего протеста, он не произнес ни слова.
Сверкающий овал увеличился. Оливье протянул вперед руку. Я смотрел из-за его спины, поэтому создавалось впечатление, что он касается поверхности сферы. Я видел под его пальцами темное пятно, похожее на ручку, и даже не удивился, когда оно сместилось вниз. Дядя открыл, состоящую из светящихся голубых нитей, дверь. Она вибрировала и мигала в такт собственным подергиваниям. В проеме появились заросли травы. Налитые соком стебли перегораживали проход.
Оливье набрал воздуха и дунул. Трава закачалась и загнулась в стороны, освобождая тропинку, через десяток шагов, упирающуюся в заросшую одуванчиками, поляну. Они уже сменили желтую шапку на белую и готовились к путешествиям. От малейшего дуновения ветра семена разлетались вокруг.
– Кощея мне на праздник урожая! – выругался Оливье. – Этого только не хватало!
– Что-то идет не так? – взволнованно произнес архивариус.
– Это мир фей, грёбаный Фейри Хаус!
– Что в этом ужасного? – не понял архивариус.
– Помощи от них не добьешься, а по-другому нам не выбраться!
– Прошу прощения, мастер Оливье, но я не понимаю, что вы имеете ввиду, потому как не владею полной информацией и опасаюсь сделать неверные выводы.
– Нужно, чтобы нас потянули снаружи. – ответил дядя, задумчиво разглядывая поляну.
Я не понимал, что он рассматривает в траве, пока не заметил движение. Ветер качнул длинные стебли одуванчиков. Одна пушистая белоголовая семянка оторвалась от ложа и теперь парила. Ее хохолок изгибался, словно она отталкивалась от воздуха. Под пушистым лилейным куполом летела крошечная фея. Она отчаянно работала крыльями, стараясь развернуть семянку в нужную сторону.
– Какая махонькая! – воскликнул я.
Оливье вздохнул.
– Угораздило же. – протянул он. – Попасть прямо в ясли.
– Как нас должны тянуть? – уточнил архивариус.
– Кого как. – промычал дядя. – Кого за поводок, кого за бороду!
– Полностью разделяю ваш подход. Ирония помогает нам мягче реагировать на негативные жизненные ситуации. – согласился Мровкуб. – Но один юмор, к сожалению, не позволит нам выбраться.
– Точно. – согласился Оливье. – Давай, заморыш, освобождайся быстрее.
– Отвязываться? – испуганно переспросил я.
– Живо! – повысил голос дядя.
Я начал распутывать узел. Пальцы дрожали, отказываясь повиноваться. Зачем мне отвязываться, неужели нельзя без этого. Я не хочу остаться здесь.
– Да не мандражируй, ты первый вылетишь отсюда!
– Вперед ногами! – подбодрил Евлампий.
Я злобно зыркнул на голема. От него, такое пожелание особенно неприятно услышать. Весь такой серьезный и напряженный. Судя по каменному выражению лица, готовится прочесть некролог.
Справившись с веревкой, я вопросительно посмотрел на дядю. Вместо ответа, он протянул руку.
– Хватай за левую! – скомандовал он, обращаясь к архивариусу. – А ты ногами отталкивайся! – добавил он, повернувшись ко мне.
Я попытался. Получалось не очень.
– Что ты лягаешься! – вскипел Оливье. – Отталкивайся говорю, будто плывешь!
Я старался. Распластавшись между дядей и архивариусом, я дергал ногами, пытаясь никого не задеть.
Мне удалось. Один раз. Второй.
– Давай! – крикнул дядя.
Они резко дернули меня за руки, и я полетел в открытую учителем дверь.
Хотя Оливье орал, чтобы я не шевелился, мое тело самостоятельно, на инстинктах, изогнулось и распластало конечности. Я ударился об дверное полотно и плашмя упал в проем. Не смог пролететь в него и застрял в прозрачной липкой субстанции, загораживающей Фейри Хаус.
– Меня не пускает! – пожаловался я, пытаясь отлепиться от склизкой поверхности.
– Ты муха. – философски заметил Евлампий. – Ты застрял в паутине и чем сильнее будешь дергаться, тем быстрее прибежит паук!
