Леонид Порохна - Сказка про Ваньку
Чем дальше шли, тем сильнее Проньку страх разбирал, так что заметно стало. Ванька к нему с тревогой приглядывался, Фролка злился. Шли споро, ничего такого страшного не попадалось. Разве что к вечеру залегли при звуке копыт. Ждали долго, неровная лошадиная поступь приближалась медленно, пока не явилось нечто странное.
На высоченной, невообразимо худой, костистой кляче передвигался по лесу такой же высохший, длинный старик в одежде, истертой до паутинного вида. Со странным задором сидела поверх идеального лысого черепа круглая шапочка. И вдобавок ко всему, старик спал. На синеватом лице застыли дрема и покой. Но мало того, лошадь тоже спала, глаза ее были закрыты, ноги переступали вяло, неуверенно, так что непонятно было, как эта парочка до сих пор не рухнула. Во всяком случае, это могло случиться в любой момент. Но двигалась пока.
И на ближайшем повороте кляча зацепила-таки копытом за корень. Старика тряхнуло, он пожевал губами, но не проснулся. Лошадь тут же споткнулась еще раз. Тогда старик открыл глаза, обозрел свою клячу с явным неудовольствием. И она споткнулась в третий раз. Не меняя мутного выражения лица, старик занес над худым ее черепом худой свой кулак и неожиданно резво треснул клячу промеж ушей.
Голова лошади взметнулась вверх, в гдазах сонная тупость сменилась ошалелым боевым задором, а сами глаза зорко вперились вперед. Кляча подобралась, тощие ноги задвигались, как лапки кузнечика, потопали бодрым строевым шагом. А всадник обратно глаза закрыл. И повлекла его молодцеватая доходяга вдаль.
— Какая Только дрянь тут не шляется, — неопределенно сказал Пронька; выбираясь из кустов.
Путники торопились к развилке.
Ночью шли без остановок, держась середины тропки, подальше от леса, друг к дружке поближе, Пронька косился на выщербленную луну, рассказывал, чтоб не так страшно было, что Малыш везде ходит свободно, и все его боятся, а почему — непонятно.
— По-человечьи не говорит и не понимает, дела только с дедом имеет, да и то — не очень. Вольный какой-то.
Спускались в овраг, последним шел сердитый Фролка, не оглядывался, а зря. Не успели стихнуть шаги, из кустов вылез, отряхиваясь, мужик. Уверенным, как у себя дома, шагом двинулся следом. Митрий, Ванькин земляк.
К развилке подобрались затемно, укрылись в кустах, под деревьями. К полудню Ваньку сморило, он спал, Фролка какую-то корку жевал, а Пронька смотрел во все глаза, не отрываясь, на две дорогу спускавшиеся к развилке по склону, сливаясь в одну, пошире. И с опаской на Кривой Зуб поглядывал. Огромная, с острыми гранями скала угрожающе висела над округой, вгоняя Проньку в нудную дрожь.
Малыш 'появился. Сперва — маленькие, задорно топотавшие ножки, затем — весь карла, бурчал что-то, притиснув кулачок к губам, корявую рожицу кривила улыбка. Фролка толкнул Ваньку, оба заулыбались, а Пронька перевел глаза на вторую дорогу и зубами так скрипнул, что спутники вздрогнули.
Там, под кронами, двигался к развилке отряд стражи.
Первым ехал красивый мужчина с седой головой. Ладный конь его ступал уверенно, всадник погружен был в свои мысли. Искусно украшенная кольчуга сверху была расстегнута, отвороток свисал на грудь, открывая мощную шею.
Следом, в почтительном отдалении, ехали двое помоложе, неспешно беседовали. Дальше — отряд конников, человек десять, и пешие. Близились к развилке. Малыш, отгороженный от отряда лесом, тоже.
На самом стыке дорог конь Седого фыркнул и остановился. Всадник поднял удивленный взгляд: прямо на него топал Малыш. С кулачком у губ, глядя под ноги, улыбаясь. Остановил его взрыв хохота. Орущие стражники бросились вперед, карла, похожий на перепуганного зверька, взят был в кольцо, и пошла потеха. Визжащие в восторге конники наскакивали на Малыша, бросая вперед лошадей. Тот с трудом выворачивался из-под копыт, отлетел в сторону, чтобы опять оказаться под копытами. Это была игра, и мяч был живой. Зверька поймали и забавились травлей. В отчаянии метался он в кольце, натыкаясь на хохот и лошадиные ноги. Мордочка, перекошенная ужасом, всадников веселила. Даже Седой, наблюдавший со стороны и в забаве участия не принимавший, смеялся, ласково похлопывая рукой по лошадиной шее.
Малыш скоро выдохся, только взвизгивал при очередном ударе, но шевелился едва-едва. Седой перестал смеяться, крикнул что-то, всадники отступили, похохатывая, освободили пространство. Добродушно улыбаясь, Седой спешился, достал из седельной сумки лепешку, шагнул к Малышу. Окончательно затравленный карла сжимался с каждым его шагом все сильней и не понимал, что ему предлагают плату за развлечение. Пригибался и пригибался к земле.
Седой улыбался, лицо его было красиво, могучая шея выдавалась из-под расстегнутой кольчуги. И когда до сжавшегося сверх меры Малыша оставался последний шаг, тот пискнул, как камень из руки, метнулся вверх, в воздух, на обтянутую кольчугой грудь, рот его оскалился по-звериному, челюсти с хрустом сомкнулись у Седого на горле.
В наступившей тишине обоих, и Седого и Малыша, сотрясла общая судорога; два тела, слившиеся в одно, рухнули наземь. В тот же миг ближний всадник бросил вперед коня, визгнул клинок, развал прошел через всю корявую карлову голову.
Растерянные, сбились в кучу всадники, лица их застыли в страхе и отвращении. Странно выгнувшись, лежал на спине Седой, поверх — Малыш с головой, разнесённой надвое. И кровь.
Гортанный вопль — сорвались конники, бросились по дороге, лучники столпились над кровавой жертвой, что-то делали.
Вжимаясь в землю, отползали парни от развилки.
Шли оврагом, Кривой Зуб маячил позади, Фролка в бешенстве постукивал кулаком себе в грудь, а Ванька присматривался на ходу к Проньке. Глаза у того запали бессмысленно, губы шевелились. Он готов был свалиться при первом препятствии, но Ванька подхватил его, усадил на землю.
— Пронька, ты чего?
Парень замычал, замотал головой, губы обрели, наконец, звук:
— Я все… Моя вина. Прости, что с тобой увязался…
— Да что такое? — тряхнул его Ванька.
— Меня беда метит! — дышал Пронька жарко. — Со мной пути нет. Ходил я уже, не дошел, боюсь. Я все…
— Дубина! — взъелся Фролка, — Ты-то при чем? Думать надо, куда идти теперь, так он плакать взялся… Куда, к деду?
— Здесь обратной дороги не бывает, — мотал головой Пронька. — Два раза по одной не пройдешь. Не видать нам деда.
— Значит, так, — Ванька говорил спокойно, — пора решать. Ну?
— Кругом пойдем, — сказал Пронька. — Далеко, но там деревенька будет, Падь Заячья. Из нее, правда, тоже хода нет, да больше некуда. Там с одной стopoны — Горушка Злая, по ней не пролезть, смерть одна, я пробовал. С другой — болотина, тоже не пройти. А только должны тамошние хоть одну тропку знать. Говорить будем.
